– А жить? Вы хотите жить? Или вернуться домой?

Напоминание о доме – настоящем, что принес мне так много хорошего на контрасте с тем, что возвышался прямо передо мной, – помогло найти силы, выбраться из машины и сделать неуверенный шаг вперед. А за ним еще один и еще, будто в разученной до последнего движения роли, удобной и разношенной, как домашние тапочки.

Вот так. Спокойней.

Доктор Балаш не мог знать, какому испытанию меня подвергает, не мог догадаться, что я – та самая девочка, чудом уцелевшая в старой резне. Конечно, не мог.

Но почему тогда так тошно?

Толкнув знакомую дверь, я вошла в холл первой, зажмурившись от непривычной темноты, ударившей по глазам.

– Живее, госпожа. Сквозняк принесет пыль, а доктор совсем этого не любит, – поторопила Нина.

Все изменилось.

Пол в прихожей не был залит кровью, вокруг не лежали жуткие, притихшие навсегда фигуры, но впечатление все равно выходило мрачным.

В сводах высокого потолка, теряющегося в полумраке, расцветали тени, неясные силуэты людей, которых давно нет.

Скудная мебель – вероятно, та ее часть, что смогли спасти из огня и отмыть от крови, – потемнела от времени и сквозившей от окон сырости.

Здание неуловимо напоминало склеп, каким оно, в сущности, и являлось все эти годы.

– Добро пожаловать, госпожа! – произнесла Нина и легонько коснулась моего плеча, призывая не задерживаться и не глазеть по сторонам.

Я боялась, что она добавит шуточное «домой», но, к счастью, этого не произошло. Как и доктор, она явно ни о чем не знала и даже не могла себе представить мою историю, раз привезла сюда.

Это давало мне пусть малое, но преимущество.

Тайну, которую можно разменять, если все сойдет с рельс. Нечто, о чем они точно захотят узнать.

Дом…

Рай? Так, кажется, Нина назвала это место несколько минут назад?

Я горько усмехнулась.

Нет, совсем нет. Дом никогда им не был и теперь уже никогда не станет. Он – что угодно другое.

Меня ввели в темную комнату с плотными и тяжелыми шторами на окнах. Воспаленный разум тут же сравнил их с театральными кулисами, что я так любила, но оттенок скорее напоминал цвет сырой туши на витрине мясника, чем благородный темный бархат.

В нос ударил тяжелый больничный дух – непередаваемая смесь лекарств, антисептика и долгой болезни.

Я молча села, не вполне уверенная, что бывала в этой комнате в детстве, ведь мать с отцом редко отпускали меня дальше треугольника собственной детской, библиотеки и трапезной внизу.

Погодите… стоп. Стоп, стоп, стоп.

Что произошло? У меня на самом деле получилось вспомнить, одним глазком заглянуть в собственное прошлое? Но почему память решила вернуть эти фрагменты сейчас, а не годы назад, когда я молила дать мне вспомнить хотя бы что-то?

– Доктор скоро подойдет, – шепотом объявила Нина, секунду помедлила у двери, словно совсем не хотела уходить, и оставила нас с домом наедине.

Тишина обрушилась на меня тяжелой удушающей волной.

Дом никогда не был громким и полным жизни – для нас троих и слуг он был явно великоват, как я теперь поняла, – но сейчас тишина была другой. Плотной, густой и жуткой. Словно в целом мире не осталось ничего живого, способного радоваться, смеяться, издавать хоть какой-нибудь звук.

Разве не должно быть в лечебнице, со всеми ее пациентами, врачами и медсестрами, несколько… более шумно?

Ни тиканья часов, ни шагов, совсем ничего, как будто все вокруг облепили ватой.

Не в силах терпеть эту пытку, я резко поднялась на ноги и, сделав два шага к окну, с трудом раздвинула шторы, впуская в комнату воздух и свежий солнечный свет.

– Не стоило горячиться, моя дорогая. Хоть мы и заставили вас ждать.

Я резко обернулась и увидела перед собой невысокого круглого человека в очках с толстой оправой, выглаженных брюках и поношенном свитере поверх белой рубашки. На нем не было больничного халата, но я тут же поняла, кто передо мной. По глазам, светящимся любопытством и тонким умом.

– Черт.

– Близко, но нет. Мы не он. Полномочий будет маловато.

Мне понравился его английский, но манера говорить о себе во множественном лице – немного сумасшедшая и странная – слегка сбивала с толку.

– Здесь было темновато, – зачем-то оправдалась я. – И душно.

– Неужели? – улыбнулся доктор Балаш, приглашая меня сесть на кушетку перед его столом. – Мы и не заметили. Мы любим тепло, знаете ли. Годы уже не те.

– Можно я все-таки оставлю окно открытым?

– Ну, разумеется. Только верните на место шторы.

Я покорно выполнила его просьбу и села на кушетку, а сам доктор разместился в кресле у стола, развернув к себе красивую рамку с фотографией девочки-подростка. Сиденье это оказалось таким огромным, что в нем без проблем могла бы разместиться пара таких, как он, хотя и сам доктор был человек немаленький. Не зря в детстве мне казалось, что наша мебель больше подошла бы великанам.

– Монета у вас с собой? – вежливо уточнил доктор, напоминая о плате, про которую я забыла, едва его увидела. – Дайте нам посмотреть.

– Д-да, конечно, держите.

Я покорно достала монету и протянула ее врачу.

– Отдаете ли вы ее по чистой воле и справедливому желанию?

Слова показались мне странными, словно мы затевали не терапевтический прием, а свадьбу.

– Конечно.

Он принял монету из моих рук и, не глядя, убрал в карман брюк, тут же забыв о ее существовании. Легко и непринужденно, словно с самого начала собирался именно так и поступить.

Интересно, для чего тогда был нужен весь этот спектакль?

– Что ж, госпожа Грант, мы безмерно рады познакомиться с вами лично! – в его голосе послышались заискивающие нотки, от которых мне стало не по себе. – Раз с формальностями покончено пора официально представится. Лазло Балаш. Мы ваш врач.

Доктор оставался в тени и на расстоянии, так что я, как не меняла свое положение, не могла разглядеть выражение его лица.

– К вам нелегко попасть, господин Балаш, – ответила я сухо.

Мой тон явно не пришелся доктору по душе.

Он попытался скрыть недовольство за улыбкой, но я все равно заметила, как нервно дернулась его широкая ладонь, желая возразить хотя бы жестом.

– Зовите нас Лазло, прошу. Хорошее имя, правильное. Мы его оставили.

– Что, простите?

– Лазло.

Я спрашивала скорее про «оставили», но он ловко ушел от ответа.

– Приятно познакомиться, Лазло.

Он грузно потянулся за папкой, лежащей на краю длинного, как корабль, стола, и кончиками пальцев подтянул ее к себе.

– Так что вас к нам привело? – спросил он, переложив ее поближе и так и не раскрыв. – Жизнь или смерть?

Я задумалась, не зная, что подходит больше.

– Все есть в моей карте, – дежурно огрызнулась я. – Это ведь она у вас там?

– Копия, – подтвердил Балаш с кивком. – И мы ее читали. Да, прочитали всю до буквы. Но вопрос, кажется, был не о ней. Что именно вас к нам привело?

Его мягкая агрессия здорово выводила из себя. Я и понятия не имела, как ей противостоять, если ответное нападение господина доктора не задевает.

– Я хочу жить, – заявила я, до боли стискивая колени ладонями. – Хочу, чтобы вы помогли мне справиться с недугом.

Доктор мгновение помолчал, лениво крутя в пальцах ручку. Дорогой паркер или что-то похожее на него.

– Значит, все-таки жизнь. О, мы любим честность. Ее горечь так пьянит! – наконец сказал он. – Приступы начались не так давно, да-да, но возвращаются все чаще. Уже и от обмороков не сбежать, правда? Боитесь, что один из кризисов окажется сильнее, чем вы, верно? Мы чувствуем, знаем.

То, что со мной творилось, так же походило на обычные приступы и обмороки, как сова походила на луну. Или еще меньше.

Нет, это было нечто другое, пугающее и непоправимое.

– Не только, – нахмурившись, поправила я. – Часто не могу вспомнить, что делала и с кем говорила. А в последний раз просто отключилась в аэропорту и видела… кое-что. Обрывок воспоминания. Кажется, так и стояла посреди зала, пока все не кончилось.