Я запустила последний кусочек торта себе в рот, и в этот момент колокольчик над входной дверью прозвенел, оповещая о новом посетителе. Высокий парень, облаченный во все черное, снял капюшон, а затем поймал мой взгляд. Я оплатила счет, взяла пальто и подошла к нему.

— Привет, — уголки его рта растянулись. — Мили.

— Для тебя я Милисента, если ты не хочешь, чтобы я называла тебя Стеффи, — буркнула я, выходя на улицу.

Как назло пошел дождь. Если в обычный период моей жизни он мне нравился, то сейчас он лишь напоминал мне о том, какой неудачницей я стала.

— Ты всегда такая злая, Мили? — снова это сокращение.

— А ты всегда лезешь с расспросами, когда тебя не просят, Стеффи?

Парень тихо усмехнулся, а затем мы направились к его машине. Я совсем не разбиралась в иномарках, поэтому просто скажу, что это очень большой черный внедорожник. Обычно такие большие машины покупают семьи, в которых больше трех детей.

Стефан открыл мне дверь, а затем, закрыв ее, обошел машину и сел на водительское сиденье. Завел двигатель, и мы тронулись с места, слушая Лану Дель Рей. Сегодня я снова позволила себе вырваться из рамок, в которые так усердно запирала свои эмоции. Это чувство — непередаваемое, но в нем, кажется, больше стыда, чем освобождения. Я не должна была срываться на него.

В последнее время мне все сложнее контролировать свои эмоции. Я всегда думала, что умею держать их под контролем, словно кукловод, который направляет свои марионетки. Но иногда тянущиеся к звездам нити вдруг обрываются, и тогда я теряю управление. Сквозь призму своего плохого настроения я не видела благих намерений помочь с его стороны, хотя в глубине души знала, что они есть, иначе он бы не приехал. Я лишь слышала раздражающий шепот негативных мыслей, которые разрывали мою спокойную оболочку. И вот он, человек, который пришел выручить меня — жертва моего гнева.

Теперь, когда эмоции улеглись, и я обдумываю то, как встретила его, мне стыдно. Я, которая всегда старалась быть той, что поддерживает других, снизошла к уровню тех, кто привносит в мир негатив.

Внутри меня разгорается конфликт: сохранять лицо или показать свою уязвимость. И вот на весах — желание открыться и стремление не показаться слабой. Но когда я теряю контроль, все, что у меня остается — это сожаление. И сейчас, глядя на его лицо, полное растерянности, я понимаю, как жестока была с ним.

— Плохой день? — спросил он, поглядывая на меня краем глаза.

— Плохой — не совсем подходящее слово. Вот отвратительный — самое то.

— Расскажешь?

Рассказать совершенно незнакомому человеку, что я чувствую? Не придумать шутки смешнее. Я всегда была той, кто улыбается, даже когда внутри бушуют ураганы. С детства мне внушали, что эмоции — это слабость, а слезы — признак неумения справляться с трудностями. Мама часто говорила: «Соберись, не показывай слабости». Эти слова стали для меня мантрой, и я научилась прятать свои чувства глубоко внутри, как будто в этом заключалась моя сила.

Каждый раз, когда на сердце становилось тяжело, я закрывала глаза и говорила себе: «Не плачь. Ты сильная». Но в такие моменты, когда одиночество накрывало меня с головой, я мечтала о том, чтобы кто-то просто взял меня за руку и сказал: «Я рядом. Ты не одна». Однако, я не могла позволить себе открыться, словно у меня был невидимый барьер, который я сама создала.

Только с появлением Валери в моей жизни, я могла позволить себе быть уязвимой. В эти моменты я чувствую себя свободной, как будто сбрасываю тяжелый груз. Но даже тогда страх быть непонятой или осужденной заставляет меня замыкаться. Я боюсь, что если раскрою свои страдания, то стану еще более уязвимой, и это может привести к боли.

Сквозь призму строгого воспитания я научилась воспринимать мир как место, где нужно быть сильной и независимой. Но внутри меня росло чувство, что эта сила — лишь иллюзия.

— Как оказалось, мои родители не самые любящие и хорошие люди на планете, — произнесла я, чувствуя, как ком обиды застревает в горле. — Сегодня меня отчислили из университета, потому что я не оправдала их ожиданий.

— Как это? — Стефан мельком взглянул на меня, и я заметила в его глазах искреннее непонимание.

— Раньше у них был бизнес по продаже сырья, но когда мне было десять, им пришлось закрыть дело из-за кризиса. Тогда они открыли новое дело — свою юридическую кампанию. Отправляя меня в университет они надеялись, что я тоже стану юристом, но я выбрала другой пусть, и через полгода перевелась на другой факультет. Несколько недель назад я решила во всем признаться, потому что уже не было смысла все это скрывать — мне остался последний год, но… если бы я знала, чем все закончится, не стала бы приходить к ним со своей правдой. Они обвинили меня во вранье и дали две недели на то, чтобы я перевелась обратно. Разумеется, никто бы меня не взял, потому что я учусь на последнем курсе, однако их это не волнует. Затем отец добавил, что, если я не сделаю так, как он скажет, я могу считать, что у меня больше нет родителей, — я стихла, рассматривая капли дождя, которые с каждой секундой капали все сильнее. — Я выходила из их дома с мыслью, что не хочу их больше знать. Две недели прошло, и они решили, раз я отказалась от их условий, значит можно портить мне жизнь. Пришли в университет и потребовали, чтобы меня отчислили, пообещав создать большие проблемы и, конечно же, хорошо заплатили. Сегодня, когда я пришла в университет, все, что мне сказали — это: «Простите, Милисента, нам очень жаль». А этот переезд… Они знают, где находится моя прошлая квартира, поэтому мне пришлось экстренно собрать вещи и найти новое жилище. Валери предлагала остаться у нее, но я вижу, как быстро у них все развивается со Стивеном, поэтому не хочу мешать.

Я облегченно выдохнула, чувствуя, как все напряжение покидает мое тело. Стефан слушал меня молча, не перебивал, иногда кивал, усмехался, фыркал, но продолжал внимательно слушать.

— Если ты сейчас скажешь, что они все равно меня любят, и мне нужно любить их, потому что «они же мои родители», я открою дверцу и выпрыгну из машины.

Парень удивленно повернул голову в мою сторону, пока мы стояли на светофоре. Моргнул несколько раз, а затем улыбнулся.

— Вообще-то я хотел сказать, что твои родители те еще ублюдки, — тихо рассмеялся. — Ой, прости, девушкам вроде тебя разрешено общаться с людьми, которые сквернословят?

— Что значит «девушкам вроде меня»?

— Ну, Стивен как-то обмолвился, что ты росла чуть ли не среди аристократов.

— У наших друзей слишком длинные языки, — усмехнулась. — Да, я была воспитана на такой манер, но не считаю себя таковой. Видел бы ты мою маму… Вот она пример аристократичной женщины.

— Надеюсь, не увижу этих демонов во плоти, — Стефан припарковался. — Приехали.

— Как?… Ты знаешь мой адрес?

— Я знаю о тебе намного больше, чем ты думаешь.

— Обычно так говорят какие-нибудь больные люди…

— Я похож на больного?

— Н-нет…

— Здорово. Тогда бери зонт и веди меня к своей парадной.

Парень вышел из машины, а я поймала себя на мысли, что сегодня он выглядит и ведет себя по-другому, чем в нашу первую встречу.

Собирая вещи в коробки, я не могла избавиться от чувства волнения, смешанного с легкой тревогой. Переезд в новую квартиру всегда казался мне символом перемен — новой страницы в книге жизни.

Каждый уголок старой квартиры хранил воспоминания — как приятные, так и болезненные. Я проводила в ней много вечеров, мечтая о том, как однажды все изменится. Теперь, когда я стою перед дверью, у меня есть надежда. Надежда на то, что новая квартира станет местом, где я смогу заново обрести себя, где смогу начать новую главу.

Я представляла, как расставлю мебель, как стены будут украшены картинами и фотографиями, которые расскажут о моих мечтах и путешествиях. Я мечтала о том, чтобы в новом звучала музыка, чтобы вечерами я могла заваривать чай и читать книги, погружаясь в миры, которые создавали другие.