Из окна кареты было видно, что за дворянскими улицами ухаживают куда тщательнее, и плитка там меняется не каждый год, а каждую неделю, сжирая гигантскую долю бюджета. И, как назло, ни одной закусочной или пекарни по пути, только пафосные ресторации с непозволительно долгим временем ожидания.

Необычайно сосредоточенный Алеон помог мне устроиться поудобнее и опустился на другое сидение.

– Комфортно? Тогда в путь.

Всю дорогу капитан подозрительно молчал и только хмурился в окно, умудряясь при этом сидеть ровно и прямо. Из взгляда мага исчезла сотня эмоций, сменившись угрюмой деловитостью, словно сегодня понедельник. Сломался, что ли? Заболел?

И не мое это дело, но вдруг богиня удачи улыбнулась уставшей женщине, и поход во дворец отменяется?

– Что-то случилось? – не утерпела я. Странно видеть его таким мрачным.

– Нет, – тряхнул волосами капитан, возвращаясь в реальность. – Служба.

Знакомое чувство, загружающее голову по самые пятки. Например, сегодня… Нет, не буду думать о грустном.

Подарив меня на растерзание торговке, его благородие удобно примостился на диванчике, получив чашку чая, свежую газету и обслуживание по высшему разряду. Фраза «Облизать клиента с ног до головы» была справедлива для Клода, а не для меня. И в отличие от картинного богача из фильма «Красотка» капитан не перевел любезность хозяйки ателье на меня, наслаждаясь её вниманием сполна. Прочитал страницу – глянул в декольте, прочитал вторую – и снова нырк глазами в вырез.

Две служанки вынесли ворох платьев.

– Мило. Походит на леденцовую отрыжку пятилетней пациентки, слопавшей половину буфета. Есть что-то менее розовое?

– Есть винный, – с достоинством ответила хозяйка, на мгновение скривив физиономию. – А-силуэт, вырез лодочкой, прилагаются белые перчатки и белые туфли.

Винное платье оказалось чрезвычайно эксцентричным: в нем мои стандартные достоинства превращались в вульгарный вызов благоразумию. А докупать белые перчатки – бред, когда в кабинете осталась целая коробка.

Следующим на свет вытащили убожество цвета взбесившейся фуксии и змеиного кроя – бархатный чехол обтягивал меня от подмышек до икр, не давая ступить и шагу. Клод отчего-то присвистнул, но быстренько велел убрать сумасшедший футляр с глаз долой. А на третьем платье я слегка подзависла.

– Его моделировал людоед?

– Что за глупости?! – оскорбилась женщина. – Это мой личный шедевр!

Шедевр напоминал кусок сырого мяса с прожилками жира. Причем лиф явно из молодого и свежего мясца, а подол – из залежавшейся тухлятины. Свободный силуэт привлекал простотой и комфортом, а экстравагантный дизайн показался хорошей местью благородному болвану. Но болван резко воспротивился:

– Ни за что!

– Почему? В скучные моменты буду выискивать на подоле знакомые мышцы и сухожилия.

По лицу мага пробежала судорога невыносимых моральных страданий.

– Ненормальная, – проворчал капитан. – Унесите.

На мгновение проснулся интерес к ярко-алому платью из панбархата, но после слов: «Писк моды» желание его надеть испарилось. Следом подали пастельно-розовое платье а-ля Спящая красавица, и я резко помолодела лет на десять. Вкупе со взглядом холоднокровной циничной дряни смотрелось устрашающе. Очень недурно!

– Вы не дебютантка, – недовольно прокомментировал Клод. – Выберите другое.

Да чтоб тебя! Не время кривить морду, обед не резиновый. Однако сейчас даже времени поскандалить толком нет, ибо каждый новый образ надевается в четыре служебные руки не меньше семи минут. И почему я не могу пойти в халате? Медики – создания военнообязанные, следовательно, по уставу могу явиться в форме с фонендоскопом вместо ордена. Еще три платья забракованы сразу: слишком яркие и пестрые, украшены блестками и перьями. Полная безвкусица, как по мне.

– А это что?

Слоняясь по салону от скуки и ожидая следующую партию красно-розового безумия, я наткнулась на край спрятанного одеяния. Его запихнули меж оранжевых корсетных монстров, от которых рябило в глазах. Тем нежнее и приятнее выглядела лавандовая ткань. И на ощупь очень нежная.

– Это прошлогодняя модель, – отмахнулась хозяйка. – «Сиреневая заря», коллекция ушедшего года. Прямой силуэт, спущенные плечи, домашний фасон.

– Почему домашний?

– Вшитый мягкий корсет, – не оборачиваясь, бросила женщина.

Так это же праздник! «Домашнее» платье село, как влитое, комфортно обтянув грудь и мягким водопадом спустившись к туфлям. Дышится свободно, выглядит чудесно, а что не попадает в цветовой дресс-код…

– Почему не попадает? – страшно удивился Клод. – Оно же розовое.

Точно, притворюсь дальтоником. «Оно лавандовое», – пискнула хозяйка, но замолкла под двойным красноречивым взглядом. Замечательно, берем это. Остался только один животрепещущий вопрос:

– А паллиативные операции в нем можно проводить?

Грудастая кутюрье опешила и бросила опасливый взгляд на Клода, отпрянув в его сторону.

– Алевтина, – чуть устало подал голос капитан.

– Ладно-ладно. Я не понимаю вашего настроения. Неужели на королевском балу никому срочно не понадобится вырезать чирей?

– Это бал, эрла, – маг закатил глаза, на весь салон сомневаясь в моих умственных способностях. – Все аристократы имеют личных лекарей, к которым обращаются по мере необходимости. Любой дворянин скорее покинет праздник, если боль острая, чем будет цеплять в толпе незнакомую целительницу и катить к ней свои болячки.

Все так говорят, а потом в темных углах с симптомами ОРВИ пристают.

С украшениями вышло еще проще. Заехав в ближайший ювелирный магазин, его благородие просто махнул рукой, кинув продавцу: «Как обычно», и вышел на улицу подышать свежим воздухом. От конечного чека у меня слегка запершило в горле, но Клод, не глядя, достал чековую книжку, велев ждать его снаружи. О-ла-ла, да меня за такого «жениха» на кусочки разорвут и сшивать не станут.

Дорога домой заняла чуть больше времени из-за каретной пробки на выезде. Пока разобрались, кто в очереди родовитее, пока развернули экипажи, пока полюбовались на безобразный скандал двух аристократок, время начало поджимать. Но стоило раздраженному Алеону высунуться в окно и пожелать дамам хорошего дня, как обе скандалистки растеклись липкими лужами: «Ах, маркиз!» и уступили путь. Но женское обожание не подняло капитану настроение.

– Срежем через Сад Единства, – внезапно решил он.

– Только сделаем крюк. У меня запись через восемь минут, нужно торопиться.

– Я сказал, через сад, – внезапно обозлился мужчина. – Эй, кучер, поворачивай на «Единство»!

Печенки-селезенки, этак мы до заката будем пробираться по кривому, почти горному серпантину, коим являлась дорога через городской парк.

– Вы сегодня выпили чашку злобы вместо кофе?

Мрачный капитан замер, перестав агрессивно выбивать пальцами барабанную дробь. В серых глазах сверкало недовольство, явно преследующее Алеона с самого утра. На его счастье, причиной раздраженности была не я. Но я от нее страдала! А потому имела право знать.

– Извините, – нехотя бросил он. Сведенные судорогой плечи опустились. – Бесчестно срывать свой гнев на окружающих. Приношу свое искреннее сожаление.

– Расскажете?

– Моей семье стало известно о болезни, – побелевшие пальцы вцепились в ручку кареты. – Проклятье! Мне тридцать два года, а я вынужден краснеть перед отцом, как мальчишка. Ненавижу слухачей, доносящих главе рода обо всем, что делает младшее поколение.

– Вы живете в родовом поместье?

– Нет, конечно, – усмехнулся маркиз. – Я желаю сохранить остатки нервов. В семнадцать лет моим домом стала казарма, потом – военный лагерь, а в двадцать пять, переведясь в столичную гвардию, пришлось купить здесь особняк. Мы, кстати, мимо него проезжали. Но это не мешает моим родителям дистанционно пытаться командовать отпрыском. Хоть за подвигами уезжай, – горестно махнул рукой он.

Вернув надежду всея Принс-Пайот на рабочее место, капитан скомкано попрощался и уехал, пообещав завезти покупки на домашний адрес и передать Женевьеве. Интересно, можно ли обменять помолвочное кольцо на пирожок с мясом? Есть хочется страшно. Вот бы кто-нибудь остановил время, накрыл стол и сказал: «Садитесь жрать, пожалуйста». Может, успею попить чаю с конфетами?