— У меня была напарница, её звали Урсула, — я присел рядом с другом, история обещала быть долгой. — Мы познакомились в столице, на одном из рейдов в северные горы. Она была лучницей, и во время рейда чуть не попала в окружение монстров. Я и ещё пару мечников помогли ей, и с тех пор между нами завязалась дружба… — Ганс чуть притих, подбирая слова, окунаясь в своё прошлое. — Вместе выполняли задания, сопровождали, мы были вместе шесть лет. Строили совместные планы, даже участвовали в парных турнирах. Я был счастлив, и, кажется, она тоже. На мои предложения осесть где-то, она всегда отвечала отказом и хотела быть авантюристом до тех пор, пока сможет держать ровно лук. Но я всё равно время от времени предлагал ей обустроиться в одном из городов. В очередном рейде я не усмотрел, и её унёс гоблин. Он подкрался к ней сзади, резанул каким-то тесаком по ногам и утащил в пещеры. Я не успел её отбить. Этот маленький говнюк скрылся в пещере, а я потерялся без огня.

Ганс, который минуту назад был словно скала и сотрясался надо мной в гневе, сжался до клубочка. Его плечи чуть подрагивали, глаза блестели от слёз. Я никогда не думал, что увижу его вот таким, разбитым. Но между тем он выдохнул и продолжил.

— Через несколько дней поисков мы нашли её тело, всё в царапинах, синяках и ссадинах. Она была ещё живая, но совершенно не могла говорить. Я потратил всё, что у меня было… — Ганс замотал головой, его голос чуть подрагивал, и, казалось, будто он сейчас разрыдается, прямо как Эмма вчера. — Урсула продержалась ещё три дня. Я попытался продолжить свой путь авантюриста, но не смог. Всегда вспоминал её и впадал в какую-то ярость и всегда махал копьём без разбору. Во время одного из сражений я ранил своего товарища и решил завязать. Нашёл Гело, встретил тут Мэри и зарёкся брать в руки оружие. Каждый раз у меня стоит перед глазами Урсула.

Как-то машинально я положил руку на плечо Ганса и похлопал его. Это совершенно не помогало найти хоть какие-то мысли. А мой друг всё же позволил себе расслабиться и несколько раз всхлипнул. Так, жалобно и тонко, словно это не был огромный трактирщик.

— Я очень виноват перед ней, — и почти шёпотом добавил: — Я не хочу похоронить дочь, не так. Почему-то теперь я очень ярко представляю, как Эмму утаскивают гоблины. Кусают, уродуют, насилуют. Как она дрожит, ночуя под открытым небом, сопровождая караван. Как пытается сражаться с обычными пустынными жуками, которых вокруг Гело как грязи. Не хочу так.

Мы вышли из подсобки мрачные, теперь оба помятые, будто только что перетаскали все протухшие запасы на свалку за город. Моё тело ломило так, будто я действительно нёс на себе тонну, не меньше. Ганс не смог оставаться за стойкой и передал всю работу Эмме. Лучик будто прочитала всё по нашим лицам и не донимала меня расспросами. Я забрал кружку эля и бульон с собой, правда, от таких подробностей совсем ничего не хотелось.

Сел на кровать с лютней и стал перебирать струны, мотив не складывался, а мысли всё кружили где-то вокруг рассказа Ганса, вокруг опасностей, которые Эмма может встретить, даже находясь рядом со мной. А ещё вокруг того, что так страшно, мне давно не было. С момента смерти родителей моя жизнь была тихой, без особых всплесков, и мне это нравилось, так было проще.

В лучшем случае я схожу с Эммой в поход, и она разочаруется в романтичности этого занятия. В худшем — она найдёт авантюриста вроде того мечника и убежит из дома. Не знаю, как сложится в действительности, но я просто обязан поговорить с Гансом ещё раз, я должен хотя бы попытаться приблизиться к лучшему раскладу жизни Эммы.

Я ещё долго сидел, пытался нащупать мелодию, но каждый раз выходило так пискляво и тоскливо, что меня пробирало до мурашек, а вместе с этим идея разговора с другом становилась всё немыслимее. Он же пошлёт меня куда подальше, а Эмму так и вовсе может запереть и никуда не выпускать. Надеюсь, моё откровение не сделает только хуже.

Когда за окном окончательно стемнело, я выглянул в коридор второго этажа. С таверны доносились тихие разговоры, изредка кто-то выкрикивал тосты. Почти на цыпочках я подошёл к спальне Ганса и коротко постучал.

— Кто? — голос друга раздался словно из глухой берлоги; вместо ответа я просунулся внутрь. — Что случилось?

— Я решил, что должен сказать тебе кое-что ещё, — закрыл дверь за своей спиной и прислонился к ней, надеясь, что она поддержит меня. — Эмма сегодня утром показала мне кое-что.

— И что же? Рассвет? — Ганс хихикнул, но я решил не расслабляться.

— В твоей таверне был мародёр, с которым она стала дружить и бегала к нему почти каждое утро, — теперь ему было не до смеха. — Она купила меч и надеялась сама выучиться на мечника.

— Я порву его, — Ганс вскочил с кровати.

— Нет надобности, — я коротко мотнул головой. — Я спел ему пару песен, и мародёр обездвижен, скорее всего, он далеко за пределами города. Но я хочу сказать тебе не это. Эмма твоя дочь. В ней течёт твоя кровь.

— Я запру её, — мой дорогой друг тяжело опустился на кровать, его кулаки сжимались до белых костяшек, а челюсть так шевелилась, что я слышал щелчки.

— Ты и сам понимаешь, что это не поможет. Она твоя дочь. Такая же, как и ты.

— Она никуда не пойдёт! Ни с мародёром, ни с кем бы то ни было ещё! — Ганс смёл какие-то склянки с прикроватной тумбочки.

— И ты потеряешь её, рано или поздно. Послушай моё предложение и подумай хорошенько, — я набрал побольше воздуха решаясь. — Мы ведь можем выбрать максимально простые, неопасные задания, которые редко, но попадают в гильдию. Они скучные, малооплачиваемые, и почти никто их не берёт. Эмме ничего не будет угрожать на них. А со временем ей надоест, и она вернётся обратно, работать в таверну.

Ганс смотрел на меня и, кажется, сдерживался, чтобы снова не послать куда подальше. Надеюсь, я смог донести свою мысль до него. Эмма рано или поздно найдёт способ осуществить мечту. Так лучше это будет здесь, рядом с нами.

— Она не согласится на это, — чуть расслабив свои кулаки, Ганс опустил голову.

— Она хорошая девочка, и очень хочет тебе угодить. Если простые задания единственный вариант, она согласится на первое время на них. А дальше будем решать проблемы по мере их поступления.

— Я не знаю… — жалобнее добавил трактирщик, кажется, мысль о потере дочки пугала его до усрачки, но и прошлое не могло отпустить до конца.

— Давай вернёмся к этому утром. Сядем втроём и посмотрим, как отреагирует на предложение Эмма.

— Я уверен, она будет в восторге, — Ганс закатил глаза, и, мне показалось, чуть улыбнулся.

— Доброй ночи, — довольный тем, как всё заканчивается, я кивнул другу и ушёл к себе.

Засыпал я опустошённый и выжатый, как лимон. Ни одно задание не вытягивало их, меня так силы, ни один жадный купец не трепал мне так нервы. Дети, конечно, цветы жизни, но где взять столько терпения и сил?

Я жил уже не первый десяток лет, а ранее взросление и побег из дома тётушки не оставили места для поиска своего счастья и семьи. Какое-то время я даже думал, что не хочу детей и одиночество меня полностью устраивает. Но глядя на Ганса всегда тихо завидовал. Отношения с Мэри, милая Эмма, трактир и понятная простая жизнь. Вот только я никогда не встречал девушек, от которых бы моё сердце трепетало, таких, что оторвать взгляд невозможно, и хочется весь мир положить к её ногам.

Как-то по пьяни я завёл с Гансом разговор про любовь, но он лишь посмеялся от моих сомнений. Сказал, что время просто ещё не пришло и я ещё встречу свою прекрасную музу. С этого разговора уже прошло лет шесть, и по меркам авантюристом мне впору идти на пенсию, а я даже не уверен, нашёл ли это пресловутое счастье и доволен ли жизнью.

Утром меня никто не потревожил, я даже не сразу поверил в такое. Медленно открыл один глаз, потом чуть привстал, опираясь на локти. В комнате никого не было, в окно светило яркое, почти опаляющее летнее солнце. Будто вчера не было никаких разговоров, мародёров, и мне это всё приснилось. Но узнаю наверняка, только спустившись. Я наскоро оделся и тихо ступал по лестнице. Утром в таверне почти всегда было тихо и пусто. Постояльцы часто расходились по заданиям и делам после короткого завтрака.