Так и получилось, что в Арден-Хаус прибыла большая, с позолоченными краями открытка, приглашающая докторов Камерона и Хислопа на бал.

– Ба! – воскликнул Камерон, бросая приглашение на каминную полку. – Мне ночной сон дороже всех этих балов. А ты можешь идти, дружок. Мои танцевальные дни закончились.

Хислоп возразил в том смысле, что на балу он будет себя чувствовать, как слон в посудной лавке.

– Однако тебе лучше заглянуть туда, дружок, – чуть посерьезнев, ответил Камерон, – хотя бы из соображений стратегии. Синклеры могут осыпать тебя гинеями, если им это придет в голову. Просто загляни к ним около десяти вечера. Пусть увидят, как ты общаешься с его светлостью, – глаза Камерона блеснули, – отведай мороженого с ее светлостью, скажи ему, что, на мой взгляд, его последняя речь – это просто дерьмо, а затем возвращайся в свою постель.

Так что Хислоп все-таки отправился на бал.

Поначалу ему было не по себе – на самом деле он не знал, куда деваться, и чувствовал себя крайне неловко. На лестнице была большая толпа людей с римскими носами и громкими голосами, а на лестничной площадке – умопомрачительное соперничество клановых тартанов и алых жакетов и сильное чувство собственного превосходства всех над всеми, разлитое в атмосфере. Никто не обратил на молодого доктора ни малейшего внимания.

Хотя он упорно призывал на помощь всю свою гордость человека, воспитанного в демократических традициях, ему в какой-то момент пришлось осознать себя провинциальным врачом, который никого не знает и которого никто и знать не хочет. Но он угрюмо заставил себя пережить сей факт и в состоянии ужасного одиночества пытался наполниться презрением ко всему этому притворству вокруг, хотя на самом деле испытывал презрение лишь к самому себе.

Именно тогда он и обнаружил, что на него устремлена пара дружелюбных карих глаз. Он еще больше напрягся, но леди улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ. Он был уверен, что видел ее раньше. И тут он вспомнил. Почти справившись с неловкостью, он подошел к ней, сидевшей под высокой пальмой. Она отреагировала на его маневр естественно и легко.

– Вы доктор Хислоп, – с очаровательной улыбкой сказала она. – Я знаю вас довольно хорошо, хотя мы никогда не были представлены друг другу. Однако вы и понятия не имеете, кто я.

– Почему же, имею! Вы мисс Малкольм.

Он чуть было не добавил «школьная учительница», но вовремя спохватился.

Однако она действительно была школьной учительницей, преподавала французский в школе Святой Хильды, самой привилегированной школе для девочек в Ардфиллане. Но у нее были какие-то сбережения, и, еще совсем молодой, она бросила свою профессию.

Мисс Малкольм снова улыбнулась ему и пододвинулась, чтобы он сел рядом с ней. Он почувствовал себя гораздо комфортнее.

– Я удивлен, что вы здесь, – доверительно заметил он, снова невольно подумав о ее социальном статусе, который был… ну, даже ниже его собственного.

– Я сама часто удивляюсь, что я здесь, – призналась она. У нее был восхитительный голос – хорошо модулированный и мягкий. – Это приятно, но в каком-то смысле я просто обязана являться. Видите ли, Мэтью Синклер – мой двоюродный брат.

На лицо Хислопа стоило посмотреть. Кузина сэра Мэтью Синклера! Она была одной из них, кровно связанной с главой клана, а он, Хислоп, чуть ли не посмотрел на нее свысока!

– Вы танцуете? – Казалось, она не заметила его замешательства, но продолжала постукивать в такт музыке крошечным веером из слоновой кости.

– Танцор из меня никакой, – ответил Финлей.

Она улыбнулась:

– Может, попробуем?

Они попробовали. Она великолепно танцевала, была легкой как пушинка в его объятиях. Поначалу смущенный, он потом сполна насладился танцем.

– Это было расчудесно, – по-мальчишески сказал он, когда они вернулись на свои места.

– Мы можем и еще, – предложила она. – Но сначала принесите мне мороженого. Шоколадного, пожалуйста.

Он бросился к буфету и принес ей шоколадное мороженое.

Она ела его молча, кивая проходящим мимо людям. Он восхищенно наблюдал за ней.

Она была леди. Да, она была настоящей леди.

И она была – как бы это выразиться? – довольно хороша собой. Ее карие глаза сверкали, от танца она слегка разрумянилась, на ней было очаровательное белое платье с оборками – простое, девичье. И она была еще вполне молода.

«Сколько ей, собственно, лет? – мысленно прикидывал он. – Может, тридцать? Но никак не больше тридцати пяти».

И вдруг он тихо сказал:

– С вашей стороны более чем благородно возиться с таким идиотом, как я. Вам, наверное, и невдомек, что до того, как мы встретились, я разговаривал здесь только с дворецким? И он, глянув на меня, просто опустил веки, как епископ.

Она залилась смехом, а затем торжественно произнесла:

– Это потому, что вы здесь никого не знаете. Мы должны это поправить.

Через пять минут она представила его полудюжине мужчин. Оказалось, что они не снобы, а порядочные люди. Он больше не был чужаком.

Женщины, с которыми она познакомила его, были – так уж совпало, конечно! – слишком стары, чтобы танцевать. Но это не имело ни малейшего значения. Он хотел танцевать только с ней. Их шаги в танце идеально совпадали. Вечер получился на славу.

Хислоп вернулся в Ливенфорд не в одиннадцать, как советовал Камерон, а в четыре часа утра. Прежде чем покинуть особняк Синклеров, он спросил у мисс Малкольм, не позволит ли она проводить ее домой. Она мило покачала головой:

– Я останусь здесь на ночь, но вы должны навестить меня, когда я вернусь домой. Вы знаете, где я живу. В этом смешном старом доме полумесяцем, за городским парком. Приходите вечером, когда у вас будет время. Вечером я обычно свободна.

На следующее утро за завтраком Хислоп был свеж как огурчик и мысленно продолжал танцевать.

Старый Камерон внимательно посмотрел на него.

– Только в молодости, – заметил он, – можно танцевать всю ночь и легко встать утром. Ты, кажется, славно провел время.

– Да, расчудесно, – согласился молодой доктор.

– Со многими там встретился?

– Познакомился с кучей людей.

– Ну здорово! С кем именно? Может, старина сэр Мэтью позовет тебя в следующий раз, когда подхватит корь.

Хислоп покраснел.

– На самом деле, – заметил он не без важности, – я почти весь вечер танцевал с кузиной сэра Мэтью!

– С кузиной сэра Мэтью?

– Вот именно! С мисс Малкольм.

– Мисс Малкольм! – тупо повторил Камерон, затем, чтобы скрыть свое изумление, поспешно набросился на копченого лосося. – Да-да, она приходится какой-то родственницей Синклерам. Не сказал бы, что кузиной, нет, едва ли так близко. Но из того помеса.

– Она точно кузина. Очаровательная девушка! Я должен как-нибудь навестить ее в ближайшее время.

Камерон решительно отодвинул стул:

– Ты слишком занят, чтобы заниматься такой ерундой. Ты практикующий врач, друг мой, а не чертов трубадур!

В свете этого замечания любопытно отметить, что следующие несколько дней Хислоп так был занят, что не знал продыху. Но и далее – целых две недели – у него не было ни одной свободной минуты, чтобы навестить мисс Малкольм. Однако в конце этого периода от нее пришла записка, ненавязчиво пахнущая вербеной:

Я ожидала, что вы заглянете ко мне как друг. Теперь, увы, я вынуждена позвать вас как врача! Я не совсем здорова. Ничего серьезного. Но все равно неприятно. Приходите вечером, если сможете, и я угощу вас кофе.

Хислоп понюхал записку. Какие очаровательные духи! Итак, она заболела, бедняжка, и он, к своему стыду, не уделил ей никакого внимания. Эх, это никуда не годилось!

– От мисс Малкольм вызов, – сообщил он Камерону во время ланча.

Брови Камерона поползли вверх. Но он промолчал.

– Конечно надо идти, – сказал Хислоп, помолчал и добавил: – Надо навестить ее.

– Вечером! – крякнул Камерон и как сумасшедший принялся хлебать бульон.

Придя к мисс Малкольм, Хислоп был очарован ее домом. Это был изящный старый дом из выветрившегося красного песчаника. Комнаты большие и просторные, с подобающей мебелью.