Иван вздрогнул и открыл глаза. Фролов тут же поднес к его губам стакан с водой. Чумаков, с трудом приподняв голову, припал к нему, жадно поглощая живительную влагу. Напившись, он «уронил» голову обратно на пол, закрыл глаза и затих.

— Пусть полежит, — произнес Фролов, поворачиваясь ко второму телу, не подающему признаков жизни.

Над неподвижной фигурой мертвого доцента соляным столбом стоял профессор Трефилов. Он был по-настоящему раздавлен свалившимся на него горем:

— Я… я не хотел, поверьте… я не ожидал… — обращаясь к подошедшему Фролову, выдохнул профессор. — Меня теперь… посадят? И правильно…

— Успокойтесь! Никто вас не посадит, Бажен Вячеславович! — спокойно произнес Фролов. — И возьмите себя в руки! Каждый из них знал, на что подписывался! Всё было добровольно! Его ещё наградят за вклад в науку и обороноспособность страны… Правда, посмертно… Лучше, давайте разберемся, что с ним произошло? Такое ощущение, что он умер…

— Он умер от старости, — печально озвучил догадку чекиста Трефилов. — По всей видимости, скорость извлечения индивидуального времени оказалась… слишком большой… Я не знаю, по какой причине это произошло… Возможно, незапланированный скачок напряжения… У нас частенько напряжение в доме скачет…

— А с Иваном тогда что приключилось? Почему он исчез, а потом загорелся? — указал Фролов на неподвижное тело Чумакова.

— Он ускорился… — глухо произнес профессор. — Сильно… очень сильно ускорился, так, что его движения стали незаметными обычному глазу… Я уже имел случай наблюдать подобный феномен и именно с этим юношей. Он участвовал в моих опытах с самого начала… Я дистанционно облучал его, и еще двоих исследуемых студентов магнитными полями моей машины… Возможно, именно этот факт и послужил причиной трагедии — совершенно другая восприимчивость… — Профессор подбежал к столу, схватил карандаш и принялся черкать в тетрадке какие-то формулы, совершенно забыв обо всем на свете.

— А загорелся-то почему? — вернул его к реальности Лазарь Селивёрстович.

— А загорелся… — Профессор оторвал голову от расчетов. — Если судить по его тлеющей одежде… это трение…

— Какое трение? — не понял Фролов.

— Банальное трение об окружающий нас с вами воздух! — пояснил профессор, кряхтя присаживаясь на корточки перед лежащим на полу Иваном. — Одного не могу взять в толк, если загорелась его одежда, то почему осталась не поврежденной кожа?

— Как это не поврежденной? Вон ожоги! — возразил Фролов.

— Нет, судя по характеру повреждений — это ожоги от тлеющей одежды, — продолжая внимательно изучать тело Ивана, произнес профессор. — При таких скоростях он должен был сам запечься до «хрустящей корочки», а загорелась лишь его одежда… Не понимаю!

Трефилов опять бросился к столу и, вновь схватив в руки карандаш, принялся что-то стремительно рассчитывать.

— Бажен Вячеславович, — окликнул профессора Фролов, — даже навскидку, при таком ускорении Чумаков не только должен был запечься, как вы изволили выразиться «до хрустящей корочки», а, как минимум, порвать себе все мышцы, а то и кости поломать!

— А ведь этого не произошло! — Кивнул Трефилов. — Только ожоги от тлеющей одежды, да небольшое истощение… Нет! Скорее всего — это обезвоживание! Сколько времени он провел в ускоренном режиме — неизвестно!

— Так он пропал всего лишь на мгновение… — высказался озадаченный Фролов.

— Ну, это для нас с вами оказалось мгновением, а для него… Даже не знаю, но запас времени, оказавшийся в его организме — все те годы, что оставались у несчастного Андрюши… — Профессор, взглянув на обезображенный труп Сергеева, горестно отвел взгляд.

— Действительно, не мог же он за эти секунды истратить все полученные годы? — встрял Лазарь Селивёрстович. — Физически не мог!

— Согласен, товарищ Фролов. — Вновь кивнул профессор. — Предполагаю, что выход из того ускоренного режима, куда я поместил Ваню, произошел лишь с потерей сознания… Остаётся еще столько вопросов… — Схватился руками за голову Трефилов.

— Не переживайте, Бажен Вячеславович, мы вам поможем! — произнес Фролов. — Саркисян, ну, чего там у нас с неотложкой?

— Едет, тащ старший лейтенант госбезопасности! — отозвался Арам. — А что с трупом делать будем?

— Пока в морг определим, — произнёс Фролов. — Думаю, что пора готовить доклад «наверх», — задумчиво произнёс он, — ведь если довести до ума вашу машинку, профессор, за обороноспособность Советского Союза можно будет не переживать!

Май 1936 г.

СССР

Москва

Медработники скорой помощи, появившиеся в профессорской квартире — пожилой доктор с чемоданчиком в руках и его молодой помощник с носилками, лишь с изумлением покосились на обесточенную машину (однако, продемонстрированные корочки НКВД быстро сняли все вопросы) и приступили к своим непосредственным обязанностям. Пожилой быстро осмотрел так и не пришедшего в сознание Чумакова.

— Думаю, ничего страшного, — поставил он диагноз, смазывая ожоги на ногах Ивана какой-то мазью, — несколько истощен и обезвожен, ожоги не критичны. Несколько дней в стационаре — будет как огурчик! — к обоюдному облегчению Трефилова и Фролова заявил врач.

Прекратив обрабатывать раны Чумакова, доктор осмотрел и труп второго «добровольца», которого Фролов с Саркисяном успели одеть, убрать выпавшие волосы и уложить на пол рядом с Иваном.

— А в этом случае медицина бессильна, — развел руками доктор, — да и пожил дедушка, судя по возрасту, изрядно… Никогда таких глубоких стариков не встречал… Вы как хотите, товарищ, но труп, товарищи чекисты, я с собой забирать не буду! — Встал «в позу» врач.

— И не нужно, — ответил Фролов, — с ним мы и сами в состоянии разобраться. Вот этого заберите, — указал старший лейтенант госбезопасности на Ивана. — Только с вами мой сотрудник поедет. Во избежание… Саркисян! — крикнул Фролов.

В комнату тут же заглянул горбоносый гэбэшник:

— Я, тащ старший лейтенант госбезопасности!

— Поедешь вместе с доктором, — распорядился Фролов. — Как придет в себя Ванька — чтобы лишнего не трепал! Да и ты тоже язык за зубами держи! Усек?

— Так точно! — Вытянулся «во фрунт» Саркисян.

— Ну, если с нами едешь — помогай, — произнес молодой помощник врача, «раскидывая» на полу, рядом с Чумаковым, матерчатые носилки с деревянными ручками.

Схватив Ивана за руки и за ноги, Саркисян с помощником загрузили его на носилки, и, подняв их за ручки, поволокли к машине «скорой помощи».

— Арам, а ты наряд вызвал? — опомнился Фролов.

— Так точно, тащ старший лейтенант госбезопасности! — кряхтя от натуги (студент оказался неожиданно тяжелым, а чекист — худосочным), отозвался Саркисян, уже выходя из комнаты с носилками. — Как только неотложку вызвал, в отдел позвонил. Сейчас появиться должны!

— Разрешите откланяться! — приподняв шляпу, попрощался с присутствующими доктор.

— Спасибо, отец! — Кивнул Фролов, выходящему из комнаты следом «за носилками» врачу. — Значит так… — задумался Фролов. — Бажен Вячеславович, собирайтесь!

— Посадите, значит… — не отрывая взгляда от изуродованного тела коллеги и друга, печально и устало произнес профессор. — Что ж, сам виноват…

— Бажен Вячеславович, вы опять? — укоризненно произнес Фролов. — Никто вас арестовывать не собирается! Еще и наградят! Ваше открытие дорогого стоит! — он взглянул в обтянутое сухой морщинистой кожей лицо доцента Сергеева и передернул плечами. — Если до ума довести, конечно…

— Если смогу… до ума… — выдохнул профессор.

— Бажен Вячеславович, сможете! — с жаром произнес Фролов. — Собирайте всю сопутствующую документацию по вашим исследованиям! — распорядился он. — Ничего не упускайте — даже черновики! Все, что каким-нибудь боком касается вашего открытия — с собой!

— Так это же не один чемодан бумаги наберется, — возразил Трефилов.

— Ничего, донесем как-нибудь…

— Здесь не вся документация — еще и в институте кое-что осталось.