Чарльз хмыкнул, но сдержал смех. Он прикрыл рот рукой, а потом поправил волосы, качая головой. Слов не было. Он чувствовал, если откроет рот, то не перестанет смеяться. Пресс уже и так болел. Глаза блестели от слёз.

– Что там? – не двигаясь спросила Эшли. Моника сделала фотку и молча протянула телефон подруге. Та вскрикнула и уткнулась лбом в стол. – Какой позор… Это такой позор…

Парни начали громко смеяться, что студенты стали на них оборачиваться и спрашивать друг у друга о причине такого громкого веселья. А Моника положила телефон на стол с фотографией гематомы на шеи у Эшли…

[1] Она моя рана в сердце.

Я живой.

Она моя рана в сердце.

Я весь горю.

Она моя рана в сердце.

С ней я поднимаюсь на такие высоты,

На которых я еще не бывал.

[2] Альбом “Blurryface” группы twenty one pilots. Песня “Tear in my heart”.

[3] Хуманизация – изображение живых существ, неодушевлённых объектов и абстрактных понятий в виде людей.

Девушка сбросила вызов и на эмоциях, радостно и возбужденно, обернулась на Орлов. Они шли по коридору чуть сзади неё по направлению к актовому залу, ловя на себе привычные взгляды студентов. На них смотрели как бы невзначай, через плечи друг друга, закрывая шкафчики или делая такое движение, которое бы не выдавало бы их истинное желание увидеть кумиров, фаворитов. Не прошло и минуты после телефонного разговора, а Эшли уже поздоровалась с пятью студентами, назвав каждого по имени, в голове припоминая интересы каждого. Чарльз поравнялся с девушкой, а она уже испугалась, что вот-вот и все вокруг догадаются об их отношениях. За ними все наблюдали, точно видели, как она смотрела на парня, и как он смотрел на неё… Нельзя было не видеть. Эшли неспециально, не нарочно делала вид, что не замечала Чарльза. Голова сама не поворачивалась в его сторону. От этого она краснела и выдавала себя ещё больше.

– Кто звонил? – поинтересовался парень, хотя сам прекрасно знал ответ. Он знал это, потому что давно выучил её мимику, настроение, привычки. И потому как она оживилась; слегка качала головой, Чарльз делал вывод, что всему причиной был Лукас.

– Лукас. – снова улыбнулась Эшли. – У него сегодня математический турнир. Улетел в Чикаго ещё до Нового года, чтобы готовиться к нему.

Девушка говорила с гордостью, граничащей с хвастовством. Он не раз уже защищал честь школы на международных уровнях, был победителем олимпиад, притом ему это легко давалось. По крайней мере, Лукас никогда не показывал своей сестре, что ему трудно. Такой у него был характер. Всегда делать всё на высшем уровне с таким видом, словно он не приложил и каплю усилий, словно проделанная им работа мелочь, пыль, которую он небрежно смахнул. Верно, небрежно. Лукас любил добиваться целей, демонстрируя лёгкую небрежность и даже равнодушие, тешившее его самолюбие глубоко в душе, втайне ото всех.

– В детстве я очень часто летал с отцом в Чикаго. – задумавшись, произнёс Чарльз. – Была одна актриса… – прищурился он, пытаясь выудить воспоминания из подкорки сознания. – Знаешь, отец ведь не фанат искусства. Он сухой и приземлённый до тошноты. А в Чикаго летал постоянно ради спектаклей. Ради одной актрисы. – блондин задумался, будто анализируя свои слова, а затем усмехнулся. – У этой актрисы ещё дочь была – моя ровесница. Тоже играла в спектаклях. Втрескалась в меня по уши. Ещё делала вид, что я ей не нравлюсь, а сама краснела каждый раз, когда задирал её. Ревнуешь? – ухмыльнулся он.

Девушка нахмурилась и споткнулась. Если бы Чарльз не придержал её, то она точно упала бы. Эшли подозрительно улыбалась, не понимая, шутил ли сейчас парень или нет. Его воспоминания до удивительности имели сходства с её собственными. Как такое было возможно?

– Ещё скажи, что мистер Кинг каждый раз дарил этой актрисе букет дельфиниумов. – бросила девушка.

– Дарил. – прищурился Чарльз. Они смотрели друг на друга. И одновременно в их глазах пронеслось нечто странное, что-то непонятное для них самих. Первая отвернулась Эшли, зажав зубами передние пряди. – Знаешь, до сих пор помню огненные, длинные кудри этой актрисы. – говорил Чарльз, руками показывая, насколько пышные были волосы. Он так увлёкся этим разговором. – И аромат её духов был резкий: апельсин с корицей.

Эшли молчала. Неужели…

– Ты же тоже в детстве в театре играла. Что если мы с тобой ещё до универа встречались?

– Кинг, э… – растерялась девушка, услышав от Чарльза то, о чём сама она думала. Но эта фраза отрезвила Эшли. Та мысль, промелькнувшая на секунду в её голове, лишь иллюзия. Обман, который она сама бы желала принять за действительность. – У нас в Чикаго театров мало? Да и вообще, тебя бы я точно запомнила. До университета я тебя никогда не встречала. – отрезала она.

По Чарльзу было видно, что он намеревался что-то сказать ей. Указать на излишнюю веру в её память. Однако он закатил глаза и цокнул, явно смеясь над Эшли.

– Ну почему сегодня не отменили репу спектакля… – обиженно и лениво произнёс Джонатан. – Так ещё и к первой паре…

– Сегодня выступают только три группы. – улыбнулся Рэй и открыл дверь в актовый зал. – Ради этого отменять всем?

Стоило Орлам войти в зал, как они уставились на Зиммермана, разговаривавшего с… Дэниелом. Впервые после комы он появился в университете. Чарльз и Эшли переглянулись между собой. Орлы медленно приближались к режиссёру, до них уже доносились отрывки разговора.

– Я не знаю. – в своей самоуверенной манере говорил Дэниел. – Поставьте вместо меня Кинга. Или проведите кастинг заново. Не знаю. Не мне же вас учить. – с пренебрежением и нерасторопностью произнёс он. Дэниел выглядел расслабленно. Он медленно водил рукой, забыв или даже не зная о субординации. – Вы же изначально не хотели давать мне роль Ромео. Так дайте её достойному человеку. Я хочу получить главную роль честно. Без помощи отца.

– Ли. – твёрдо сказал Зиммерман. Орлы стояли за спиной Дэниела и слушали его. У Эшли перемешались чувства. Она с трудом сдерживала улыбку, глядя на Чарльза, уверенная в нём. Роль его. Безусловно. Для чего Дэниел поступал так? Отказ от главной роли, естественно, трудное решение, а для самовлюбленного и амбициозного студента с большой любовью ко всему простому – подавно. Эшли была благодарна Дэниелу, хотя и чувствовала себя и Чарльза победителями, его – побеждённым.

– Отец думает, что я бездарь, не могу сам добиться успеха, раз покупает мне роль даже в выпускном спектакле. Так знайте. Мне это не нужно. И проявлять ко мне снисхождение тоже не нужно. Я его чувствую за километр. Если вы считаете меня заурядным, то так и скажите. Дайте шанс достойному.

– Здравствуй, Кинг. – сказал Зиммерман, проигнорировав монолог Дэниела. – Работайте оба. – закончил режиссёр и удалился, оставив всю компанию в недоумении. Хотя больше всех был поражён Дэниел, ожидавший, что его непременно лишат роли без всяких раздумий.

– Джульетта, – улыбнулся Дэниел и поздоровался с девушкой очень театрально, пафосно.

Эшли улыбнулась. Как часто люди менялись, оказавшись между небом и землей? Многие утверждали, что не боялись смерти. Что это единственное, чего нельзя избежать, и несомненно она настигнет каждого. Но как только смерть представала на расстоянии вытянутой руки, то мигом прежний человек, сам того не сознавая, исчезал. Он стремился к свету, рушил в своей голове фундаментальные убеждения и взгляды, нравственно не являющимися правильными, но удобными, лишь бы остаться человеком. Запомниться людям достойной личностью и встретить смерть, не виня себя за деяния в прошлом. Доверие к таким людям могло быть бесспорным, ведь теперь главным судьёй для них были не знакомые, авторитеты, а они сами.