Снова раздались вокруг возгласы восхищения. А когда стало тихо, молодая княжна ласково молвила Бивою:

– Будь благословен богами ты и сила твоя! Ты освободил нашу страну от лютого зверя и сохранил наши нивы от пущих губительств. Благодарю тебя за себя и за всех. Теперь, храбрый охотник, иди отдохни и подкрепись, дай покой телу и духу.

Она кивнула управителю замка, и тот повел молодого охотника по ступеням в просторную палату. Туда за ними вошли знатнейшие из мужей, обитающих в замке и окрестностях, а также и те, кто, встретив по дороге Бивоя, шли за ним неотступно и проводили его в Вышеград вместе с живой диковинной ношей.

Палата была невысокая, но просторная. Огромная балка тянулась вдоль низкого потолка, что опирался на могучие колонны, украшенные резьбой и замысловатою росписью. На колоннах были повешены рога зубров и лосей, щиты и оружие. Тут же висели огромные шкуры медведей. Бивоя посадили за почетный стол в правом углу, мужчины уселись вокруг тяжелых столов и толстых чурбанов из столетних дубов. На столах расставили огромные жбаны, полные меду. В деревянных и глиняных чашах и кубках запенился золотистый напиток. Все пили и величали Бивоя и его силу. Радостно внимал хвалам польщенный Бивой. Но взор его все ж обращался украдкой на невысокие тяжелые двери с деревянным запором, за которыми скрылись Либуша и сестра ее Кази.

О Кази думал Бивой, сидя на шумном пиру; думал о том, как бы ему вновь ее увидать.

Между тем на вершинах деревьев, на ограде и вышках догорели лучи алой вечерней зари. Глубокие тени легли на дворе. Но в расположенную выше двора палату через открытые ставни еще проникал свет долгих летних сумерек. И вот из неясной полумглы в дверях за колоннами показались молодые княжны. Приближенная девушка Либуши несла за ними что-то завернутое в тонкую кожу. Когда, по повеленью Либуши, узелок был развернут, на столе засверкал прекрасный пояс. Был он широкий, искусно прошитый красными ремешками, весь разукрашенный серебряными мелкими гвоздиками, словно кованый. Две пряжки из бронзы скрепляла сверкающая цепочка. Когда пояс сгибали, цепочка звенела, ударяясь о блестящий металл.

Молодая княжна подала драгоценный пояс Бивою и сказала, что сестра ее Кази сама выбрала для него эту награду среди сокровищ отца.

– Змеиный зуб и стебель чудодейственной травы зашиты в том поясе, – молвила Кази с улыбкой. – Носи этот пояс, и никогда, даже в темные ночи, не заблудишься ты в дремучем лесу; не страшны будут тебе ни корень волшебный, ни ведьмы, ни ночные чудовища.

Поклонился молодой герой Либуше и Кази и поблагодарил их за ценный подарок. А все вокруг громко восхваляли княжен, почтивших мужскую удаль и силу.

Княжны удалились. Снова закипело веселье и не утихало до ночи. Когда же после сытного ужина стали мужи расходиться, отвел управитель Бивоя в тихую горницу, где ему приготовили из овечьих шкур мягкое ложе. Заснул молодой герой и спал крепким сном до самого утра.

На восходе солнца стал собираться Бивой домой, в родное селенье, где был он владыкой. Узнав о сборах его, пришел управитель к Бивою и сказал, что ждет его конь, оседланный по приказанию Либуши, а Кази тоже готовится в путь-дорогу в свой замок.

Опоясав себя драгоценным подарком, что получил он вчера от княжен, бодро и весело вскочил Бивой на гладкого гнедого коня. Поблагодарил Либушу, низко ей поклонился и отправился в путь, присоединившись к дружине сестры ее Кази.

Проехав ворота, все оглянулись и увидели на перекладине над воротами огромную голову дикого кабана, которого Бивой убил накануне. Черная и щетинистая, с длинным рылом, свирепо скалила она сверкающие белые клыки, напоминая каждому о силе Бивоя.

Недолго пришлось Бивою ехать с дружиною Кази. Подозвала его молодая княжна, и они продолжали свой путь рядом. А когда доехали до распутья, без размышлений свернул со своей дороги Бивой и повернул коня вслед за Кази, прямо к замку ее, могучие валы которого отражались в водах Мжи.

Еще не минула осень, покинул Бивой свое селенье и род и навсегда поселился в Казином граде. Так сильно полюбила Бивоя княжна, что назвала его своим мужем.

Как бывало к Кроку, так теперь к Либуше шли отовсюду люди со своими ссорами и спорами. Всякий просил разрешить тяжбу. Справедливо судила Либуша, и не раз примирял спорящих ее мудрый совет.

Но вот однажды заспорили два соседа, оба старейшины родов, о межах и угодьях. И так бранились они, так поносили друг друга, не щадя памяти дедов своих и матерей, что угасла меж ними и родами их добрососедская любовь и разгорелась жестокая вражда.

Ни один не хотел уступить в этом споре; уподобился каждый кремню. И как пришло то урочное время, когда шли все к Либуше на суд, поспешили и они в Вышеград.

Под развесистой липой, на высоком троне, покрытом ковром, восседала Либуша в венке из белоснежных цветов. По правую и левую руку ее сидели двенадцать старейшин, двенадцать владык самых сильных родов, – все умудренные опытом, седобородые мужи. Их окружала широким кольцом толпа мужчин, женщин и стариков. Одни пришли за судом и советом, другие – постоять за сородичей.

И вот предстали перед княжной и старейшинами два враждующих между собою соседа, и младший из них горько жаловался, что старший несправедливо посягает на исконные его поля и межи. Тот, что был старше, с длинной густой бородой, мрачный, как туча, перебил его речь, Резко и кратко потребовал он, чтобы сталось по воле его, нимало не заботясь о том, что чинит обиду соседу.

Выслушала Либуша одного и другого и, поразмыслив, объявила решение главному из двенадцати старцев. А когда, посоветовавшись между собою, подтвердили старейшины слова ее, огласила княжна то, что нашла справедливым: молодому кривда чинится, ему принадлежат и поля и межи.

Не договорила она. Вне себя от дикого гнева, трижды ударил о землю тяжелым посохом старший из спорящих. Побагровело лицо его, глаза засверкали. Словно внезапный ливень полились из его уст брань и крики:

– Вот каково у вас право! И чего ждать другого, когда судит нас баба! У бабы волос долог, а ум короток. Пусть шьет да прядет, а судить не ее ума дело! Позор нам, мужчинам! – И он бил кулаком себя по голове и, захлебываясь, брызгал слюной. – Срам нам! Где же, в каком племени властвует над мужчинами женщина? Лишь у нас! Лишь у нас! Потому мы и служим посмешищем. Лучше пропасть, чем сносить бабью власть!

Все вокруг замерли, пораженные неистовой речью. Краска стыда залила лицо княжны, сердце ее сжалось от оскорбления и несправедливой обиды. Ни слова не сказала она обидчику, лишь устремила на толпу, на старейшин свой пылающий взор. А когда не услыхала она ни слова защиты, когда никто не ответил дерзкому, молвила она величаво, не торопясь, хотя голос ее дрожал от волнения.

– Да, я женщина и поступаю по-женски. Не сужу я вас с железной палицей в руках, вот и кажется вам, что мало я смыслю. Нужно вам, чтобы был у вас правитель построже? Пусть же будет по-вашему. Идите с миром домой. Пусть изберёт народное вече себе воеводу. Кого оно выберет, тот и будет мне мужем.

Так вымолвив, ушла она и тотчас послала гонцов в Казин и Тетин за сестрами. А сама между тем уединилась в самый отдаленный и сумрачный угол своего прекрасного сада. Там, среди густых зарослей кустарников, под развесистыми липами, было священное место, и никто, кроме Либуши и сестер ее, не смел туда заходить.

В тени старых лип стоял на деревянных столбах навес из плоских камней, поросших зеленым мхом и лишайником. Под этим навесом тускло блестела серебряная с золотой бородой голова деревянного идола, стоящего на грубо обтесанном валуне. Называли этого идола богом, и имя ему было Перун.