— Что-то не так? — спросила Джи-А.

— Все отлично, — сдержался, чтобы не огрызнуться я. — Все просто замечательно. Радуюсь, вот, что мне досталась именно ты.

Девушка вздернула носик и продолжила убираться на кухне. Но я видел, что она бросает взгляд в отражающиеся поверхности и следит, за тем, как я пью чай, пытаясь считать настроение.

Иногда она напоминала мне неопытного бойца, который знает, что может победить соперника, но никак не найдет удачный момент для атаки, все выжидает, кидает обманки, проверяет реакцию, но так и не решается ударить.

Вот и сейчас я стал замечать странные заходы в разговоры, которые не смог интерпретировать, плюс её излишняя задумчивость.

— Говори уже, что тебя терзает, — не выдержал я.

— К чему все эти эксперименты над Безымянышем? — спросила Джи-А. — Что ты хочешь из него сделать?

— Лучшую версию себя, — не стал я юлить. — Очень могущественного человека, который будет способен войти в историю. Но, прежде чем трансформировать реальность вокруг, он должен её познать. Этот мир как пластилин. Сначала греешь его ладонями, потом начинаешь лепить, что хочешь. Сначала идет туго, но затем он совсем тает и можно работать даже с мельчайшими деталями.

— Ты сказал, этот мир, словно есть другие, — усмехнулась Джи-А.

— Конечно, есть, — сказал я и поднялся. Маруся курлыкнула. Настало время кормежки. — Только на этот они мало похожи. Скорее напоминают кирпич. Можно сколько угодно держать его в руках, но вылепить вряд ли что-то получится, даже царапину ногтем не оставишь. Всё, что тебе дано, это сдувать с ладоней красноватую пыль и осмыслять его кирпичность.

— Но ведь кирпич можно сломать!

— Можно, и раз в сто лет это непременно кому-то удастся, — подтвердил я, протягивая птице зерно на руке. — Да только если соединить две половинки обратно с трех шагов и не видно, что он когда-то был сломан. Мы отвлеклись, — напомнил я.

— Своим поручением ты сводишь Безымяныша с ума, — перешла наконец к сути Джи-А.

— Смотрите, как мы теперь за него переживаем.

Я оторвался от кормления Маруси с ладошки и поднял взгляд на девушку.

— Если бы у него были мозги, он бы спросил совета у тебя, меня или, на крайний случай, Мальты.

— Мозги здесь ни при чем, — не согласилась собеседница.

— Слышала термин «Эмоциональный интеллект»? Интеллект всегда по смыслу рифмуется с мозгами, — я аккуратно поднял голубку и проверил, все ли в порядке с яйцами.

— Парень не умеет обращаться за помощью. Даже, наверное, не представляет, что так можно.

— Вот и пусть страдает, — сказал я, усадив голубку, и погладил её по голове указательный пальцем. — Испытание не от слова «легко», а от слова «пытка».

— Ты жестокий человек.

— О да! Давненько я не измывался над своей помощницей, хорошо, что напомнила.

— Да я не к этому вела! — в отчаянии запрокинула голову Джи-А.

— Помощник! — поздоровался я с совсем зачахшим работником. Он сидел всё в той же рубашке, а бумаги прибавилось. Я поставил перед ним два стакана кофе на подставке и рамен в картонной коробке.

— Не стоило, господин, — благодарно поклонился парень. — Мне скоро на заседание, по дороге бы поел.

— Меня зовут Ен.

— Доджон Мун, — снова чуть поклонился он из положения сидя.

— Босса не было?

— Нет.

— Нда, он прям нарасхват. Надо в полицию сообщить, может, его кто в плен взял и заставляет работать за еду.

На первых словах парень напрягся, а потом нервно рассмеялся.

— Надеюсь, что до этого дело не дошло.

— Что ж, удачи, помощник Мун, выходи хотя бы иногда на крыльцо, — посоветовал я напоследок.

Принтер пыхтел, выплёвывая листы. Я пробежался глазам по напечатанному и с сомнением закусил губу. Блин, когда уже Василиса приедет. Без нее как-то все шероховато выходит. У нее рука набита и глаз наметан. Она сразу поймет, где я пережал, а где недожал.

Да и вообще, уж кто-то, а Рысева сумеет довести историю до ума. Сделать её продающейся. Я же в этом не бум-бум. Придумать красиво могу, чтобы твисты, сюжет, жанр обстебать, персонажей раскрыть. Но это даже не половина работы. Важно упаковать это так, чтобы понравилось массовому зрителю.

План ведь какой был? Рассказать совету реальную историю хэнё из моего мира. Чтобы они, значит, героиням сопереживать начали. Подсадить их на продовую иглу. А потом снять фильм в жанре альтернативная история. И Чеджу реклама, и мне прибыль.

Смешно, но в этом мире не снимают такого. Слишком опасно. Я серьезно рискую, ведь понятия не имею как отреагирует на подобное общество в целом и императоры в частности.

А у меня, между прочим, багаж сценариев большой. Но начать надо с малого. Затем свою киностудию открою.

В этом мире в индустрии есть еще один пробел, который я намерен заполнить. Боевики в стиле Джеки Чана хочу снимать. Благо с табурщиками такое куда проще сделать. Можно не бутафорские стулья об героев ломать, а настоящие.

— Что вы думаете о прочитанном? — спросила Минхе. В прошлый раз обсудить все нормально не успели. И теперь собрались в неформальном обстановке, навроде книжного клуба.

— Меня больше всего тронуло, как бабушка героини всем сердцем ненавидящая японцев отправляет дочь в Японию во время американской оккупации, — подала голос Ан Хи Ёнг.

— А как вам момент, когда хэнё запретили выходить в море? — с возмущением спросила скромняжка Кенхи Кан. Сценарий задел её за живое.

Женщины загалдели. Мальчишка залез им в голову. И надо-то было всего лишь оптику сменить. И вот они уже сопереживают каким-то несуществующим женщинам. Ассоциируют себя с ними. Хитрый русский паучок оплетает их головы.

Минхе вздохнула и сказала:

— Эмоции — это хорошо, но я обратила внимание на другую деталь. Ближе к концу, в тысяча девятьсот шестьдесят втором году вводят ограничение в одну хэнё на семью, но при этом одновременно просят ныряльщиц вовлекать других женщин в ремесло. То есть дочерей обучать нельзя, но нужны новые хэнё, хотя они есть, им просто запрещено нырять. В этом маленьком эпизоде большой смысл. Он показывает, насколько тот мир соткан их очевидных противоречий. Безумный, абсолютно безумный мир. Я бы не смогла в таком жить, с ума бы сошла.

Второй раз идя к родительскому дому Джи-А уже не испытывала прежнего волнения. Сегодняшние погружения должны пройти проще, нырять будут согласно современной традиции.

Вместе с матерью она дошла до нового бультока. Внутри оказалось жарковато. Юные ныряльщицы поставили электрочайник и подготовили дополнительные обогреватели. Сегодня погода была холоднее, но неопреновый костюм для погружений несравнимо теплее тонкой хлопковой накидки.

Джи-А с восхищением наблюдала, с какой ловкостью её сверстницы натягивают черные костюмы аквалангистов словно вторую кожу. Гу Джа по-доброму подтрунивала над ней и помогла надеть «униформу» хэнё.

У многих ныряльщиц в возрасте поверх еще были жилеты, расшитые каждый на свой манер. Современные теваки оказались в десять раз легче поплавков из тыквы.

Женщины вышли куда более веселыми, чем в прошлый раз. Погрузились в большую моторную лодку и поплыли. Сегодня решили нырять подальше, у мыса Любовников.

Когда все ритуалы были соблюдены, Минхе объявляла пары для погружения.

— Я сегодня буду работать с дочерью, — сказала глава кооператива.

Джи-А почему-то заволновалась. Их навыки под водой на разных планетах. Даже Гу Джа казалась ей русалкой. Глаза матери говорили: «Не бойся», и девушке удалось побороть мандраж.

Они нырнули. Минхе остановилась, наблюдая за другими хэнё, неторопливо оглядела подводные поля и указала на собрание моллюсков у скалы. Вдвоем женщины принялись осторожно их отскребать и нести к сеткам. Опытная хэнё успевала сделать два круга за то же время, что Джи-А делала один.