Сознание вернулось рывком, словно кто-то вылил на меня ушат холодной воды. Голова чудовищно трещала и разламывалась на части. Болезненная пульсация отдавалась даже в глазных яблоках. Так же неприятно саднила челюсть на правой половине лица, и отчего-то ныли зубы, как будто мне кто-то неслабо зарядил кулаком по мордасам. Сердце гулко билось в ребра, которые отчего-то тоже ломило, хоть караул кричи! Что же, черт побери, со мной произошло?

Я затрепыхался, судорожно пытаясь хоть как-то приподняться и привести себя в вертикальное положение. Судя по ощущениям, я лежал навзничь на чем-то твердом, холодном и мокром. Мокром? Я повозил руками вокруг, рассчитывая обрести еще и точку опоры — но это точно вода, твою медь!

Я действительно лежал в неглубокой луже, прижимаясь саднящей щекой к холодной и гладкой каменной поверхности! Оставив попытки подняться, не принесшие никаких результатов — руки лишь бессильно подламывались, я прикоснулся к пульсирующей голове и, нащупав на лбу огромное болезненное вздутие — шишку, которая продолжала отекать и стремительно увеличиваться в размерах с каждой пройденной секундой.

А еще с моих волос стекала мне на лицо холодная влага. Похоже, что меня действительно отливали водой, чтобы я пришел в сознание. И вот в этой самой луже я сейчас и распластался этакой вялой морской звездой, не способной решительно ни к каким действиям.

Но вспомнить, как я оказался в такой нелепой ситуации, я решительно не мог. Налицо серьезное сотрясение мозга, если чего не похуже. А пока я даже свое имя вспомнить не мог, не говоря уже обо всем остальном. И кто же я, в конце-то концов?

— Sieht so aus, als hättest du es etwas übertrieben, Sigmund! — услышал я немецкую речь, донесшуюся до меня сквозь шум в ушах. — Du hättest ihn nicht so hart auf den Kopf schlagen sollen!

[Кажется, ты немного перестарался, Зигмунд! Не стоило его так сильно бить по голове! (нем.)]

Ну, немецким языком я владел в совершенстве (спасибо деду, привившему мне помимо всего прочего интерес к немецкому), поэтому прекрасно понял, что произнес незнакомец. Значит, что меня действительно били, причем не только по голове, иначе бы у меня так не ныли ребра.

Но за что? Это оставалось загадкой. Чем я провинился перед этими немцами? И еще меня очень напрягал тот факт, что, несмотря на вынырнувшую из каких-то глубин моей памяти информацию о моём старике-ветеране, я так и не вспомнил, кто же я такой.

— Ничего с ним не случится, Вольфи! — так же по-немецки ответил своему собеседнику неведомый мне Зигмунд, который, сдается, и превратил меня в подобие говяжьей отбивной. Субъективным подтверждением этого послужил его мерзкий голос, холодный и бесстрастный, словно у матерого убийцы.

— Ты отдаешь себе отчет, Зигмунд, что, если с его головой что-то случится — наши головы тоже могут полететь! — на повышенных тонах произнес первый. — В голове этого русского ведьмака содержится настолько уникальная информация, что тебе, чертову солдафону, даже близко не представить ее ценность!

Что? Какой я, к хренам свинячьим, русский ведьмак? Нашли, тля, Геральта! И что же такого такое хранится в моей многострадальной голове? Причём очень и очень важное для этих немцев? И откуда они взялись эти фрицы? Где с ними мог встретиться обычный школьный учитель немецкого языка?

Нет… Не помню… Абсолютно ничего не помню! Даже имя пока не всплыло, только воспоминания о моём героическом старике, да то, что я школьный учитель… Но большой погоды мне эти воспоминания не сделали. Вот, сука, попал, так попал!

— Я бы попросил, герр Хубертус, подбирать слова! — зло отозвался неведомый мне Зигмунд на замечание своего «оппонента». — Не надо трепать честь германского офицера! Майора, который, к тому же старше и выше тебя по званию! Тебе ведь нужен был результат, Вольфи? И как можно скорее? Ну, так я не знаю других способов захватить эту Russisches Schwein без применения грубой силы…

[Русская свинья (нем)]

— Но, можно же было как-то полегче? — не успокаивался первый голос, принадлежащий, как мне показалось, довольно молодому парню.

— Прости, Вольфи, немного перестарался! — слегка пошел на попятную неведомый мне Зигмунд. — Слишком живы воспоминания того, как этот русский слизняк своим колдовством уничтожил всю мою роту отменных головорезов! А до этого — две роты наших камрадов, да еще и с особой жестокостью! Меня до сих пор трясёт от этих воспоминаний!

— Соболезную, Зигмунг! Мне об этом Хельмут рассказывал — для него это вообще было жутким зрелищем! — наконец согласился с оппонентом первый немец.

— Вот и действовал наверняка, чтобы у этой твари ни одного шанса не осталось. О, гляди! Очнулся, Hundedreck! — радостно воскликнул Зигмунд, видимо, заметив мою вялую активность. — Видишь, ничего страшного с ним не случилось — живучий гад!

[Дерьмо собачье (нем.)]

Я почувствовал, как кто-то сильной рукой ухватил меня за шкирку и жестким рывком поставил на подрагивающие ноги. Голова запульсировала еще сильнее, во рту появился кислый металлический привкус, а изнутри что-то резко рвануло вверх по пищеводу. Я переломился в поясе, и меня вырвало прямо под ноги стоявшего рядом крепкого немца.

— Affenbaby! — попятившись от дурно пахнувшей лужи с остатками моей трапезы, сквозь сжатые зубы грязно выругался фриц.

[Уё.ище (дословно: ребенок обезьяны (нем.)]

Однако, он продолжал крепко удерживать меня под руку, чтобы я вновь не завалился на пол. Я вытер свободной рукой клейкую нитку слюны, которую все никак не мог сплюнуть, и посмотрел на своих мучителей.

Одним из них, поддерживающий меня под руку, оказался крепкий мужик, в сером невзрачном поношенном пиджаке и темных широких штанах. Но его злобная физиономия показалась мне отчего знакомой.

Память в очередной раз вытолкнула на поверхность моего сознания картинку: этот мужик с погонами майора в камуфляжной форме вермахта времен великой отечественной с пеной на губах мочит своих же утырков из автомата. И всё это сюрреалистическое действо происходит в каком-то лесу.

Но как я не напрягался, память наотрез отказывалась окончательно возвращаться в мою разламывающуюся от нестерпимой боли голову. Что за лес? Что за фрицы? Что за бойня? На сражения реконструкторов не похоже, слишком натурально всё это выглядело. А даже, как будто, припомнил терпкий запах пролитой крови и кислую вонь пороховых газов.

А вот вторая физиономия молодого, сухощавого и весьма чопорного немца с тонкими и аристократически «нервными» губами и взглядом льдисто-голубых глаз, была мне абсолютно незнакома. Немца, облаченного в щеголеватый классический костюм-тройку я видел впервые в жизни.

— Уважаемый герр ведьмак, — поддав в голос фальшивого сочувствия, по-русски, но с явным акцентом произнес Вольфи Хубертус, — приношу свой глубочайший извинений за произошедший с вами инцидент! Мой «коллега» сильно опасаться ваш колдоффстфо — вот и действовать немножко жестко, чем необходимо… Но я имею весьма широкий полномочия предложить вам сотрудничество с германским командованием Третий рейх!

Ведьмак, колдовство, Третий рейх? У меня просто голова пошла кругом.

— Да что, черт возьми, тут происходит! — не выдержав полного раздрая в воспаленном сознании, воскликнул я.

— Успокойтесь, герр ведьмак, — вновь произнес «аристократ». — Вас больше не будут бить, — пообещал он. — Только ответьте мне сейчас на один вопрос: вы согласны сотрудничать с Рейх? Или мне придётся применить другой метод убеждений?

И от ткнул рукой в центр «кожаной сбруи», в которую, отчего-то я оказался упакован. Кожаные ремни, проклепанные позеленевшими от времени клёпками, охватывали всё моё тело этакой крупноячеистой «сеткой».