Пока Финлей читал отчет о приключениях Элис Лейн, сама она пробудилась от сладкого сна и обнаружила себя героиней местной газеты. Она беззаботно позвонила, чтобы принесли завтрак, который тут же был подан – совсем не похожий на ту простую еду, с какой ей приходилось мириться в монастыре Бон-Секурс. Сказать, что она получала при этом удовольствие, одновременно читая статью в «Геральд», посвященную ее особе, – значит ничего не сказать. Нет, вытянув красивые длинные ноги на тонких льняных простынях, она воистину наслаждалась и чтением, и едой, смакуя лучший мокко и с хрустом вонзая крепкие белые зубы в превосходные тосты.

Когда поднос с завтраком был убран не кем иным, как самим метрдотелем, она повернулась к телефону и позвонила в местное отделение Шотландского банка, где ее немедленно заверили, что 2000 фунтов на ее счету в целости и сохранности. С самодовольной улыбкой положив трубку, она подумала, как мудро поступила, утаив этот счет от своего мерзкого мужа в первые дни пребывания в отеле «Каледония». В этот же отель и был ее следующий звонок, где управляющий не только пообещал немедленно прислать из камеры хранения ее чемодан с латунной окантовкой, но и предложил занять в отеле номер люкс.

Если эти знаки внимания недостаточно убедили нашу маленькую беглянку в ценности новостей о ней, то несомненным подтверждением этого стало обилие знаков внимания и приглашений как по телефону, так и в письмах, горку которых принесли ей на подносе с первой же почтой. Тут свою роль сыграли ее природная осмотрительность и savoir faire[262]. Приглашения вступить в Общество филателистов, Клуб молодых женщин, Лигу антипапистов и Мужскую бригаду немедленно отправились в мусорную корзину. Однако были и другие, требующие дальнейшего рассмотрения. Поразмыслив, она решилась на ланч с прессой и, главное, на званый обед, устроенный в ее честь мистером Альбертом Кадденсом, джентльменом высокого положения и во многих отношениях весьма состоятельным, в его собственном доме.

На это приглашение она тут же ответила маленькой остроумной личной запиской, отчасти провокационной, но лишь настолько, насколько это позволительно для беглой монашки. Однако, увы, не было ни письма, ни телефонного звонка, ни хотя бы одного словечка от человека, с которым она искренне желала восстановить нежные отношения, когда-то, к ее сердечной радости, существовавшие между ними.

Но с другой стороны, успокаивала она себя, этот милый Финлей был застенчивым мальчиком, и, хотя она не раз и не два давала ему возможность упасть в ее объятия, он всегда останавливался в шаге от искуса страсти. И все же теперь, в свете ее блестящего возвращения к нему, он должен уступить. Она уже чувствовала его в своих объятиях. Это побудило ее надеть легкое летнее платье, в котором она была при их первой встрече.

Как раз когда она была готова выходить, добавив немного румян на лицо и тем самым придав ему идеальный цвет, зазвонил телефон. Это был портье отеля.

– Машина ждет вас, мадам. С наилучшими пожеланиями от мистера Альберта Кадденса.

– Я сейчас спущусь.

Ответив так, Элис улыбнулась своему отражению в зеркале. За этим плодом и на дерево лезть не надо – сам готов упасть в руки. Милый старый Альберт…

Томно попыхивая сигаретой, она спустилась в вестибюль, где ее проводили чередой поклонов к ожидавшему автомобилю. Не «роллс-ройс», как она надеялась, а большой, просторный, сверкающий «даймлер». Однако шофер был вполне хорош: молодой, стройный, кареглазый, красивый, в элегантной униформе. Его рука легонько коснулась ее руки, когда он указал ей на сиденье.

– Сначала я хочу побывать в доме доктора Финлея.

– Конечно, мадам.

Ее голос слегка дрогнул, когда она выдохнула это магическое имя. Да, она возвращается к нему. В лучшем стиле. Женщина, известная своими подвигами, мужеством, решимостью и непоколебимой преданностью любимому мужчине. Когда она приблизилась к его дому, ее сердце забилось быстрее. Да, он был там, в саду, окруженный детьми, – в шортах и белой майке, загорелый, мускулистый. Все смотрели на большую сверкающую машину, когда шофер распахнул дверцу и помог леди выйти.

К счастью, она захватила с собой зонтик и, раскрыв его, прошла в его тени через лужайку. Сколько обаяния было в этой картине, сколько легкой, улыбчивой беспечности!

– Это наша леди, Финлей! – закричали дети, когда она подошла к группе.

– Да, дорогие, конечно, это я. Вернулась, чтобы играть с вами, как в прошлом году.

– Разве вы не монахиня, мадам? – спросил один мальчик, а другой сказал: – А ваш итальянский джентльмен ушел?

Не обращая внимания на эти довольно личные вопросы, она протянула Финлею руку:

– Я вернулась, дорогой Финлей, свободная от всех препон, стремящаяся к тебе, как стрелка компаса к полюсу.

– Сегодня утром я совсем не чувствую магнетизма, мадам.

Финлей не пожал протянутой руки, но, глядя ей в глаза, твердо сказал:

– Ваше поведение и недавние заявления по этому поводу нанесли большой вред леди, которую я уважаю и люблю, а также ее прекрасному заведению, помогавшему и мне, и другим врачам. Вам бы стоило осознать, что сделал для вас Бон-Секурс. Вы отправились туда абсолютно больной, растоптанной и разбитой. И чем вы отплатили? Хотя никто не мешал вам в любой момент покинуть монастырь через парадный вход, вы решили устроить эту нелепую полуночную эскападу, дабы выглядеть героиней, дерзкой и смекалистой, сбежавшей от якобы кромешного гнета ненавистного католического монастыря. И это, мадам, вы совершили по отношению к уважаемому заведению и к женщине, моей дорогой настоятельнице, которая ухаживала за вами и своими руками исцеляла ваши раны. Она вернула вам здоровье, снова сделала вас привлекательной женщиной. И чем вы отплатили ей за это? Выставили на всеобщее обозрение как надзирательницу тюрьмы, в которой якобы отбывать вам пожизненное заключение, не будь вы такой смелой ловкачкой! – Элис побледнела, и, поскольку она молчала, Финлей продолжил: – Такое событие, естественно, подобно манне небесной для нашего маленького шотландского городка, где нас, бедных католиков, не любят, презирают, даже ненавидят. – После паузы он добавил: – Само собой, мадам, вы героиня дня. Вас будут поздравлять, чествовать, восхищаться вами. – Он снова помолчал. – Советую в полной мере воспользоваться своим триумфом в этом городке. А здесь вам делать нечего. – С этими словами Финлей повернулся и направился к детям.

Она осталась одна, совершенно неподвижная и бледная как смерть. Но постепенно ее щеки снова разрумянились. Она сжала губы и, кипя от ярости и разочарования, направилась прямо к машине. Оказавшись в комфорте большого салона, она сказала:

– Едем к твоему хозяину. Медленно.

Во время неторопливого, с открытым окном, продвижения по городу Элис с удовольствием отмечала, что на нее смотрят. Затем машина остановилась перед солидной виллой мистера Альберта Кадденса в тишине укромной Колледж-роуд.

– Мне подождать вас здесь, мадам, или поставить машину в гараж?

– Поставь в гараж, пожалуйста. И скажи, чтобы тебе подали хороший ланч.

– Благодарю вас, мадам, за вашу заботу.

Когда мисс Лейн поднялась по каменным ступеням в дом и вошла в большую столовую, она не преминула отметить накрытый на двоих роскошный стол, с великолепной, из китайского фарфора, посудой и сверкающим столовым серебром. У большого буфета сам хозяин, безукоризненно одетый – тонкая белая рубашка, синий костюм, – мастерски точил нож для нарезания мяса.

– О, моя дорогая мисс Лейн, я так рад, что вы столь пунктуальны. У меня тут отличный, прекрасно приготовленный кусок говядины, и я буду несчастнейшим человеком, если его не съедят au point[263]. Садитесь, пожалуйста.

Слуга, в желтом полосатом жилете и зеленом фраке, с величайшей учтивостью усадил ее, а мгновение спустя поставил перед ней восхитительное блюдо с розовым, тонким, как вафля, ростбифом, двумя рассыпчатыми картофелинами и хрустящим ломтиком великолепного йоркширского пудинга, какого ей еще не доводилось видеть.