– Отвечай, мерзавец, какое молоко просила Уна для госпожи!

– Ко-ко-ко-совое, сказала, госпожа любит острое и желает прогреть внутренности. Замерзшие на севере!

– Десять плетей мало. Тридцать будет в самый раз, – задумчиво сказал Лейгерд. – В другой раз я твои внутренности прикажу зажарить, если моя жена снова останется голодной!

Я с немалым удивлением обнаружила и кашу, и вареные яйца, и огромное количество пирогов с разными начинками, от печени до яблок и целые подносы лепешек, печенья, вафельных трубочек и пряников. Значит, тут есть нормальная еда, просто мне ее не предлагали. Ну, что ж, Уна заслужила наказание. Если бы не Лей, мне пришлось бы голодать.

Омлет получился на славу, высокий и нежный, с зеленью, грибами, с мелко порубленной ветчиной.

Мы ели его на кухне, чтоб не остыл. В уголке был стол и диванчик, а кухонную прислугу повар разогнал с поручениями по кладовкам и сам вышел. Такой деликатный.

– Никогда не ел на кухне! – сообщил Лейгерд, уминая омлет. – Потрясающе вкусно!

– Много потерял, – улыбнулась я. Дома с отцом мы питались только на кухне. Теплее и приятнее, и уборки меньше. А трапезная в монастыре была неуютной и холодной, там никто не задерживался.

– Мне нужно заниматься делами, – Лей отодвинул тарелку. – Пойду править.

– Можно, я тут останусь, с поваром поговорю, – робко предложила я. Вдруг у них не принято, чтоб женщины на кухне толклись?

– Если хочешь, оставайся. Впервые вижу, чтоб женщина желала остаться на кухне. Обычно предпочитают сокровищницу. Да и не умеют наложницы готовить.

Судя по их внешним данным, у них в чести действительно совсем другие навыки и умения. Я им не чета. Меня учили хозяйство вести, а не попой крутить. Да и крутить мне нечем.

Вздохнула и приступила к знакомству с поваром заново. На удивление, мы очень быстро нашли с ним общий язык. Толстенький мастер Эра́р обожал свое дело и обожал узнавать новое. Мне тоже было интересно увидеть столько новых круп, овощей, пряностей, узнать новые сочетания вкусов.

Мы с ним сочинили вместе несколько блюд, споря до хрипоты об ингредиентах. Салат из свеклы, моркови, изюма и чернослива, с толчеными грецкими орехами и тертым сыром поразил его воображение. Первую миску съели кухонные работники, всем понравилось. Вторую мастер Эрар велел приготовить на обед повелителям.

Я была довольна, проведя день с толком и очень приятно.

На ужин мне было велено появиться в Большом зале. Супруги желали показать жену придворным, допущенным ко двору и прочим знатным драконам и людям.

Альма и Сельма носились, как угорелые, вытряхивая платья, разбирая украшения, причитая, что у меня их так мало. Ну, что есть, то есть – колечко с бирюзой от мамы, висячие сережки с гранатом к шестнадцатилетию от папы. Что там разбирать? Маркиз Макфарс обещал бриллиантовый гарнитур к свадьбе, но где тот маркиз? Там же, где бриллианты.

Служанки собрались пройтись по соседним комнатам и попросить одолжить на вечер побрякушки. С ума сошли! Хорошо, что меня спросили перед забегом. У меня просто в глазах потемнело. Надеть чужие украшения, да еще заработанные таким способом?!

– Прекратите! – оборвала их сетования. – Сколько ни нацепи, красивее я не стану. Не прибавлю в росте, не раздуюсь в груди. И вот это все уберите!

Я указала на ворох ярких платьев, расшитых золотой бахромой, камнями и жемчугом. Не такая у меня внешность, чтоб их носить, зря шили и столько труда затратили. Совсем блеклой буду выглядеть. Не пойдет мне ни лазурный, ни фиолетовый, ни ярко-зеленый. Никого прельщать не собиралась, но совсем уж страхолюдиной тоже не хотела смотреться. Остались блекло-голубые, песочные и розовые оттенки. Сельма и Альма крутили носами. Ну да, они бы в таких цветах полинявшими бы казались.

– Яркие цвета идут брюнеткам, мне их не надо. Себе возьмите!

Радостно взвизгнув, служанки кинулись мне в ноги.

Вот тоже, как их отучить елозить на коленках? Больно же и неудобно. И непривычно. Мне так неловко становится, что впору самой на корточки сесть и им в лицо заглядывать, они так балуются, что ли?

Примерив кремовый наряд с богатой вышивкой розовым и коричневым шелком, решила больше не мучиться. Сельма накинула сверху палантин цвета морской волны, сказала, что такой светлый оттенок бывает на фоне белого песка у самого берега. Шитая широкая кайма в сливочно-песочных тонах отлично гармонировала с платьем. И даже моя скромная бирюза сюда подходила.

– Идемте, госпожа, мы вас проводим, – Сельма и Альма уже успели натянуть подаренные платья, и улыбки на их лицах светились ярче солнышка. – Но в зал нам нельзя, мы укажем, куда идти.

К дворцу и его огромным размерам я почти привыкла и даже перестала жаться к стенкам, как таракан в трапезной. В общем-то, даже хорошо, что места много, воздуха много, просторненько так… козявкой себя чувствуешь! Крошечной, ничтожной козявкой! Тремя козявками, если быть точной. Сельма шла на полшага впереди, Альма на шаг позади. Я их уже немного различать начала. Сельма чуть потолще, а у Альмы нос пошире.

В начале лестницы загляделась на устроенный внизу сад, мы в нем еще не были ни разу. Огромные причудливые камни с дырками, белые, серые и полосатые, стояли среди зеленого лабиринта выстриженных кустов с глянцевыми узкими листиками и мелкими белыми цветочками. Наверх долетал чарующий нежный аромат.

– Эти камни поднимают со дна моря, госпожа, для украшения садов. А куст называется османтус, – Альма уже знала, что я обязательно спрошу название и поторопилась ответить. Умница!

Я кивнула и собралась уже шагнуть на ступеньку, как на меня налетела целая стайка девушек, вылетевших из бокового коридора. От толчка я развернулась и начала падать спиной вниз. Я бы точно убилась, если бы Альма не кинулась вперед и не приняла мое падающее тельце своим весом. А поскольку она тоже была девицей отнюдь не гвардейских статей, мы и покатились в обнимку вниз, пересчитывая ступеньки боками. Но хоть не головой.

Пару минут стояла оглушительная тишина, но через миг все завертелось: меня подняли, отряхнули, поправили прическу, трясли и спрашивали о самочувствии.

– Жить буду. Наверное, – чуть заторможенно отозвалась я.

Кроме побаливающих локтей, бедер, коленок и прочих выступающих частей тела, повреждений не оказалось. Сама виновата, что у меня все острое! У наложниц небось не так, у них все мягкое и круглое. Альме досталось хуже, она баюкала руку, которая синела и опухала на глазах.

– О, Мать-Пряха, ты сломала запястье! Иди немедленно к лекарю Рона́ру! Пусть Сельма проводит тебя! – приказала я.

– Но, госпожа, вас ждут на приеме! – возразила служанка.

– Мы проводим, проводим, – запрыгали девушки. – Мы тоже идем на прием!

На самом деле их было всего шесть, но мне показалось намного больше, потому что они все время менялись местами, вертелись, щебетали, смеялись, фыркали и шептались. Такие юные и непосредственные. Как девочки, поступающие в наш пансион в двенадцать-тринадцать лет. Это к выпуску они становятся правильными, скучными и занудными, как я.

Одна из них, наконец, громко шикнула на подруг и важно выступила вперед.

– Я приношу вам свои извинения. Мы торопились в зал и не заметили вас. Я не думала, что на лестнице кто-то может заст… стоять, – девушка поклонилась. Ее подруги прижали ладошку к ладошке и тоже поклонились.

– Я сама была небрежна, загляделась на камни, – ответила, копируя жест. Чего только он не означает! Приветствие, прощание, благодарность, выражение почтительности и преклонение и прославление богов, единства и вечной духовности всего сущего… ну, если верить мэтру Гоберу. Ничего не сказать, но проявить вежливость и воспитание. Как-то так.

– Очень уж любопытно посмотреть на жен Гара и Лея! – серьезности девушке хватило ровно на три секунды.

– Да! Говорят, они совсем некрасивые!

– Нет, одна красивая, а одна уродливая!