Вопль Кулебякина услышала вся милиция. Он долетел во двор и до Мухтара. Пес подхватил и завыл в ответ, думая, что это песня такая.

— Да как его теперь обратно⁈ Да это засмеют в главке! Никто не даст перевести взад!.. Да как ты смотрел, Морозов? Как выбирал? Ох… Ядрена сивуха… Беда бедовая…

Он натурально схватился за голову.

— Ну, если нельзя все повернуть, — я похлопал успокаивающе начальника по плечу. — Будем тогда растить сотрудника. Чего ж теперь… Кто же знал, что у них в РОВД характеристики под копирку делаются еще со времен Куликовской битвы. Как человек — он хороший. Добрый. Приветливый. Правда, по-русски не очень говорит.

— Дожили… — выдохнул шеф и без сил опустился на стул. — Мои сотрудники говорить не умеют. Х-хо-оспади… Дай сил до пенсии дотянуть. Прахом Дзержинского клянусь, все сделаю, все грехи исправлю… кормушки для снегирей сколочу, к Нинке больше ни ногой. Пить брошу… по понедельникам… Только не спускай на мою головушку больше никаких испытаний.

И он опустил руки, будто его действительно покинули последние силы. Не знал, что Кулебякин у нас набожный. Ха… Слышал, что в минуты суровых испытаний любой человек верующим может стать.

— Петр Петрович! Да не переживайте вы так. Научу я его работать… Сами потом хвалить будете. Вот прямо сейчас и возьму его на выезд с кирпичом. Сразу и займусь им.

— Ладно, — вяло кивнул Кулебякин, обреченно откинувшись в кресле и отчаянно полируя лысину платком. — Иди… Занимайся… Все одно пути назад нет. Приказ уже подписан, все формальности утрясены. Вещевой аттестат на базе тыла, денежный — в бухгалтерии. Работай…

— Есть! — энергично ответил я, чтобы хоть как-то подбодрить шефа.

— Погоди, Морозов, — окликнул меня шеф. — Какой такой бумбараш чебурек ты предлагал? Неси… Я от нервов жрать захотел.

— Базабаш бюрек, — поправил я. — Но я вам не советую, он…

— Невкусный? — перебил меня шеф.

— Не пробовал, — честно ответил я. — Он…

— Ну так тащи бегом, ядрена сивуха! Не пробовал он. Сам не гам и другим не дам⁈

— Тулуш, — позвал я новенького. — Собирайся, твой первый выезд в качестве оперативника.

— Выезд хорошо, — кивал Салчак, — что там, Саныча? Порезал, убил, стрелять?

— Нет, сегодня без жертв, тьфу-тьфу, — поплевал я для виду, хоть и не суеверный. — Кирпич в окно залететь, башка больно будет, — ответил я на языке собеседника.

Сам не знаю почему, так получилось.

— Кирпич? — глаза Тулуша знатно расширились, теперь они не были похожи на щелки. — Несерьезна… Какой-такой кирпич? У нас на такой вызов никто не выезжать… Заявление в ведро, всё.

— Короче, долго объяснять, там потерпевшая особенная. Ехать надо. Я за собакой, а ты иди пока, возле машины жди. Возле крыльца бобик желтый с синей полосой и надписью «Милиция».

— Э-э… Саныча… — покачал головой парень. — Тулуш не дурак, знает, на чем милисия ездит. Там еще герб на двери нарисована.

— Отлично, — кивнул я, а про себя подумал, что действительно, по всему Союзу везде одинаковая раскраска милицейских автомобилей, даже в глухой Сибири, что-то я плохо о новеньком думаю, за дикаря считаю.

Ладно. Еще привыкну…

Подошел к вольеру и проговорил:

— Р-работа. Мухтар, работа!

— Гав! Гав! Гав! — отозвался пес и традиционно несколько раз с силой ударил передними лапами по сетке, напрыгивая на нее с разбегу. Смотрит на меня преданными глазами, язык по ветру.

Надел ошейник с поводком, сводил быстренько под куст. Мухтар, чинно задрав лапу, с чувством собственного достоинства гордо оприходовал один куст, потом второй, потом третий. Тем самым показывая, что вот это всё — его территория.

— Пошли уже, — потянул я его за поводок. — Потом будешь метки расставлять.

Мы вышли за ворота и тут же встали — ну что за картина маслом! Участковый и гаишник барахтаются на земле и крутят Тулуша. Тот оказался вертким. Сумел вырваться и, увидев меня, крикнуть:

— Саныча! Скажи — я милисия!

— Отставить, мужики! — крикнул я разгоряченным сотрудникам, которые еще пытались изловить моего подчиненного и заходили теперь на него с разных сторон. — Что здесь происходит?

— Тут покушение на сотрудника можно натянуть! — выпалил раскрасневшийся Казарян.

— Он на вас напал? — удивился я.

— Нет, на водителя, на Михалыча, — показал инспектор дорнадзора на распластавшуюся тушу шофера дежурной части.

Его-то я сразу и не заметил. Он с оханьем поднялся, потирая свежайший фингал под глазом.

Михалыч был здоровый, пузатый, и, по сравнению с напавшим на него Тулушем, выглядел слоном, но мой пострел его таки уложил. А вот как и зачем — очень хотелось послушать версии обеих сторон.

— Ну и чего вы тут устроили? — обвел я всех взглядом, полным укора. — Ты зачем Михалыча ударил?

Последний вопрос обратил Тулушу.

— Он тоже милисия? — удивленно округлил глаза Салчак.

— Да! — кивнул я. — Михалыч, вообще-то, наш водитель. Старшина милиции. Просто без погон сегодня.

На милиционера Михалыч в таком виде действительно похож, конечно, не был. В непонятных замасленных штанах и клетчатой рубахе с прожжеными дырочками от сигарет. В таком рабочем наряде Михалыч частенько ковырялся с УАЗиком. Ремонтировал, профилактировал, и иногда, чего греха таить, выезжал на место происшествия не в форменной одежде, а прямо так — из смотровой ямы вылез и поехал. Но уж тогда из бобика старался не выходить, чтобы не пугать граждан. Кулебякин его за это, естественно, ругал. Мол, на происшествии опергруппа — это лицо органов, все должны быть в форме и отглажены, а не как алкаши под забором выглядеть, а то от подозреваемых неотличимы. Но Михалыч особо не слушал никого. Возраст был пенсионный, и работал он, как сам говорил — чтобы дома не сидеть, и бабку свою не слушать.

— Погоди, Сан Саныч, — Михалыч пытался моргать фингалом, но морщился от боли. — Этот шкет — сотрудник? Кардан ему в ухо!

— Знакомьтесь, товарищи, — торжественно объявил я. — Салчак Тулуш Балданович. Старший лейтенант милиции и с сегодняшнего дня — инспектор уголовного розыска в нашем горотделе.

Стояли теперь рядком работнички — один в своей рванине, другой обут, как Хоттабыч, и все — встрёпанные и запыхавшиеся.

— Тьфу! Муха, дурная Цокотуха! — плюнул водитель. — Я-то думал, это баламут какой-то. Смотрю, в машину лезет, как к себе домой, даже не скрывается, гад! Вот, думаю шаромыжник какой! Дожили! Среди бела дня милицейский бобик обворовать хочет. Ну я и схватил его за ногу. Хотел вытащить, а он ка-ак лягнул меня. И в глаз! Шельмец…

Я вздохнул.

— Ты зачем Михалыча лягнул, Тулуш? — обратился я к своему подчиненному.

— Саныча, — начал тот свой рассказ. — Я сижу, жду тебя. Подходит грязный человек, нехорошо ругается, еще и за нога хватать — и тянет.

— Он не знал, что ты сотрудник, надо было сказать.

— Я говорил, но ксива нету, грязный человек не поверил.

— Это кто грязный? Эй? Батыр недоделанный? Да я только из-под моста вылез!

— Зачема под мостом жить? Крыша надо жить.

— Сам ты под мостом! — распалялся Михалыч. — Мост у машины, чинил я его, чукча!

— От чукча слышу! — парировал Тулуш с неизменной улыбкой на плоском лице.

Я пока для себя не понял — то ли он не понимал всех этих наших словечек, то ли противостоял нам неубиваемой вежливостью и позитивом.

— Ясно все, — заключил я, давясь от скрытого смеха. — отставить пререкания. Едем. Кирпич там… сам себя не понюхает.

Загоруйко я брать не стал, так как уже прекрасно знал — следы рук на камнях и кирпичах никогда не остаются. С таких объектов их можно снять только разве что в фильмах и в заблуждениях недалеких начальников милиции, которые требуют с подчиненных изъятий «пальчиков» с абсолютно любых предметов, хоть с жидкостей.

Подъехав к нужному дому, мы выгрузились. Я присвистнул себе под нос. Даже со двора уже было видно дыру в окошке. Стекло вылетело внутрь почти все, лишь деревянная рама ощерилась осколками, словно пасть монстра — зубами.