Либуша опустилась на колени и поклонилась ему до земли. Потом она уселась у подножия идола и оставалась там до конца дня. Уж солнце зашло и под деревьями стало темно, уж ветер ночной зашумел в зарослях и кустах, а она все сидела неподвижно, как статуя, и, глубоко задумавшись, перебирала в мыслях все происшедшее. Думала Либуша о том, кого выберет князем народ, что скажут сестры и будут ли с ней согласны.

Но вот она быстро встала. Перед ней в глубине темного сада появились Кази и Тета. Управитель, проводив сестер в сад, остался у ворот на страже.

Никто никогда не узнал, что сказала сестрам Либуша, о чем говорили и советовались три сестры, сидя у подножия идола.

Летняя ночь была на исходе, небо бледнело, и за замком, за стенами его, за вершинами деревьев затеплилась тусклая полоса рассвета. Уже повеяло холодом раннего утра, когда возвращались из сада дочери Крока. Посреди сестер, чьи головы были окутаны длинными покрывалами, шла Либуша в белоснежном девичьем венке. Спокойно было ее лицо, а взор устремлен вдаль. Безмолвно прошли они мимо управителя, и он удивленным взглядом долго следил, как сестры поднимались по ступеням, ведущим в главную палату замка, как исчезли за толстыми колоннами, на которых лежали еще предутренние тени.

Ранним утром разослала Либуша гонцов созывать народное вече. Когда закончилась жатва и пришел назначенный день, сошлось и съехалось в Вышеград великое множество родоначальников со своими людьми. Шел стар и млад, пеший и конный: в шапках, сукнях, плащах. Те, кому приходилось ехать глухими местами и дремучим лесом, были в шлемах и имели при себе оружие – меч и лук.

Издалека, с окраин Чешской земли, прибыли многие: от зличанских и пшовских границ, что на востоке солнца; с севера, где соседями чехов было лучанское гордое племя и литомержцы; с юга – с той стороны, где обитали нетолицы и доудлебы. Пришли люди из-за обширных лесов, что лежат за Кроковым замком и Стебнем; через них, идет путь в Домажлицы и дальше, в немецкие и баварские земли.

В посаде под Вышеградом, где изготовляли расписные седла, узды, шпоры и стремена, оружие и щиты, крест-накрест Окованные черным железом либо красноватой медью, не хватало места под крышей для прибывающих гостей. Их кони стояли привязанные к частоколам либо просто под сенью деревьев.

Шумно было в посаде под замком, шумно было на берегу реки. Родные и знакомые весело приветствовали друг друга. Об урожае, охоте, оружии толковали они. А больше всего разговоров было о ссоре двух владык, о суде над ними Либуши, о том, что теперь будет, кого выбрать им князем.

Когда настало время для сбора на вече, раздались звонкие трубные звуки со стен и сторожевых вышек. Могучим потоком хлынули толпы людей вверх к Вышеграду. Перед воротами замка, между двумя вышками, поток задержался. Каждый с изумлением взглянул на огромную голову кабана, что была прибита на перекладине. Указывая на нее, люди с похвалой и восхищением произносили имя Бивоя. Дальше хлынул поток, через высокие ворота, и разлился по широкому двору перед княжеским троном.

По сторонам трона были поставлены почетные сиденья – одно справа, другое слева от Либуши, – на них сели Кази и Тета. Все низко поклонились княжне. Величаво ответила она на поклон и сказала:

– Слушайте все, старейшины, родоначальники и весь чешский народ, почему созвала я вас. Цена свободы неведома вам. Я это познала по опыту. По внушению богов объявляю, что не буду уж больше вами я властвовать, ибо всем сердцем жаждете вы властителя-мужа. Нужен вам князь, что будет брать ваших сынов и дочерей к себе в замок на службу, забирать скот ваш и коней наилучших, что ему приглянутся. Служить будете, как еще не служили, а дань платить – какую еще не платили: куницами, белками и полотнами. И будет вам всем тяжко и горько. Зато не будете больше стыдить себя, что вами женщина правит. Не хочу я вас устрашать: говорю я лишь то, что известно мне стало по внушению богов. Князя выбирайте осторожно и с толком, ибо легко правителя посадить, но трудно его ссадить. Если тверды вы в ваших мыслях, все сбудется, как вы пожелаете. А хотите – посоветую, где найти вам князя, и объявлю его имя.

– Объяви! Объяви!

– Посоветуй! Посоветуй! – закричали все в один голос.

Толпа, стоявшая ранее неподвижной стеной, заволновалась и хлынула к трону. Так внезапный ветер колеблет созревшую ниву.

Встала Либуша, в белоснежном одеянии, с белоснежным венком на юном челе, и простерла руки свои над народом. В мгновенье все стихло. Все устремили взоры на вдохновенное лицо княжны.

Указывая пальцем на север, в сторону гор, вещала она:

– За теми горами, в Лемузах, есть небольшая река, что зовется Белиной. Близ той реки есть селенье. Издавна живет в нем род Стадичей. Недалеко от селенья увидите вы просторное поле, в длину и ширину по сто двадцати шагов. Широко и свободно раскинулось оно среди других полей, но лежит обособленно, само по себе. Там пашет ваш князь на двух пестрых волах. У одного вола голова белая, у другого вола ото лба по хребту идет белая полоса, и задние ноги у него тоже белые. Возьмите княжую одежду, пояс и обувь, идите к нему и объявите волю мою и народа. Будет он вам князем, а мне – мужем. Пршемысл имя ему, и его поколение будет властвовать над Чешской землей отныне и до скончания века.

Когда выбрал народ старейшин из знатных родов, что должны были объявить Пршемыслу из Стадиц решенье княжны и народа, молвила Либуша:

– Не ищите дороги, даже не спрашивайте. Поведет вас мой конь. Следуйте за ним не колеблясь. Доведет он вас до Пршемысла и вернется обратно, не сбившись с пути. Как встанет он перед кем и заржет – значит, это и есть ваш князь, о котором я вам говорила. Увидите вы, как он будет принимать трапезу за железным столом. Вот тогда вы мне и поверите.

По знаку Либуши вывели белого коня, с широкой шеи которого сбегала густая, длинная грива. Было на нем богато убранное седло, под седлом – звериная шкура; богатая сбруя сверкала бронзовыми бляхами.И как только на седло положили одежду, пояс и обувь, выступил он со двора, а за ним и посольство старейшин.

Было то ранней осенью, в тихий, солнечный день. Быстро и уверенно бежал Либушин конь; никому из послов не пришлось править им или понукать его. Так уверенно шел он, словно направлялся к своей конюшне. Поразились послы и подумали, что, пожалуй, не раз приходилось коню шагать той дорогой, что этой тайной тропой не раз проезжала вечерними сумерками молодая княжна и до того, как запоют петухи, вновь возвращалась в свой замок.

Ни на один шаг не уклонился белый конь с дороги. Ничто не сбило его с пути. Не раз приходилось им миновать пасущиеся табуны коней; навстречу белому коню неслось веселое ржанье и манило его за собой. Но, не взглянув ни вправо, ни влево, конь шагал вперед. А когда в чистом поле садились послы отдохнуть под дикою грушей или под сенью красноствольной сосны, конь княжны первым вставал и отправлялся в дальнейший путь.

Так проехали они через горы и долы и на третий день утром приблизились к селенью, что лежало среди косогоров в узкой долине, по которой протекала река. Навстречу подъезжавшим выбежал мальчик.

– Эй, отрок, не это ли Стадицы? – спросили послы. – И нет ли тут у вас мужа, по имени Пршемысл?

– Да, это Стадицы, – ответил отрок. – А вон и Пршемысл погоняет в поле волов.

Тут увидели они поодаль человека высокого роста, обутого в лыковые лапти. Твердо шагая за плугом, погонял он ореховым прутом упряжку пестрых волов: у одного из них была голова белая, у другого от лба по хребту шла белая полоса и задние ноги тоже были белы, как снег.

Поехали послы к пахарю по широкой меже, и когда очутились с ним рядом, остановился вдруг конь княжны, встал на дыбы и радостно заржал. Затем подогнул он передние ноги и склонил шею перед молодым пахарем. Вытащил Пршемысл плуг из земли и остановил волов.