Помогите.

Субботний день с самого утра обещал быть хорошим. Во-первых, сегодня заканчивается первый этап моего лечения. Мне устранили лейкемические клетки из крови и костного мозга, так что теперь меня ждет неделя восстановления. Чувствую ли я себя лучше? Определенно, да. Внешне я все еще выгляжу плохо, но не настолько, чтобы мне не хотелось смотреть на свое отражение в зеркале. Всю ночь я думал о том, что делать с Милс. Как мне созвониться с ней по видеосвязи со своей лысой головой. Сначала я хотел отпроситься на пару минут на улицу и скрыть голову под капюшоном или шапкой, но я знал, что мне откажут, так как у еще слишком слаб, поэтому мне не пришла идея лучше, чем надеть парик. Вчера вечером, перед тем как Линда собралась домой, я попросил ее зайти в несколько магазинов и купить несколько париков, дал ей денег и рассказал о предпочтениях. Она смотрела на меня с глазами полными непонимания, но все же согласилась выполнить мою просьбу. Утром она зашла в палату и протянула пакет, в котором лежало пять разных париков. Кажется, они были сделаны из настоящих волос, потому что они не были похожи на солому у кукол.

— Зачем тебе это? — спросила девушка.

— Не хочу показываться своей девушке в таком виде, — я показал на голову.

Линда несколько минут молча на меня смотрела, а затем развернулась и направилась к двери.

— Ты такой баран, — произнесла она и вышла в коридор.

Я не мог с ней поспорить.

Во-вторых, сегодня будет развлекательный вечер, на который она меня пригласила. Несмотря на то, что я в больнице лежу уже чуть больше месяца, я знаком здесь далеко не со всеми. Доктор Бэрроуз и Линда в голос твердят мне, что мне необходимо общение, чтобы я как-то мог отвлекаться от того, что со мной происходит, поэтому я с радостью согласился пойти. Встреча запланирована на семь часов, сразу после ужина.

И, в-третьих, мне сказали точные даты моего пребывания здесь. Еще полтора месяца. Всего полтора месяца, и я наконец увижу Мили. Смогу прижать ее к себе так крепко и поцеловать так нежно.

Моя девочка… Я скоро буду дома…

После завтрака до самого обеда я был в своей палате. После препаратов на меня накатила сильная усталость, поэтому несколько часов я просто проспал. Далее я читал и немного поработал за ноутбуком.

Ближе к ужину мне мне захотелось сходить на первых этаж и купить газированную воду, поэтому я накинул на себя халат и вышел из палаты. В коридоре так и продолжали ходить люди, некоторые пациенты сидели в инвалидных креслах и жалобно смотрели по сторонам. Я завернул за угол, за которым находилась лестница, и увидел вдалеке Клариссу, стоящую около пожилой женщины, сидящей в инвалидном кресле. На вид ей было лет восемьдесят. Ее лицо было закрыто руками, плечи тряслись, а из уст доносились тихие стоны вперемешку с плачем.

— Когда ты уже встанешь на ноги, старая дура! — женщина пнула коляску ногой.

Слезы старой женщины катились по её щекам. Я мог видеть, как её дрожащие губы немо шептали о помощи. Что она испытывает? Чувство стыда, унижения, полной утраты контроля над своей жизнью? Я был поражён тем, насколько глубоко такое поведение может уничтожить человеческую душу. Разве это не тот самый момент, когда мы должны быть более человечными, чем когда-либо? Кларисса стояла рядом, с ухмылкой на губах, подобно хищнику, наслаждающемуся своей жертвой. Ее голос звучал остро и пронзительно, как скрипка на самом высоком регистре. Каждый ее выкрик, каждое оскорбление сбивало с толку. Мой разум наполнился яростью и растерянностью. Невозможно было понять, как кто-то может так жестоко обращаться к страдающему человеку.

— Когда ты сдохнешь, никто даже не придет на твои похороны! У тебя никого нет, потому что никому не нужна обуза!

— Прошу…, — прошептала пациентка, хватаясь за сердце.

Я двинулся к ним. Кларисса, заметив меня, сразу побелела, понимая, что я видел происходящее.

— Ты что себе позволяешь?! — я не собирался переходить на «ты», но в данном случае мне было все равно.

— Я… Что ты здесь делаешь, Стефан? Это крыло не для прогулок!

— Я спросил тебя: какого черта ты творишь?!

Я присел на корточки и заглянул в глаза несчастной бабушки. Ее губы дрожали, а веки были полуоткрыты. Она боролась за свою жизнь, не желая покидать этот мир, поэтому я довольно резко оттолкнул медсестру в сторону и повез пациентку в главный холл.

— Эй! Тебе не положено…

— Заткнись!

В большинстве случаев я старался быть тем человеком, который излучает доброту и понимание. Я верил, что мир можно изменить, если относиться к людям с теплотой и уважением. Вспоминаю, как часто улыбка на моём лице становилась ответом на чужие проблемы. Но иногда, как ураган, на меня накатывали гнев и несправедливость. В такие моменты я словно терял связь с собой. Всё, что я считал важным — терпимость, забота, понимание — таяло, как утренний туман. И тогда меня охватывало отчаяние, которое трудно описать. Как можно оставаться спокойным, когда за твоими плечами слышится смех над слезами другого? В таких моментах бесчеловечность проникала в мою душу, и внутри разрывалось всё. Почему люди не понимают, как их слова и поступки могут причинить боль? Я иногда чувствовал, что гнев становится краеугольным камнем, на который опирается моя мораль. Но в эти минуты, когда я терял контроль, я не превращался в монстра. И сейчас я не смогу сдержать его в себе.

— ПОМОГИТЕ!!! ЕЙ ПЛОХО!!! ВРАЧА!!! — кричал я.

Мне навстречу бежали другие медсестры. Из своего кабинета вышел мистер Бэрроуз. Он быстро позвонил кому-то, а затем подбежал к нам.

— В операционную ее! — скомандовал он.

Медсестры кивнули и так же быстро повезли ее к лифту для персонала. Мой лечащий врач поблагодарил меня, а затем пошел следом за ними. Все в коридоре смотрели на меня, а мне от этого было некомфортно. Из какой-то палаты вышла Линда. В ее руках было дезинфицирующее средство. Я поймал ее взгляд и на себе ощутил, как сильно у нее заболело сердце.

Честно говоря, после происходящего я думал, что развлекательный вечер отменят или перенесут на другой день, но нет. Мы поужинали и собрались в комнате отдыха. Медбратья расставили столы, на каждый из них они поставили по большому самовару с крепким чаем, а также нарезала фрукты и разложили по мискам печенье. В комнате собралось человек пятнадцать, и все они были разных возрастов: от детей десяти лет до пожилых людей. Я даже не знал, что в отделении есть ребята моего возраста и младше. Наверное, потому что они практически не выходят из своих палат.

Пока я помогал с приготовлениями, Линда рассказала мне о женщине, которую увезли в операционную. Ее зовут Джиджи Барнс, у нее последняя стадия рака сердца. Ей, как я и думал, было восемьдесят семь, и у нее не было никого. Прямо как у мистера Шена, по которому так сильно плакала Линда. Долгое время женщина не разговаривали, многие даже думали, что она немая, но на самом деле она просто не хотела. Наверное, она потеряла веру и надежду еще в тот день, когда ей сказали, что ей осталось жить максимум месяц.

— Вот в моей молодости не было этих ваших гаджетов! Мы приглашали дам на свидания вживую! Ну что за молодежь пошла…, — ворчал один из пациентов, когда медбрат сказал, что девушка, которой он добивался несколько месяцев, наконец сказала «да».

— Дедуль, в Ваше время много чего не было. А сейчас на дворе двадцать первый век! — хихикнул парень.

— А замуж ты ее тоже будешь приглашать по этому вашему интернету? — в разговор влезла Селин Буэр, пожилая женщина, которую все в нашем отделении знают, как самую веселую и бойкую женщину.

— Они еще даже на свидание не сходили, а Вы уже их сватаете, ну вы даете, — рассмеялась Линда, протягивая маленькой девочке сушку.

— А что? Мой муж, между прочим, сделал мне предложение через три месяца после знакомства! И мы прожили вместе счастливых шестьдесят лет!

— А сейчас Вам сколько? — спросил мальчик.

— Как некультурно, молодой человек! Такие вопросы дамам не задают!