Долго мужчины оставались в заблуждении; не обратили они внимания на предупреждение князя Пршемысла. Словно на веселый пир, двинулись они к Девину. Думали, что едва покажутся они, едва блеснут их мечи, – испугаются девушки и разбегутся, как кошки от погремушки с горохом.
Но вот странное дело: хоть и не видно было девушек на крепостной стене, не разбежались они – выступило девичье войско из ворот, и Власта тотчас построила перед замком боевые отряды. Сидя на вороном коне, в кольчуге, со шлемом на голове, с копьем в руке, горячо призвала она девушек не робеть и сражаться отважно.
– Если дадим себя одолеть, – взывала она, – осмеют нас мужчины. Подневольными, хуже – рабынями станем у них! Лучше погибнуть, чем сдаться. Вперед, на врага! Не пощадим никого, будем бить каждого, будь то отец или брат! – и, вымолвив эти слова, дернула повод и пустила коня вскачь.
С воинственным кличем взмахнула она копьем, и девушки, подхватив ее призыв, яростно бросились в бой вслед за своей предводительницей. Впереди всех, рядом с Властой, – Млада, Сватава, Радка и Частава.
Тучей посыпались на мужчин стрелы воительниц. Мужской дружине было уже не до смеха. Окровавленные тела падали не в одиночку, а рядами. И, прежде чем мужчины опомнились, ворвались в их строй девушки на конях и стали колоть и рубить охваченных смятением воинов.
Недолго длился бой. Три сотни мужчин, истекающих кровью, полегли на земле, а остальные обратились в бегство. Густой хвойный лес стал их спасением и защитой. Не будь его, все бы погибли.
Девин и окрестности огласились радостными кликами воительниц. Они торжествовали победу, которая еще больше подняла их воинственный дух и привела к ним много новых подруг. Весть о победе разлетелась по всему краю и воспламенила сердца тех женщин, которые еще колебались.
Худо приходилось мужчинам по всей стране. То здесь, то там находили их утром заколотыми, и поэтому многие, чтобы избежать опасности, уходили на ночь из дому в густые леса.
Худо приходилось мужчинам и в окрестностях Девина. Не могли они никак одолеть замок, не могли взять его ни силой, ни хитростью. Мужчин в Девине не было, а ни одна девушка не стала изменницей. Зато от подруг из Вышеграда шли к ним тайные вести обо всем, что там делалось: что готовят мужчины, куда собираются, где их можно подкараулить и напасть на них.
Долго шла такая борьба: открытая – на поле брани и тайная – женской хитростью. Как-то одна красавица заманила доверчивого юношу и упросила его, чтобы пришел он ее освободить, когда пойдет она с девятью подругами по дороге, пролегающей за Девином. Пришел юноша со своими товарищами и стал ждать в условленном месте. Пришла со своими подругами и долгожданная девушка. Но за ними из засады выбежала толпа воительниц, и юноша с его дружиной были убиты.
Жертвой девичьей хитрости стал и другой юноша, поверивший красавице из дружины Власты, которая обещала ему помочь захватить Девин. Ночью, по уговору, тайно впустила она его с многочисленной дружиной в замок. Но ни юноша, ни его соратники не возвратились из Девина.
Погубило женское коварство и молодого владыку, красавца Цтирада. Всей душой ненавидела его Власта за то, что от его меча пало в схватках и боях немало воительниц.
* * *
Однажды в летний день ехал Цтирад с несколькими своими дружинниками полем, .направляясь из деревни своего рода к Пражскому замку. За поясом у молодого владыки и его Людей были мечи; луки и косматые колчаны висели через плечо. Многие держали и копья. В те времена, когда на каждом шагу можно было ожидать нападения воительниц из Девина, ехать полем одному и безоружному было опасно.
Солнце припекало, было душно. На нивах и полях не шелохнулся ни колосок, ни листочек. Не легче было даже в лесу, куда свернула дорога. Тень старых деревьев и темных скал, возвышающихся над глубоким ущельем, не давала прохлады. Ветер не веял, ни один лист не шевелился, и лениво журчал ручей в чаще под скалами. Все притихло: и вода, и деревья, и птицы. Вдруг человеческий голос раздался в немой тишине: не то жалоба, не то мольба о помощи.
Цтирад остановил коня. Все с ужасом прислушались. Снова прозвучал голос в стороне, за скалой, и внезапно смолк. В ту же минуту взлетел над Цтирадом ворон и, кружа над ним, хрипло закаркал. Но ни владыка, ни люди его не обратили внимания на черную птицу, предвестника беды. Направившись в сторону человеческого голоса и объехав скалу, все невольно остановили коней. Удивительное зрелище представилось их глазам.
У подножия скалы, заросшей золотистым лишайником, кустами ежевики и малины, на которых белели цветы и краснели ягоды, зеленела лужайка, ярко освещенная солнцем и покрытая ползучими растениями и плакун-травой. На краю лужайки, у самой скалы, рос старый дуб, а под дубом стояла девушка, крепко привязанная веревкой к стволу. Обессиленная криком, она умолкла и печально склонила голову; ее распущенные волосы рассыпались по плечам. На ремне у девушки висел охотничий рог. Заслышав топот коней, она подняла голову и снова начала звать на помощь. Со слезами взывала красавица к дружинникам, умоляя сжалиться над ней, отвязать и освободить ее.
Тронутые мольбой и жалобным голосом прелестной девушки, Цтирад и его товарищи забыли об осторожности. Быстро соскочил Цтирад с коня, выхватил меч и, перерезав веревки, освободил девушку. Не подозревал молодой владыка, что вчера еще донесла Власте одна лазутчица о том, что он поедет в Пражский замок этим путем. Не знал он также и о замысле Власты погубить его с помощью этой красавицы.
Освободившись от пут, девушка горячо поблагодарила Цтирада и поведала ему, что зовут ее Шарка, родом она из Окржина, дочь владыки, что напали на нее в роще воительницы из Девина замка, связали и поволокли в Девин, чтобы насильно забрать ее в девичье войско. Довезли они ее до этого места и тут услыхали топот коней.
– Отпустили они меня, оставили одну, но так привязали, что не могла я даже пошевелиться. И взгляни: как в насмешку, повесили мне этот рог, чтобы я, связанная, звала на помощь. А вон кувшин меду, чтобы, когда захочу пить, еще больше мучилась жаждой. – И она указала на большой кувшин с медом, поставленный в траве у ее ног.
Снова заплакала девушка горькими слезами и стала просить, чтобы не оставлял ее тут владыка, чтобы отвез ее к отцу, пока не вернулись неистовые воительницы.
Усевшись рядом, начал Цтирад ее утешать, говоря, что сделает все, о чем она просит. Подал он ей кувшин и предложил подкрепиться после всех страхов и мучений. Она напилась, потом протянула кувшин и ему. Между тем люди Цтирада спешились, привязали коней поодаль и улеглись в прохладной тени.
Был полуденный час. Пряный запах сосны, душистой травы и цветов веял с лужайки. Жаркий воздух дрожал и струился. Все замерло; лишь лениво порхала бабочка над залитой солнцем лужайкой. У мужчин смыкались глаза: их клонило ко сну.
А Цтирад тем временем с волнением слушал речи красавицы Шарки и жадно внимал звукам ее нежного голоса. Охотно напился он меду, когда снова подала ему Шарка кувшин, потом стал разглядывать рог, который сняла она с шеи, и, когда Шарка сказала: «Любопытно мне, как он звучит», – прижал его к губам и затрубил во всю силу легких.
В мертвой тишине гулко разнесся громкий трубный звук. Отозвался он в скалах, дремучих лесах и, слабея, замер далеким эхом в глубине бора.
Вдруг словно буря взметнулась. Со всех сторон – за деревьями, в кустах, из чащи леса – раздались громкие крики. Дикой ордой мчались к лужайке вооруженные девушки. Прежде чем ратники Цтирада вскочили, прежде чем подбежали они к лошадям и выхватили мечи, набросились на них воительницы и стали их колоть и рубить.
Цтирад хотел было кинуться на помощь друзьям, но не успел он найти в траве свой меч, как окружили его девушки и, не дав ему схватиться за оружие, повалили на землю и связали. Лежал он в путах на том самом месте, где освободил пособницу Власты. Тщетно метался он в ярости, тщетно проклинал женщин и призывал бесов наказать их за злое коварство. Шарка только смеялась. Смеялись и все остальные девушки. С дикой радостью повели они к Девину статного пленника, привязав его к коню Шарки. А верные други его остались на лужайке, на помятой и залитой кровью траве. Лежали они на солнце, пронзенные мечами, бездыханные, и рой мух кружился над ними. В вышине раздавалось карканье ворона, чьим предупреждением пренебрегли они. Каркая, сзывала вещая птица других воронов на кровавый пир.
