— Знаешь, приятель, здесь слишком много врагов. Как-то… опасаюсь я… Сил совсем нет в резерве… — честно признался я Лихоруку.
— Людиш-шки, — презрительно прош-шипел злыдень, — Лих-хоруку на один с-субок! Них-хто с-слыдя даш-ше не с-саметит! Не умеют они, а ф-ф неш-шис-сть не ф-ферят даф-фно. Отпус-сти, п-пратиш-шка! Ош-шень х-холоден Лих-хорук! Ош-шень-ош-шень!
— А вдруг случиться чего, братишка? — Ну, вот что-то не давало мне покоя. — А я тебе даже ничем помочь не смогу. Одного автомата и гранат на всю это свору не хватит. Может, всё-таки поищем местечко поспокойнее? — продолжал увещевать я своего боевого товарища.
Какое-то странное ощущение опасности никак не хотело меня отпускать. Может быть, это от того, что я увидел, сколько на самом деле фрицев собралось у кромки леса. Не знаю. Но мне отчего-то было очень «неуютно».
— С-саш-шем? — искренне изумился злыдень. Я даже ощутил его реакцию, не напрягая своих ведьмачьих способностей, настолько она была велика. — Много с-смертных-х — много с-силы! С-слыдень опять п-пудет мох-хуш-ш, как п-пох-х!
— Вот именно, как пох! — усмехнулся я. — Ладно, иди, — Может, я действительно зря мандражирую? Ну, какие фрицы соперники злыдню? Они для него всего лишь пища. — Только не усердствуй сильно, дружище! Чуть «здоровье» поправишь — и назад! Мы потом с тобой настоящую диверсионную операцию разработаем. Так чтобы только кровавые брызги в стороны разлетались! Ферштейн?
— Ф-ферш-штей, п-пратиш-шка, — кровожадно облизнулся Лихорук, видимо, представив себе эти кровавые брызги. И тут же исчез из моего вида.
Пришлось мне переходить на колдовское зрение, чтобы отслеживать перемещение моего братишки в стане врага. Благо, что все функции чудо-зрения срабатывали даже с применением бинокля. Жаль, что мне так и не удалось освоить взгляд глазами подконтрольного животного.
Я бы туда сейчас запустил одну из своих ворон, чтобы в подробностях разглядеть действия злыдня, а после устроить, так сказать, разбор полётов. Чтобы в следующий раз действовать намного эффективнее. Хотя, я отлично видел полыхающую ауру Лихорука — мой братишка был действительно весьма и весьма голоден.
Я вообще не понимаю, как он сдерживал себя в нашем маленьком теплом кругу. Думаю, что при желании злыдень мог бы обойти те хилые обереги, что я соорудил для моих женщин. А то и вовсе их разрушить. Но он держался, даже ни разу не «облизнувшись» в сторону хозяек Ведьминой балки. За что ему, как говорили, а, вернее, как еще будут говорить в будущем мои ученики — респект и уважуха!
Помимо ауры злыдня я прекрасно «считывал» и энергетические оболочки фрицев. Их «духовные оболочки» (хотя, откуда взяться душам у этих бездушных тварей?) светились куда тусклее, чем полыхающая нестерпимым голодом аура Лихорука. Поэтому мне не приходилось напрягать «зрение», чтобы отслеживать его продвижение к лагерю противника.
Вот мой братишка пробрался через густой перелесок и выскочил на открытое пространство, откуда до Тарасовки оставалось просто подать рукой. На секунду переключившись на обычное зрение, я проконтролировал, что мой диверсант продолжает находиться в невидимом обычным людям спектре. Словно и нет там никого.
Я немного расслабился и выдохнул, вновь переключаясь на ведьмовское зрение: ну, скажите, кто с такой-то мировой маскировкой сумеет обнаружить моего братишку? Но в душе что-то все-равно тянуло, не желая успокаиваться. Какое-то предчувствие, что ли? «Чуйка Чумы», как называли подобное мое поведение парни из разведроты.
Во только в тот последний наш рейд она отчего-то не сработала… Может быть зря я поддался на уговоры злыдня и отпустил его одного? Ведь с пустым резервом я действительно ничем не смогу ему помочь, если случится что-то неординарное. Хотя, может, это я себя накрутил? И надо просто успокоиться?
Злыдень, меж тем приближался к линии, вдоль которой расположились танки и другая убойная вражеская техника. Двигался он быстро и резко, огромными скачками, даже отталкиваясь от земли своими длинными руками. Ни дать, ни взять — уродливая горбатая и лысая горилла с непомерно огромной головой вышла на прогулку.
По мере его приближения к экипажу ближайшего танка, ауры фрицев начали постепенно «накаляться». В них начали преобладать нотки раздражения и недовольства. Я, конечно, находился довольно далеко от этой «линии обороны», но даже до меня долетали обрывки какого-то «горячего» спора.
Думается мне, что фрицы так и не поняли, в какой момент благостное состояние расслабленности (отличная погода, просто очаровательный летний вечер, и главное — никакой стрельбы) перешло в откровенную неприязнь к ближнему своему. Свара постепенно разгоралась — дело уже дошло до «хватания за грудки» и «махания кулаками».
А в мой опустевший резерв капнули первые капли силы — моя «хозяйская доля» от промысла злыдня, при оставшейся неразрывной нашей с ним магической связи.
Привлеченные громкими криками к разборке поспешили и другие танковые экипажи, постепенно втягиваясь в конфликт, разгоревшийся буквально на пустом месте. Вот так и действует промысел любой вредоносной нечисти, в данном случае Лихорука.
Я видел, как ауры вновь прибывших тоже начинали ярче «светиться» от нахлынувших эмоций, когда они тоже попадали под влияние злыдня. С высоты мне было отлично видно, на каком расстоянии начинает действовать на немцев дар Лихрука.
По сравнению со схваткой в лесу, когда мой братишка уничтожил целую роту ягдов, его промысел основательно просел в дальности воздействия. Теперь он составлял не больше десятка метров. Но Лихоруку сейчас и этого хватало — людишки, сами того не зная, бежали навстречу своей гибели. Я не сомневался, что все, кого «захомутал» злыдень, уже покойники.
Убедившись, что все идет по плану, и злыдню ничего не угрожает, я из поступившей от него доли магии, сообразил две печати подчинения. Ворон вокруг хватало, поэтому мне не составило особого труда, найти двух (больше печатей мне создать так и не удалось) «набросить» на них созданное заклинание.
После чего, я подозвал их к себе, дождался пока они рассядутся на ветках дерева, и принялся 'растолковывать, в чём будет заключаться их миссия. На всё про всё мне хватило буквально одной минуты — всё-таки, действительно они умнейшие птицы, курам до них реально далеко.
По очереди срывая с гранат предохранительные чеки, я вложил смертельные заряды в лапы птицам и отправил в полет. Пока заряженные «биодроны» кружили над Тарасовкой, я искал объект для их лучшего применения. И вот когда мой взгляд упал на открытое окно второго этажа Дома культуры, я понял кто будет первой целью для обкатки нового вида вооружения.
В бинокль было отлично видно, как два высокопоставленных фрица — целый оберст-лейтенант, считай, подполковник по-нашему, увешанный орденами, как новогодняя ёлка, и весьма молодой гауптманн, лицо которого отчего-то показалось мне очень знакомым, жрут дорогой коньяк любуясь, сука, нашим родным закатом!
Вот в это открытое окошко я и направил первую ворону с гранатой в лапах. А то, понимаешь, спиртное жрут, морды оккупантские, и не закусывают! Вот, пусть «лимончиком» и заедят! Нашему царю — Николаю Второму[2], такое сочетание весьма заходило. Но, как говорится: что русскому хорошо — то немцу смерть!
Но чем всё закончилось я досмотреть не успел, меня словно острым ножом «по душе» полоснуло, и наша магическая связь со злыднем неожиданно разорвалась. Я, скрипнув зубами от боли, резко увел бинокль в сторону, пытаясь разглядеть Лихорука, что позабыл даже переключится на «спецзрение». Но этого и не понадобилось — моего боевого товарища можно было разглядеть даже невооруженным магией глазом.
— Чё за херня тут творится? — пораженно выдохнул я, наблюдая, как Лихорука, пойманного в какую-то «ловчую сеть», сноровисто «пакуют» ребятки в черных монашеских рясах.
[1] О́рднунг (нем. Ordnung) — в немецком языке многозначное слово ordnung обозначает в том числе «церковный порядок», «дисциплина», «правило», «урегулирование», «организация», «система»; из немецкого это слово было заимствовано в английский и в другие языки.
