Джуд выглядит умиротворенной, но оживляется, когда Том достает гитару и начинает настраивать.

– 

Ты будешь петь?

Он кивает и какое-то время они обсуждают варианты, а потом происходит волшебство. Том оказывается отличным гитаристом с поставленным голосом. Джуд рядом с ним подпевает, а потом и вовсе перехватывает ведущую партию. Ее мелодичный голос разносится над карьером. Она действительно умеет петь.

После первой песни, их просят исполнить что-то на бис.

Несколько девчонок снимают их на камеры телефонов и тут же выкладывают в соцсети. Джуд сияет от удовольствия, ее волосы отливают золотом в лучах закатного солнца. В другой жизни она могла бы быть королевой.

Рядом с Лиамом хорошо и я пытаюсь представить каково это быть девушкой такого парня. Спокойного, уверенного в себе, доброго. Он кажется искренним в своей симпатии.

Когда я встаю, чтобы уйти, он предлагает проводить нас до машины, чтобы мы не бродили в темноте по лесу одни.

По дороге домой, пока Джуд дремлет на пассажирском сидении я думаю о том, что способность притягивать к себе людей, очаровывать их, досталась ей от отца.

Мой отец, Стив Дэа, был как генлисея. Это растение на вид безобидная невысокая травка, с симпатичными желтыми цветками на невысоких стеблях. Увидишь такую – пройдешь мимо, может быть сделаешь фото для сторис.

Но корни генлисеи под землей сплетаются в спирали, а щели которых становятся ловушками. Из них невозможно выбраться. Генлисея выделяет ферменты, заживо медленно переваривая своих жертв.

Таким обманчиво безобидным снаружи и смертельное ядовитым внутри был мой отец. Но окружающие редко заглядывают глубоко.

В тот день, когда мать пробила Джуд голову, он был дома. Сначала он расхохотался, а потом дал пощечину матери.

– 

Шлюха бесполезная, из тебя ни жены нормальной не вышло, ни матери.

Она ему ничего не отвечает, но сжимается в углу дивана, в страхе, что одной пощечиной дело не ограничится.

Я хватаю какую-то заношенную вонючую футболку с дивана и пытаюсь остановить кровь. Грязная ткань моментально ею пропитывается. Джуд воет, не переставая, и я боюсь, что ее крики еще больше выведут родителей из себя. Прошу ее успокоится, уговариваю, что все в порядке. Мне всего семь, я понятия не имею, что делать, но знаю, что такое количество крови это точно не порядок.

– 

Папочка, помоги Джуд, – мой голос – тихий скулеж.

Я почти не верю, что получится его уговорить, но он внезапно соглашается.

– 

Бери сестру и пошевеливайся.

Мы садимся в машину на заднее сидение. Не пристегиваемся, потому что нам никто никогда не объяснял важность ремней безопасности. Отец не обращает на это внимания, ему плевать. Он смотрит на нас в зеркало заднего вида и говорит:

– 

Вы бегали во дворе и Джуд споткнулась. Ясно?

Я киваю.

– 

Тебе ясно, я спрашиваю?! – орет он.

– 

Да, папа.

– 

Если хоть одна из вас проболтается, пеняйте на себя.

Злобно бросает он, прежде чем, наконец, завести машину. Я не помню цвет и марку машину. Но помню как сильно пахло в ней сигаретами и пивом, как прилипали оголенные бедра к липкой коже сидений. Из-за ветра который проникал в открытое окно в одних шортах и футболке было холодно так, что зубы стучали.

В больнице мы тогда оказались впервые. Меня поражает там абсолютно все. Белые стены без плесени, как у нас дома. Чистые полы, без пыли и окурков. Воздух пахнет странно, но приятно. Никакой вони давно не стиранной одежды.

Из-за того что Джуд совсем маленькая и ее рана выглядит серьезно нас пропускают без очереди. Отец выглядит обеспокоенным, он сжимает Джуд в объятьях и разговаривает с дежурной медсестрой, объясняя что случилось.

Джуд прижимается к нему. Она даже затихла от удивления, когда он взял ее на руки едва выйдя из машины. Это был первый и последний раз когда отец обнял ее. Ко мне он и вовсе прикасался только когда хотел дать пощечину или дернуть за руку.

Мы все втроем заходим в небольшой кабинет, где рану Джуд промывают и накладывают пять швов. Отец воркует над ней, успокаивает, даже шутит с врачом, вызывая у него вполне искреннюю улыбку.

Врач говорит, что нужно еще сделать МРТ, чтобы убедится, что нет сотрясения. Просит подождать в коридоре.

Отец нервничает, но соглашается. Целует Джуд в щеку и говорит, что будет совсем рядом за стенкой. Что она самая смелая девочка в мире и по пути домой мы обязательно купим мороженого.

В длинном коридоре есть и другие люди, кто-то ждет своей очереди, кто-то своих близких. Тут же стоит два автомата, в одном так много чипсов и шоколада, сколько я никогда раньше не видела. А второй автомат делает ароматные напитки в бумажные стаканчики. Несколько посетителей, потыкав на кнопки берут себе по порции. Я узнаю запах какао.

Однажды мама заварила нам какао. Оно было сладким, вкусным. Я обожгла язык, но выпила все до последней капли. Я не ела со вчерашнего дня и желудок громко урчит. Отец косится на меня, но ничего не говорит. Я решаю рискнуть. Мой голос дрожит, я едва не заикаюсь от волнения.

– 

Папа, можно мне тоже какао?

На нас смотрит какая-то пожилая женщина в очках с толстой оправой, у нее на коленях маленький мальчик возится с телефоном.

Отец улыбается им и роется в кармане. Протягивает мне пару монет.

– 

Конечно, зайка, возьми, что хочешь.

Женщина умиляется и что-то говорит отцу. Они болтают какое время, он смешит ее шуткой. Примерный отец семейства. И никто не замечает какая грязная и старая одежда на мне, я же ребенок. Бегала и испачкалась. Разве может мне быть плохо у такого веселого и добродушного человека.

Что ж если Джуд унаследовала от него природное обаяние, то я способность притворяться. Мои корни уходят глубоко, скручиваются в спирали, но никто об этом никогда не узнает.

Тетя ждет нас на диване в гостиной. Мы ужинаем все вместе и смотрим “Дневник Бриджит Джонс”. В очередной раз обсуждаем, что Рене Зельвегер в нем настоящая красотка и абсолютная дикость, что в фильме ей приписывают лишний вес, да еще и называют старой девой в тридцать лет. Но все же это один из наших любимых фильмов, который нам не надоедает пересматривать.

– 

Так как прошел вечер и первая неделя в новой школе?

Спрашивает тетя, когда Джуд ставит фильм на паузу, чтобы отнести на кухню грязные приборы и упаковки из-под суши.

– 

Если бы не загадочное убийство я бы поставила этому городу десять из десяти. – кричит она из кухни веселым голосом.