Но недолго пользовались они свободой. В 1618 году налетела и разразилась великая буря. Тяжелое горе обрушилось на Чешскую землю, религиозные войны следовали одна за другой, и после Белогорской битвы[51] наступили суровые времена. Кто не был католиком или не отрекся от своей веры, был обречен на изгнание. Та же участь постигла и чешских братьев из Литомышля и его округи. Но, прежде чем покинуть отчизну, уговорились они, что еще раз сойдутся все вместе, совершат общее богослужение (открыто молиться они уже не смели) и простятся с родными краями. Для этой встречи избрали они лужайку в лесу за Морашицами.

Избегая опасности, сошлись они темною ночью. И среди безмолвных дремучих сосновых лесов, под звездным сводом, в последний раз на родной земле принимали чешские братья причастие под обоими видами, в последний раз молились. А потом простились с отчизной. Многие из них взяли на память горсть родной земли, многие целовали ее, орошая слезами.

И выросли из земли, политой их слезами, алые розы – свидетельство преданности и любви к родине.

Шли годы, и люди забыли о братьях, но место, где прощались они с родною страной, долго уважали и чтили. В старые времена была лужайка побольше, а окружающие ее леса – темнее и гуще. Теперь на месте дремучих лесов зеленеют лишь перелески и широкие поля, лужайку запахали со всех сторон, и остался от нее лишь небольшой участок. Но и тот собрались распахать и засеять, ибо повсюду вокруг уже простирались возделанные нивы. Среди них затерялась лужайка и была у всех как бельмо на глазу. Пришла и ее пора.

Но словно само провидение хранило то место. Случилось тут подобное тому, что было на Жижкином поле у Пршибиславы. Лишь только примутся пахать лужайку – либо плуг поломается, либо конь падет.

Наконец посеяли на ней лен. Вырос лен, созрел, выдергали его, вымочили, высушили и уже начали трепать, тут вспыхнул лен пламенем. От того пламени загорелась сушильня, а за ней – вся обширная усадьба того хозяина, что засеял лужайку льном, и в том пожаре погибла его молодая дочь.

С той поры Лужайку Роз никто не отваживался пахать.

В 1813 году проходили мимо русские, преследовавшие Наполеона I. Они расспрашивали местных жителей о Лужайке Роз и, выслушав всю историю, спешились и преклонили на лужайке колена.

Есть старое пророчество о той лужайке: говорят, настанет пора – и разразится на ней битва, и такая грозная, что потечет кровь потоками. А затем сойдутся на ней семь королей и договорятся о вечном мире. И произойдет это все тут, среди роз, на том месте, где чешские братья, ненавистники войны и кровопролития, прощались со своей родиной.

Цветут розы на лужайке, вокруг плавно волнуются и шелестят колосьями нивы, мелькают бабочки. Тихо и отрадно здесь… И невольно вспомнишь своих предков, вспомнишь, какая печаль сжимала их сердца, когда пришла горькая минута прощанья с отчизной, когда орошали они слезами родимую землю, и живее поймешь трогательные строки песни чешских изгнанников:

И перед мысленным взором пройдет вереница несчастных изгнанников; останавливаются они на своем скорбном пути и со слезами на глазах оглядываются назад, на благословенный, милый край, где был «их дом – родина любимая».

Важнейшую дорогу, ведущую от Домажлиц через Шумавский дремучий лес в Немецкую землю, с незапамятных времен охраняли ходы – народ мужественный, закаленный и бесстрашный. Расположенные в долинах и по склонам гор деревни их Льгота, Поциновицы, Кдчев, Медаков, Тлумачов Страж, Уезд, Драженов, Постршеков, Ходов и поныне существующее местечко Кленч, некогда находившиеся на самом краю королевских пограничных лесов, тянулись полосой примерно на шесть миль вдоль границы и стояли у важнейших троп и горных перевалов.

Ходы, старинная чешская пограничная стража, ходили вдоль рубежа и следили, чтобы соседи-немцы не нарушали чешских границ, не рубили самовольно чешский лес, не охотились в нем и не чинили самоуправства. Во время вражеских нападений защищали они тропы и дороги, перекапывали их рвами, строили, на них бревенчатые укрепления, делали засеки и принимали участие во всех стычках и схватках, которые когда-либо происходили в том крае и окрестностях.

Верным другом их был чекан[52], а в более поздние времена- длинные и короткие ружья; надежными помощниками – большие и сильные псы. Оружие они носили всегда, даже в ту пору, когда остальным жителям Чешского королевства это запрещалось.

Когда чешский король проезжал через край ходов, встречали они его в полном вооружении, под своим знаменем; было оно белого цвета, с изображением песьей головы. Поднеся королю, по старинному обычаю, бочонок меду, провожали его ходы, как почетная стража, через горы на другую сторону границы.

За свою трудную и нередко опасную службу пользовались ходы особыми привилегиями и правами. Издавна были они свободны и, кроме короля, не знали другого господина. Барщины и других крепостных повинностей не несли; лесами, которые они охраняли, пользовались свободно и беспрепятственно охотились в них.

В Домажлицах, в замке, был у них свой суд. Во главе того суда стоял ходский староста, назначаемый королем. В Домажлицком замке хранили они свое знамя, печать и грамоты, пожалованные им королями.

В последний раз несли ходы сторожевую службу в роковом для Чехии 1620 году, когда заградили они баварскую границу засеками в самых важных местах. В последний раз перекликалась тогда в дремучих Шумавских лесах ходская стража, в последний раз развевалось над головами чешских пограничников украшенное песьей головой, обведенное черной каймой белое знамя.

Грянула Белогорская битва.

Всенародное бедствие докатилось и до далекого горного Ходского края. На четырнадцатый день после казней на Староградской площади[53] императорский наместник Карл фон Лихтенштейн отдал ходов под власть барона Вольфа Вильгельма Ламмингера фон Альбенрейта, который был одним из императорских уполномоченных в страшной трагедии 21 июня 1621 года.

Девять лет спустя ходы были проданы тому же Ламмингеру в полное потомственное владение за пятьдесят тысяч гульденов. Новый господин не захотел признать их вольностей и привилегий и стал обращаться с ними, как с людьми крепостными и подневольными. Но храбрые ходы не покорились и не пожелали без боя поступиться своей свободой и своими правами, унаследованными от отцов. Они начали с немецким магнатом тяжбу, не желая ему повиноваться. Долго длилось судебное разбирательство. Тем временем Вольф Вильгельм Ламмингер умер, и тяжба закончена была только при сыне его Максимилиане, который ее выиграл.

Ходам был вручен приговор, гласящий, что просьба их раз и навсегда отклоняется, привилегии их уже не действительны и предписывается им под страхом суровой кары соблюдать perpetuum silentium[54].

Это было в 1668 году.

Сильно поразило ходов решение суда, и на некоторое время наступила в их крае могильная тишина. Но тишина та не была вечной. Ходы не забыли о своих привилегиях и былой вольности, и, как самый драгоценный клад, хранили их доверенные лица старые грамоты чешских королей, пожалованные предкам ходов. Верили ходы, что пока в их руках эти грамоты, еще не пришел конец их вольности, еще могут они постоять за свои права.

Дознался тргановский магнат о тайной надежде ходов и приказал, чтобы выдали ему старые грамоты. С той поры ходы еще больше уверились, что их грамоты не утратили силы. Иначе зачем бы понадобились они пану? Не послушались ходы приказа и грамот не выдали. Ламмингер пригрозил ходам, но они продолжали сопротивляться. Тогда применил он насилие и отнял ходские грамоты, укрытые в ту пору в Уезде. Но не все грамоты удалось ему найти. Две, самые важные, ходы спасли и вскоре опять начали тяжбу с тргановским Ломикаром, как называли они Ламмингера.