Мисс Малкольм много путешествовала, и у нее была целая коллекция интересных вещей.

– Как вам нравится этот раскрашенный ларец? Довольно симпатичный. Я приобрела его в забавном маленьком пансионате в Тироле. А вот старые подсвечники. Это изделия от Кемпера. Я купила их у одной милейшей старой бретонки в Валь-Андре.

Мисс Малкольм сидела в гостиной, откинувшись на спинку большого кресла у камина. Под рукой у нее стоял старинный серебряный поднос с фарфоровой посудой и кофейником в георгианском стиле.

– Обманщик! – радостно воскликнула она. – Если бы я не заболела, то никогда больше не увидела бы вас.

– Я хотел зайти, – стал оправдываться он, – но был очень занят. Скажите мне, что с вами?

– Кажется, я слишком много танцевала в тот вечер. Мое сердце – оно, конечно, никуда не годится, просто никуда.

Озабоченный, он прослушал ее сердце, но ничего плохого не смог найти – возможно, слабые шумы, но никаких заметных отклонений от нормы.

Он выпрямился и участливо посоветовал:

– Вам нужно отдохнуть. Вот и все. Вам нужно немного отдохнуть. И я выпишу вам тонизирующее средство. Доверьтесь мне. Я о вас позабочусь.

Она поблагодарила его, добавив:

– Оно стало меня беспокоить с тех пор, как я занялась скалолазанием в Арозе. Вообще-то, я сильная. И совершенно здоровая.

Пока она угощала его кофе, он поболтал с ней о скалолазании в Швейцарии, согласившись с тем, что и ему оно придется по душе. Кофе был восхитительным. Она упросила его выкурить трубку. Она обожала, когда мужчина курит трубку.

Потом они заговорили о путешествиях, о захватывающих экзотических местах Востока, о книгах. Она была хорошо образованна и остроумна. Он восхищенно посмотрел на нее. В мягком приглушенном свете она выглядела очень красивой.

Она была худощава, это правда, и ее влажные карие глаза были чересчур большими, даже слегка навыкате. Кожа на ее шее выглядела сухой, а нос в каких-то ракурсах казался странно заостренным. Но если и можно было отметить какие-то недостатки в ее внешности, то они сглаживались живым выражением лица.

Хислоп находил ее личность восхитительной, завораживающей. Рядом с ней он ощущал собственную значимость.

Было десять часов, когда он неохотно поднялся, чтобы попрощаться.

Наступил следующий вечер, и он снова заглянул к мисс Малкольм. На следующий вечер визит повторился, и на следующий тоже. Это были профессиональные визиты, по ее настоянию, и каждый раз, перед кофе и беседой, Хислоп прослушивал ее сердце.

Дней через десять Камерон зашел к Хислопу в его амбулаторию[273]. Он что-то напевал и хмыкал, а затем сухо заметил:

– Ты довольно часто навещаешь мисс Малкольм!

– Ну да, – удивленно ответил Хислоп. – У нее немного пошаливает сердце.

– Сердце? – отозвался Камерон. – Значит, это все врачебные визиты.

– Конечно! – возмущенно воскликнул Хислоп. – Что это вы на меня так смотрите? Я не нарушал врачебной этики. Но если хотите знать правду, мне очень нравится видеться с мисс Малкольм.

– Ты что, влюблен в эту чертову женщину?! – завопил Камерон.

Хислоп покраснел:

– Она не чертова женщина! Она леди! И она меня очень привлекает.

Камерон развел руками.

– Боже мой! – простонал он. – А я-то думал, у тебя есть здравый смысл.

В тот вечер Хислоп решительно направился к дому мисс Малкольм. Его упрямство лишь возросло после реплик Камерона. Он еще крепче пожал ей руку и сказал, как рад ее видеть. Затем он достал стетоскоп.

Возможно, у этой истории был бы другой конец, если бы мисс Малкольм не потеряла голову, но, тронутая особой сердечностью Хислопа, она обвила его шею руками.

– Я ничего не могу с собой поделать, Финлей, – прошептала она. – Ты слишком мил!

И она поцеловала его в губы.

Хислоп отпрянул.

– Вы… вы не должны, – пробормотал он. – Вы не должны так делать.

Все, чему его учили, восставало против подобного. Пациентка обнимает его за шею. Поведение недопустимое с точки зрения врачебной этики. Врача могут вычеркнуть из реестра и за меньшую провинность.

Его охватила паника. Он выпалил какое-то извинение и выскочил из дома. Хислоп поспешил прямо к Камерону и все ему рассказал.

Камерон посмотрел на него:

– Значит, мой мальчик, ты наконец получил свой урок! Теперь, на трезвую голову, ответь, сколько, по-твоему, лет твоей бравой мисс Малкольм?

– Не знаю, – пробормотал Хислоп.

– Ей сорок два, если не больше. Сорок два! И она искала себе мужчину последние двадцать четыре года. Слушай! Ты когда-нибудь видел ее утром?

– Нет, – с трудом ответил Хислоп. – Она всегда просила меня прийти…

– Вечером, – подсказал Камерон и сделал выразительную паузу. – Но если бы ты увидел ее утром…

И это было все.

На следующий день Камерон сам нанес визит мисс Малкольм. Он ушел утром и отсутствовал недолго.

Но странный факт: пошаливающему сердцу мисс Малкольм сразу же после этого стало лучше.

Возможно, это было провидение, а может, просто случайность, но в том, что произошло в Шоухеде, была какая-то странная фатальность, которая произвела глубокое впечатление на Финлея Хислопа. Он никогда этого не забывал.

Весной того года в районе Барлоан-толл была эпидемия скарлатины, что вызвало у молодого доктора серьезную тревогу. Началась эпидемия в мае, заболевание протекало в тяжелой форме, страдали от него в основном дети младшего возраста в округе, причем эпидемия не проявляла никаких признаков ослабления.

Шли недели, и один случай болезни тут же следовал за другим, несмотря на все усилия Хислопа. Он решил выяснить происхождение эпидемии, не ожидая никакой помощи от местных органов здравоохранения. В это время должность представителя данных органов в Ливенфорде занимал доктор Снодди, личность мелкая, но с большим самомнением. Он считал свой пост синекурой и был вполне удовлетворен тем, что получает жалованье в пятьдесят гиней в год, не прилагая никаких усилий, чтобы его оправдать.

Около недели Хислоп проводил тщательные наблюдения и пришел к определенному выводу.

Для всех случаев заболевания, с которыми он встречался, был характерен один общий момент – молоко, поставляемое с одной и той же фермы по соседству с Барлоан, известной как Шоухед. Чем больше Хислоп анализировал это, тем больше убеждался, что болезнь распространяется через молоко из Шоухеда. У него, разумеется, не было никаких прямых доказательств, только интуиция, но этого было достаточно, чтобы он решил действовать немедленно.

Утром следующего вторника он оказался в Шоухеде. Это было красивое место, с побеленными фермерскими постройками, на фоне которых уже начинали цвести вьющиеся розы. Все, на сколько хватало глаз, выглядело приятным и ухоженным.

Неудивительно, что Рэб Хендри гордился своей фермой с ее отличным молочным хозяйством и стадом породистых джерсийских коров, которые часто получали призы.

Известный как Шоухед – от названия его родового поместья, – Рэб был фигурой примечательной: крупный, смуглый, кряжистый, лет пятидесяти, с седыми волосами, зычным голосом и кулаками размером с окорок. Вся жизнь Шоухеда была связана с его фермой и его молодой женой Джинни, на которой он недавно женился.

Когда Хислоп постучал в зеленую дверь фермерского дома, ему открыла Джинни, но на его вопрос она улыбнулась и покачала головой.

– Нету, – ответила она, – хозяина нету дома. Он отправился в Ардфиллан на рынок с какой-то живностью. Вернется только днем.

Она была хорошенькой, новая хозяйка Шоухеда, пухленькая и бойкая, с розовыми щеками и прекрасными волосами цвета меди, аккуратно заплетенными в косу. Она была опрятной и чистенькой, как с иголочки, и когда Хислоп увидел ее на фоне ухоженной фермы, то засомневался в своих подозрениях.

– Значит, Шоухеда нет дома, – произнес он, стараясь потянуть время.

– Да, – ответила она. – Но он вернется около четырех. Тогда и заходите или скажите, что ему передать.