Во время[77] пребывания фрегата «Фаэтон» в Вампоа мне часто самому случалось помогать перевозить рис с берега на корабль; для сего у меня была легкая шлюпка с девятью только матросами; оружие же мое состояло из пары больших пистолетов. Однажды за мною гнался мандаринский баркас, полный вооруженных людей, по приближении коих я, заставив одного матроса заряжать пистолеты, беспрерывно стрелял и держал сих трусов в почтительном расстоянии, доколе не приехал под защиту пушек фрегата, и тогда только китайцы перестали за мною гнаться.

В сие время адмирал отправил меня из Вампоа в Кантон, чтоб испросить позволение перевезти к нему часть провизии, купленной мною еще до разрыва, и дал в мою команду два баркаса с хорошо вооруженным экипажем, двумя офицерами и одним молодым гардемарином. Я доехал беспрепятственно в Кантон; но едва прошло 10 минут по выходе моем на берег, как пришел переводчик от намхоя, или полицмейстера, с объявлением мне, что если я более 24 часов останусь в Кантоне, то, по приказанию вицероя, меня схватят и приведут под стражею в город; я же попросил его заметить, что я не один и что все мы хорошо вооружены и намерены защищаться до последней крайности. «Но, — прервал он, — вицерой не дозволяет ничего отсюда отвозить к адмиралу». — «Это все так, — отвечал я, — однако ж некоторые из моих собственных чемоданов и бумаг я непременно отвезу завтра и притом еще не дозволю, чтобы мандарины рылись в моих вещах или осматривали оные; посему, пожалуйте, объясните обстоятельство сие, как угодно, вашему намхою, а завтра, в 11 часу я возвращусь в Вампоа».

Во время сих переговоров и споров, продолжавшихся немалое время, китайцы поставили вокруг жилища нашего караул из 200 человек пехоты с двумя офицерами[78]. Упомянутый выше сего гардемарин наш, мальчик лет двенадцати, расхаживал близ нашей фактории недалеко от китайских солдат; двое из них, видя, что он совершенно один, подкрались к нему сзади и, стянувши руки назад, дали время офицеру отнять у него красивый тесак его с позолоченною рукояткой. Мальчик прибежал в ужасном горе и досаде ко мне, жалуясь на учиненную обиду и прося вытребовать у китайцев свой тесак, ибо потерю оного считал он величайшим бесчестием. К счастью, в то самое время явился толмач с ответом намхоя о дозволении мне увезти мои чемоданы, как мне угодно, с тем только, чтоб я скорее избавил Кантон от моего присутствия. Почему я, тотчас объяснив толмачу случившееся с нашим гардемарином, торжественно объявил, что я дотоле не оставлю Кантона, доколе китайский офицер, отнявший тесак, не вручит оного перед фронтом гардемарину с извинением. Негоциации (переговоры. — В. М.) наши о сем новом предмете ссоры продолжались до полуночи: они предлагали возвратить тесак, а я отказывался принять оный иным образом, кроме предложенного сначала. Ночные переговоры окончились безуспешно; но в 8 часов утра толмач, явясь, объявил мне, что если мы выйдем на улицу перед факторией, то нам возвратят тесак предложенным мною образом. Взяв офицеров своих и около 20 хорошо вооруженных матросов, я вышел к китайскому караулу, офицер коего, приблизясь ко мне, предложил мне тесак; но я указал на маленького гардемарина, коему он его и вручил; храбрый гардемарин наш, прижимая тесак к сердцу своему, сказал китайцу: «Благодари судьбу свою, что руки мои были связаны, а то не видать бы тебе сабли моей, не почувствовав лезвия оной!»

Окончив дело сие и видя, что нет средства перевезти провизию для адмирала, я, собрав мои чемоданы, пустился в путь. Едва оставил я Кантон, как вицерой захватил всю факторию мою со всеми припасами и вещами; да сверх того несколько пушек, спасенных мною со сгоревшего в Вампоа корабля[79].

Вице-адмирал Дрюри, уверившись совершенно в невозможности иметь свидание с вицероем или получить удовлетворительный письменный ответ на его требование и видя возрастающие трудности в снабжении припасами эскадры и компанейских кораблей, решился употребить последнее средство, т. е., испугав вицероя, заставить его согласиться. Мера сия, однако ж, была весьма неблагоразумна, особливо же после всего того, что он о сем слышал от других. На вопросы же его, будут ли китайцы отражать силу силою, я откровенно сказал ему мнение свое, что китайцы, зная через знакомых своих, компанейских капитанов, что он не имел от своего правительства приказания действовать неприятельски, решительно думали, что он не осмелится стрелять по них. Он покраснел и, казалось, был недоволен ответом моим, прибавив: «Увидите, что я пойду в Кантон и силою возьму то, чего не хотели дать мне добровольно; в доказательство же вы сами пойдете со мною в моем баркасе послезавтра рано».

В назначенный час я не упустил явиться к адмиралу и, взошедши на палубу фрегата, увидел множество капитанов и офицеров, принимающих свои инструкции; вокруг же фрегата собрался целый флот гребных судов числом более 40, каждое имея двенадцатифунтовое орудие и полный комплект людей, вооруженных саблями, пистолетами, ружьями и ручными гранатами. Адмиральский же 18-весельный катер, вооруженный 18-фунтовою медною пушкою, имел 30 морских солдат кроме матросов, кои все были также вооружены.

Сам адмирал, капитан Флитвуд Пеллю, капитан Досон, сэр Вильям Фрезер, португальский толмач и я занимали места на баке. Видя, что Фрезер и я вооружены только тонкими шпагами, адмирал схватил два широких абордажных ножа и, подавая оные нам, сказал: «Вот, господа, два верных клинка; в случае нужды можете их употребить». Тут я не шутя подумал, что он намерен дать порядочный урок китайцам. Таким образом, мы отправились с флотом нашим к Кантону, но, приблизясь к первой крепости, заметили, что поперек реки протянут канат, к коему прикреплен мандаринский бот с толмачом, коему поручено было объявить нам, чтобы мы выше в реку не шли, в противном случае по нас будут стрелять с кораблей и с крепостей. «И если вы, — прибавил он, — после сего извещения не оставите намерения вашего, то сами отвечайте за неприятные последствия». Адмирал отвечал, что он один на своем катере желает поговорить с мандарином, командующим военными судами. «Вы можете объяснить желания ваши здесь через меня, и я не советую вам идти далее». — «А я, — отвечал адмирал, — решился приблизиться к военным судам, кои вот там стоят». И, скомандовав, мы скоро приблизились к оным. Число их простиралось до 20; все стояли на море одно близ другого поперек реки, полные вооруженных людей, а пушки четырех из них наведены были в одно место прямо на нас. Когда мы приблизились к ним на сто сажен и когда наш толмач, встав, начал говорить им по-китайски, фитили их были вдруг приложены к затравкам, и порядочный залп осыпал нас картечью; все крепости и корабли в то же время выстрелили по нас. Они дали по нас не менее ста залпов; но, видно, были такие плохие артиллеристы, что ранили одного только из солдат наших, сидевшего за мною; однако же мы все забрызганы были водою от сыпавшихся около нас ядер и картечи. В сие время я привстал в одно время с капитаном Пеллю, а адмирал сказал нам, чтоб мы сели на свои места; но я отвечал ему, что я не очень люблю сидеть, когда в меня стреляют. «И я также, — прибавил Пеллю, — посему позвольте нам дать знак прочим судам нашим присоединиться к нам, и мы дадим славную таску китайцам!» Адмирал, не отвечая ничего, бросил на нас грозный взгляд и приказал рулевому квартирмистру править прямо в середину китайских лодок, чем заставил китайцев стрелять через нас, ибо они опасались убить кого-либо из своих. Сим путем возвратился он к протянутому канату, где стояла наша флотилия, и китайцы тотчас прекратили пальбу. Бросив якорь, мы принялись завтракать и в то же время начали снова переговоры с китайским толмачом; но видя, что от него ничего добиться нельзя, адмирал возвратился с гребными судами в Вампоа и после ответа, данного ему мною на катере, совершенно переменил обращение свое со мною, так что с тех пор я уже ни одного слова не слыхал от него до отъезда его из Китая; поелику же он решительно отказался взять провиант и амуницию, мною для него купленные, то я через сие понес потерю более 4000 фунтов стерлингов (до 100 000 рублей) за одно сказанное мною слово. Может быть, я и виноват, что не удержался, но можно ли не чувствовать досады, видя, как по храбрым британским морякам трусливые китайцы стреляют безнаказанно? А тем более что над головами нашими развевался адмиральский английский флаг, часто заставлявший трепетать целые флоты.