— Десятка два наберется!

— Разложить по позициям. Экономить. Духи попытаются продавить нас одним единым штурмом, но у них не получится! Лось, Шерстнев посчитайте, сколько у нас патронов. Доложите. Кто в состоянии, помогите им.

Наверное, кто-то скажет, что мы получили время на передышку, но на самом деле это не так. Все имеющееся в запасе время нужно было использовать для того, чтобы грамотно окопаться и встретить бородатых гостей как полагается, огнем и мечом. Вернее, свинцом.

И черт возьми, это будет очень серьезная мясорубка!

На любой войне всегда тяжело.

Там нельзя предсказать свою судьбу заранее.

Никто и никогда не знает, какая пуля пролетит мимо уха, какая окажется последней, а какая заберет твоего товарища по оружию или командира. Окажется ли она смертельной или же просто пройдет навылет, не нанеся серьезного вреда здоровью? Взорвется ли рядом граната, посечет ли тебя осколками? А быть может, тебя контузит и ты потеряешь сознание, а потом попадешь в плен?

Первый бой всегда страшный, ведь новобранец ничего не понимает, никогда не знает, в какую сторону смотреть, откуда может прилететь. Одна ошибка — и все. Одно неверно принятое решение. Боец не всегда понимает, где находится враг, а где союзник. И хорошо будет, если рядом есть тот, кто направит. По статистике, в первом же бою погибает до семидесяти процентов тех, кто в нем участвует. Выжил? Хорошо, жди следующий бой. А итогом каждой такой победы будет в первую очередь твоя собственная жизнь, а уже затем бесценный опыт. Практический боевой опыт, о котором нельзя прочесть в книжках, нельзя увидеть в документальном фильме или на фотографии. У меня его много, но я этим совершенно не горжусь. Его можно получить только лично участвуя в бою, где смерть буквально стоит за спиной. Судьба военного человека всегда такая — в любой момент может появиться враг, от которого нужно будет защищаться.

Сейчас ты с семьей гуляешь в парке и кормишь уток, а завтра в окопе, в крови и грязи. Не зря придумано выражение, что военнослужащий должен стойко и мужественно переносить все тяготы и лишения военной службы, как в мирное, так и в военное время.

Такие мысли часто посещали меня на протяжении всей жизни. В казарме, на боевом задании, в минуты тишины… Вот и сейчас я размышлял о том же самом.

А еще я думал о том, что боевое крещение у нас получилось каким-то ну очень особенным. Дерзким и сложным. По сути, наша группа еще даже обучение в учебном центре ГРУ не закончила, в спешке вышла на задание так сказать экстерном, и на тебе, сразу мясорубка. Да какая… Наверняка, посылая нас сюда, командование и даже не представляло, что все повернется таким вот образом.

И вместе с этим получалось, что три другие группы спецназа ГРУ, что также принимали участие в операции «Фарватер», сейчас уже наверняка чапали домой, ведь им не столь «повезло». А вот нам как раз таки повезло встрять по самые уши с этим проклятым «Закатом». Ничего себе, боевое крещение.

Я полулежал между камней с легким пулевым ранением на руке — Док поменял мне повязку, но от обезболивающего я отказался. Нормально, были ранения и похуже. Ведь как ни крути, а за все то время, пока я находился в Вооруженных Силах СССР, все ранения были легкими. И не дай бог получить пулю в живот. Я слышал, что особо жестокие душманы иногда смазывали пули трупным ядом. Попав в тело, яд вызывал опасное заражение, которое достаточно часто оказывалось смертельным. Подобное встречалось в Чечне, других локальных конфликтах и стычках с террористами. Достаточно вспомнить трагический случай в Беслане…

Рядом со мной лежал прапорщик Лось с двумя осколочными — на него было страшно смотреть, но он держался молодцом. Не мужик, а кремень. Повезло дочери с таким отцом — как за каменной стеной. С арматурой. Его пулемет М-60, честно позаимствованный у американцев стоял на раскрытых сошках, рядом лежал короб с запасной, но уже неполной лентой.

Чуть позади находился Кэп. Справа и слева, а также позади от меня были и другие бойцы, все были настроены решительно. Кто-то лежал в бинтах, сразу с несколькими ранениями — последствия минометного обстрела, кто-то не мог перемещаться самостоятельно, но все равно был полон решимости сражаться до конца, выгрызать свободу и собственную жизнь. Никто себя не жалел, никто не жаловался. Все ждали, когда же начнется…

Вернее, нет. Не так. Ждали начало неминуемой схватки, точно так же как и ее конец — все может случиться очень буквально в любой момент. Нас мало, противника много. Но у нас была железная мотивация — наше дело правое!

Все хотели домой, умирать не собирались!

Мы сражаемся с врагом, который сам не ведает, что творит.

Обо всем этом я думал, лежа на позиции. Время потекло медленно, снова невольно вспомнил про теорию относительности.

Всего за десять минут мы превратили плато в цепь неплохих укрепленных огневых точек. Получилось две линии обороны. Здесь было достаточно камней, имелся глинный холм, который превратили в ДЗОТ, укрепив камнями и досками, что имелись на броне БТР. На нем-то мы и установили наш ДШК — его намеревались использовать лишь в самые опасные моменты. У нас было три пулемета — один РПК, один ПКМ и трофейный американский М-60. Оружие у всех разное — подобрали то, что валялось на территории лагеря, когда шел его захват. В основном у нас оставались только Калашниковы, да винтовки Ли-Энфилд. Была и пара винтовок М-16, что забрали из штаба американцев. Патронов к последним было достаточно. К автоматам Калашникова — не густо, в среднем по два магазина на каждого. К подствольникам ГП-25 «Костер» имелось по четыре выстрела. Также были гранаты, которые Самарин раздал на каждую точку.

Но даже такого боезапаса могло хватить всего лишь на десять-пятнадцать минут интенсивного сражения. А практика показывала, что такого не будет — бой, который нам предстоял, очень быстро перейдет в категорию позиционного, с накатами и откатами.

Да, у нас было хорошее преимущество — противник мог атаковать только с одной стороны. Мы окопались, а противник был на виду.

Но в то же время у него десятикратное преимущество. А может и больше. К тому же, вполне возможно, что пакистанские солдаты также могут подключиться в процессе штурма наших позиций. А еще, у духов были минометы и если их грамотно установить позади основных сил, то мины могут долетать и до нас. Но сначала их нужно сюда доставить, затем пристреляться, а в таких сложных условиях это весьма не просто.

Мы заранее тщательно обсудили тактику боя. Чтобы десять человек разом не стреляли по одному противнику, в целях экономии боезапаса, был определен порядок действий. Основные стрелки — конечно же, разведчики. Бить только прицельно и только одиночными. Изредка короткими очередями. Все остальные стрелки подключались только в том случае, если противник массово прорывался, а остальные не справлялись. Огонь по усмотрению был разрешен в пределах разумного, в крайних случаях. Бойцы тоже не дураки, прекрасно понимали, что если в самом начале схватки выстрелять весь боезапас, то потом исход будет печальным для всех. Обороняться будет тупо нечем.

У отвесной каменной стены стоял румынский БТР. Вернее, уже не румынский, а полностью наш. Теперь он не представлял никакой ценности — с него даже взять было нечего. Баки пусты, вооружения нет. Мы хотели его поджечь, чтобы дым привлекал внимание, но отказались от этого, потому что ветром дым сдувало на наши позиции, а дышать гарью такое себе удовольствие.

Герц продолжал возиться с радиостанцией. В какой-то момент ему удалось что-то поймать, но в этом не было никакого смысла. Микрофона не было, работал только один наушник, было очень много помех. Однако связист сделал простой вывод — раз есть сигнал, значит и где-то неподалеку может быть источник.

Несколько раз с края каменного плата раздавались одиночные выстрелы — это баловался Паша Корнеев, отстреливая полевых командиров среди душманов. Проблема была в том, что визуально сложно отличить рядового духа, от командира, ведь одежды у них практически одинаковые. Знаков различия практически не было.