Через несколько дней после сего происшествия адмирал возвратился с эскадрою в Макао, посадил войска на суда и, отправившись, восстановил мир и торговлю между компанией и китайцами и дал случай сим последним безмерно хвалиться тем, что заставили англичан отказаться от своих намерений.

Адмирал Дрюри был честный и храбрый офицер, но в пламенном желании своем заставить китайцев согласиться на его требование зашел слишком далеко и превзошел данную ему власть, так что, когда они начали стрелять по нему, чего, по мнению его, они никогда не посмели бы сделать, он почувствовал, что ему остается или оставить дело сие, или начать открыто неприятельские действия, чем вдруг остановилась бы вся китайская торговля, столь прибыльная для Ост-Индской компании; посему он весьма благоразумно поступил, удалившись, хотя я должен признать, что если бы я был на его месте, то не мог бы отступить, не померявши сил своих с китайцами. По отбытии эскадры неприязненность китайского правительства ко мне возросла до того, что мне запрещено было жить в Кантоне, и я принужден был почти за ничто продать дом мой, который приносил мне 2000 пиастров чистого дохода. Г. Робертс делал в пользу мою представления китайцам, объясняя, что, как английский подданный, я исполнял только долг свой и что, следовательно, я имею такое же право на их покровительство, как и все прочие члены английской фактории, но все тщетно; почему он мне тайно советовал удалиться и пожить в Макао около году, и что как на будущий год ожидают новых мандаринов в Кантоне, то к тому времени все будет забыто. Он же достал для меня позволение отправиться туда по ближайшей дороге, то есть внутренним проливом, в особом закрытом китайском боте. Суда сии имеют весьма высокие края, просторны и чрезвычайно удобны. Наверху сделан род палубы, на коей можно ходить и сидеть, наслаждаясь вечернею или утреннею прохладою. Один знакомый мой с племянником своим, мальчиком лет тринадцати, отправился со мною и был мне, как впоследствии оказалось, весьма полезным. Мне случилось перед тем ехать в подобном китайском боте: быв застигнуты безветрием, заставившим нас бросить якорь при самом входе в пролив, вдруг мы увидели, что к нам приближаются несколько разбойничьих судов; в то время не было со мною никакого оружия. Рыбаки, ловившие рыбу между нами и разбойниками, увидев их приближение, тотчас подняли якоря и бросились с поспешностью к берегу. Когда они проходили мимо нас, мы уговорили одного из них, за хорошую плату, отвезти нас на берег, и я счастливо спасся, оставив судно в добычу разбойникам и потеряв при сем случае разных вещей, серебра и проч. более чем на 25 000 рублей. Посему я с тех пор закаялся ездить в китайских ботах, не снабдив себя оружием. Сопровождавший меня в нынешней поездке приятель смеялся над моими опасениями и над намерением моим взять с собою все свои ружья и винтовки, коих у меня было тринадцать и к коим я прибавил еще три ружья для знакомого моего, да пару пистолетов с саблею. Разумеется, порох и пули не были забыты. Мы имели прекрасный переезд до самой последней деревни внутреннего пролива, где я приказал гребцам остановиться на ночлег, ибо я знал, что пираты посещают места сии; но как время было прекрасное и лунная ночь, то знакомый мой полагал воспользоваться отливом и постараться к утру другого дня прибыть в Макао. Но, когда проехали мы около пяти миль, отлив окончился, и свежий с моря ветер заставил нас остановиться. Ночь была прелестная, и я не мог решиться лечь спать, хотя уже было около полуночи. Я бы должен был упомянуть, что в тот день я привел в порядок все свои ружья, зарядил их и, как должно, расположил, к великой забаве приятеля моего, который смеясь говорил мне, что, верно, мне так часто случалось терпеть от пиратов, что я только и думаю об них. «Пуганая ворона и куста боится!» — «Не мешает быть готовым на всякий случай», — отвечал я. Мы долго ходили по палубе, разговаривая; но, наконец, приятель мой с племянником, видя, что я не думаю ложиться спать, начали уговаривать меня и решились сами предаться в объятия Морфея. Все мои описания красоты природы при лунном свете не могли отклонить их от сна, и они уже отправлялись; но, наконец, мы положили еще раза четыре пройтись по палубе и потом всем идти спать. Во все сие время я чувствовал какое-то беспокойство, отклонявшее сон от глаз моих. Вдруг, обратив взор к берегу, я заметил три больших бота под парусами, кои приближались к нам, пользуясь приливом, и я тотчас узнал, что это были разбойничьи. «Вот, — сказал я приятелю, — вот и дождались гостей! Приготовимся принять их хорошо», — и тотчас приказал своим и моего приятеля слугам, китайцам, коих было шестеро, принести все мои ружья и амуницию на палубу. Но приятель мой, уверяя меня с улыбкою, что это таможенные мандаринские суда, предостерегал меня, чтобы я не стрелял против них. Главный слуга мой подтверждал то же; но я лучше их знал, в чем скоро и сами они уверились, ибо едва поравнялись те суда с нами, как пловцы тотчас убрали паруса и гребли прямо на нас. Тогда я приказал слугам собрать сколько можно полных и пустых бутылок и иметь их в готовности, когда я прикажу начинать действовать. Слуги, видя твердое намерение наше защищаться, объявили, что они готовы делать все, что я прикажу. Но гребцы, числом сорок человек, решительно объявили, что, разбойники ли это или мандарины, им все равно, и если те пересилят, то во всяком случае заплатят головами, почему и не хотят драться, и действительно, собравшись кучею, легли под лавки. Я не упустил выругать их всеми бранными словами, которые я знал по-китайски, а между тем приготовился к защите и для начатия сражения взял длинное ружье, заряженное 14 малыми картечами, Во все сие время главный слуга мой, опасавшийся мандаринов больше, чем самого черта, удерживал меня за руку, прося не начинать стрелять; «ибо, говорил, если это мандарины, то они сами не начнут». Едва успел он кончить, как опередивший товарищей своих пират выстрелил по нас из фальконета, и пуля ударилась прямо близ меня в шест. Я отвечал из длинного ружья, засим из винтовки, а потом из других ружей, и хотя сначала видели мы, что у них на каждой стороне было 12 или 15 гребцов, однако ж мы так отделали их, что они не могли решиться на абордаж; и их отнесло под корму к нам; тогда они опять выстрелили по нас, а потом начали кидать камнями. Между тем приятель мой беспрерывно заряжал ружья, и, когда второй бот подъехал к нам близко и один разбойник бросил крюк, чтоб прицепиться, я выстрелил ему прямо в грудь из пистолета, и он упал, а вместе с тем отнесло и бот. Тогда я приказал своим слугам кидать в них бутылками, что они весьма исправно делали, а я между тем стрелял в них и, выстрелив раз десять, заставил и сей бот удалиться. Теперь оставалось нам разделываться с третьим и последним ботом, который прицепился к нам с противоположной стороны. Мой повар, который варил там рис на ужин слугам, увидев это, бросил на головы им кипящую воду, угли с огнем и горячий рис, чем привел их в немалое замешательство. Между тем я успел перенести батареи мои на ту сторону и начал по них стрелять, но они, несмотря на то, старались вскарабкаться на высокие стороны судна нашего. Тут гребцы наши, усмотрев, что нам остается разделываться только с одним ботом, явились со своими бамбуковыми тростями и копьями к нам на помощь, и вскоре, сделав еще пять или шесть выстрелов, мы одержали совершенную победу. Все сражение едва ли продолжалось более 20 минут, но оно было жаркое, и пальба не умолкала благодаря проворству и мужеству приятеля моего, который, хотя был еще и молодой человек и только в первый раз в огне, но показал хладнокровие и распорядительность, которые мне весьма понравились.

Мы после узнали, что боты сии принадлежали к известной Черной эскадре разбойников, находившейся под командою одной жестокой женщины, которая никогда не щадила пленных. Китайцы сказывали нам, что они слыхали от рыбаков, что мы многих убили и ранили. Действительно, нетрудно было попадать в них; ибо мы, во-первых, были гораздо выше их, а во-вторых, у них было много народа, от 30 до 40 человек в каждом боте. «Слава Богу, — сказал приятель мой, когда сражение кончилось, — никогда вперед не буду я смеяться над принимающими предосторожности, и конечно, если бы я сначала знал, что это пираты Черной эскадры, то я, может быть, не имел бы того присутствия духа и был бы худой вам помощник, а я точно до самого почти конца думал, что это мандарины, и потому ни разу не решился сам выстрелить по ним; но уже при конце, видя, как вы их отделали, я не мог удержаться, чтобы самому не выстрелить по ним хоть раз, и потому-то вы ждали ружья так долго, когда последний бот к нам прицепился!»