— О, начальник! — улыбнулся Прошкин, развалившись на стуле. — А ты чего пришел? Ты же на больничном. Слышал, что шеф сказал? Выздоравливай и приходи…

Наглая морда опера осветилась гаденькой улыбкой. Видимо, они меня плохо знали, как впрочем, и я их. Думали, раз их двое (Гужевой держал нейтралитет) — то молодой начальник не в счет.

Нынешний я был и вправду чуть помоложе этих гавриков. Они уже, что называется, нагрели кость, и морды были шире моей. Я же выглядел поджарым, сухим, потому что в последнее время немного схуднул со всеми этими перипетиями. Но жир — дело наживное, Ася даже говорила, что мне так лучше, кубики видно.

А этим двоим кубики мои не видно, да и погоны пока не впечатлили. Наверное, думают, что под одеждой — тело дрыща. Но нет. До перелома руки я уже довел количество подтягиваний на турнике до двадцати трех раз. Гири — две пудовки одновременно выжимал двумя руками несколько десятков раз. Так что новое тело я заметно преобразил. Но теперь, с одной рукой, чувствовал себя немного ослабленным. Телом, но не духом. Ха…

— Чем собираетесь сегодня заниматься? — изобразив миролюбие, спросил я Прошкина.

Судя по всему, он считал себя неформальным лидером. И был самый крупный в угро, на полголовы выше меня и жопа шире.

— Есть парочка краж, — хмыкнул оперативник, — с прошлого месяца болтаются. Вот их и будем отрабатывать. А может, и не их. Видно будет, чего гнать лошадей? Работа, что называется, не волк. Да, Олежка? — обратился он к напарнику, Стрельникову.

— Угу, — улыбнулся тот.

Стрельников был поскромнее и на рожон не лез, лишь наблюдал, как здесь не слушаются нового старшего инспектора.

Это ему явно нравилось, но сам он все одно помалкивал. Осторожничал. Скользкая ящерка. И выглядел, как пресмыкающееся — неказисто и неброско, но глазки-бусинки настороже и с хитрецой. С таким в разведку не пойдешь. Вмиг кинет или сдаст…

— Кражи подождут. Займитесь Чудиновым, — сказал я. — У него трое суток задержания истекает, а там, хрен знает, подпишет прокурор арест или нет, придется выпускать тогда. Крутите его, может, что и скажет. Проверь по месту жительства. Выясните — чем жил, чем дышал, отработайте круг общения, узнайте…

— Я же говорю, Морозов, — не стесняясь меня перебивать, лыбился Прошкин. — У нас кражи с прошлого месяца висят.

— С прошлого месяца, — проговорил я по-прежнему спокойно, потому как надо было зарядиться сначала гневом, а потом его выплеснуть, — нужно было в прошлом месяце раскрывать. Все одно ведь не раскроете, я вас знаю… чего время тратить?

— Может, и не раскроем, — приняв мой спокойный тон за беззубость, оперок уже совсем воодушевился своим кабинетным альфачеством и даже сподобился демонстративно закинуть ноги на стол, сверкая лакированными туфлями почти возле меня.

— Ноги складывать на стол некрасиво, — улыбнулся я. — Не дома. Убери…

— Ладно, начальник, не буксуй, иди уже болей, это теперь мой стол, и я буду за ним… А-а!!!

Я не дал ему договорить, подошел и схватил пальцами за нос, закрутил такую «сливу», что Прошкин верещал на весь кабинет и коридор. Чтобы не переполошить личный состав, я, не отпуская носа, приказал офигевшему Стрельникову:

— Дверь закрой… Ну!

Тот застыл, не зная, что делать. И где Трубецкой достал таких?

— Олежа, гад! — гнусавил Прошкин. — Чего встал⁈ Помоги мне!..

Тот не шевелился, раздумывал. Ага… Ни меня не слушается, ни Прошкина, непорядок. В милиции нужно кого-то всегда слушаться. Система такая, а этот из нее выбился. Щас поправим.

— Ну чего, правда, ты застыл? — кивнул я Стрельникову. — Вишь, друг зовет. Помоги ему. Быром!

— Отпусти, Морозов! — вышел из ступора Стрельников и нахмурился.

— Вот! Уже лучше, — подбадривал я его.

Прошкина я не отпускал, у того уже слезы градом лились, он припал на колено, лишь бы хоть как-то облегчить боль.

— Отпусти! А не то… — Стрельников сжал кулаки.

— Давай, Олежка, вперед… Представь, что я преступник, который твоего напарника… в нос… Э-э… Нет, нехорошо звучит. За нос тянет. Представь, что у Прошкина в носу этом — смерть его. Ну, знаешь, как иголка в яйце. И если я оторву носопырку, он умрет. Ну даже если и выживет, сам подумай, кому он, безносый, нужен? Спаси друга. Ну!

Я напирал на него со всей наглостью бывалого сидельца.

Стрельников двинулся на меня, угрожающе сжимая кулаки. Гужевой при этом оставался в стороне и наблюдал. Но, я так подозреваю, он сейчас, скорее, был на стороне двух оперативников, чем на моей, свежи в его памяти мои обжимания с Машей.

— Вот молодец, — кивнул я Стрельникову, — сам погибай, а товарища выручай. Кстати, у тебя неплохой нос. Длинный. Мясистый. За него удобно будет держаться. Эй⁈ Ты куда попятился. Ты же другу помочь хотел… Стой…

— Не друг он мне, — вдруг пробубнил Стрельников и выскочил из кабинета.

— Эх… — вздохнул я и опустил руку с гипсом, которой уже собирался приложить Стрельникова.

Нет, драка среди личного состава, конечно, не приветствуются, но это же не драка вовсе, а так, воспитательные меры. Говорят, Дзержинский вообще новичков с пистолетом гонял, когда учил уму-разуму. Брешут, наверное, но выдать по «сливе» моим гаврикам — точно не повредит.

Я отпустил Прошкина, тот, воя и держась за нос, плюхнулся без сил на стул.

— Я… я… я, — шмыгал он носом. — Я на тебя рапорт напишу! Я до генерала дойду…!

— И что ты напишешь? — улыбнулся я. — Что лейтенант Морозов поставил тебе «сливу»? Ты еще нос свой сфоткай, попроси Загоруйко его оценить и снимок приложи. Пусть главк кишки от смеха порвет, ага… В общем, так, Коля, давай серьезно…. Я Гужевому обозначу план вашей работы. Он будет за старшего в мое отсутствие. Пока у меня больничный.

Я снова поднял гипс повыше, и теперь это выглядело несколько угрожающе. И добавил:

— Буду приходить каждый день и спрашивать, что сделано. Проверять. Если что-то не успеете, всегда можно отделаться сливой. Идет?

— Я Кулебякину скажу… — шипел тот. — С работы на хрен вылетишь…

— Я сам Кулебякину скажу. О! Придумал, пойдем вместе скажем, — я подошел к Николаю и протянул руку, изображая пальцами захват боевого краба на уровне его носа.

Тот шарахнулся назад, опрокинул стул и заорал:

— Не подходи, Морозов!..

— Мир? — боевой краб превратился в открытую ладонь.

Опер недоверчиво посмотрел на меня, раздумывая, не подвох ли это. Супился и хмурился.

— Ну, жми руку, или к Кулебякину тебя поведу. Я ведь начальник молодой, не знаю ещё, как с подчиненными обращаться. Мне, знаешь ли, если не слушаются, проще слив им навешать, ну то есть вам, и дело с концом. Ну так, что? Бум слушаться или как?

— Будем, — выдавил Прошкин и потянулся пожимать мне руку.

— У! — выкрикнул я и дернул рукой в сторону его носа, но не стал хватать, а просто обозначил жест.

Прошкин подпрыгнул, а я легко стукнул двумя пальцами по по его подбородку.

— Саечка за испуг, — улыбнулся я и кивнул на Гужевого. — От него получишь задания, и вперед. С песней и с барабаном. Готов? Не слышу, Коля…

— Всегда готов, — прогнусавил он, на всякий случай закрывая нос.

— А где у нас Стрельников? — покосился я на дверь кабинета, за которой исчез оперативник. — Бросил тебя? Нехорошо. Ненадежный он сотрудник. Напарники должны плечом к плечу встречать опасность и врага.

В проеме двери вместо дезертира появился чуть раскрасневшийся Кулебякин в кителе нараспашку.

— Морозов! Ядрена сивуха! Ты чего делаешь⁈ Стрельников там пришел рапорт на увольнение писать.

— Все по плану, Петр Петрович. Вот налаживаю отношения в коллективе. Завоевываю авторитет, так сказать, среди личного состава, добрым словом и личным примером. Мотивирую к работе и…

— Это ладно. Со Стрельнковым-то что делать? Он реально уволиться хочет.

— Как вы сами считаете, Петр Петрович, слабаки нам нужны? Если нет, подпишите ему рапорт. Есть у меня кандидат на его должность.

— Точно есть? Работать сможет — или с завода по комсомольской путевке?