– Это что за дрянь? – пробасил больной на чистом акарском, дрейфуя на грани сна и яви.

– Лекарство, мой милый, – ответила Зукин.

– Отравить вздумала? – Его грудь тяжко вздымалась, горло скреб надсадный хрип. Глаз больной не открыл, но обращался явно к матери Маргарет.

– Йута, свет мой, она тебя полечит.

Зукин взяла его за руку, оплела могучие ветви-пальцы своими, длинными и сильными, точно лоза. Они шептались по-акарски.

– Хрома, – подозвала меня лекарша. Я наклонился. – О чем они?

Я вслушался, стараясь разобрать слова.

– Ни о чем. Зукин его утешает.

Она кивнула и досыпала трав на лоскут мокрой тряпицы.

– Здесь мокролист и корень йима с щепоткой бархата с оленьих рогов…

И тут вулкан взорвался.

Едва тряпка коснулась лба Йуты, лопнула последняя ниточка его рассудка. Он с рыком вскочил на кровати и замахнулся внушительной рукой на мать Маргарет.

Я едва успел нырнуть между ними. Ударом меня отшвырнуло назад, прямо на Праведницу, и мы рухнули наземь.

Она отрывисто вскрикнула.

– Вы как? – спросил я у матери Маргарет.

– Жить буду.

Она сидела на табурете, укрытая покрывалом. Джаспер принес ей теплого чая, который она держала здоровой рукой. Другая, ушибленная, была такой иссиня-багровой, что даже вен не различить. Кости, к счастью, целы, но рука все равно наверняка болела.

Йуту перенесли, Зукин не отходила от него ни на шаг. Отныне им оставалось только ждать и надеяться на лучшее.

– Не смотри на меня так, – проворчала мать.

– Как?

– Как на побитого щенка. Я знала, на что иду.

Она пригубила чай. Я опасливо покосился на стражу. Мы сидели у ворот лагеря, и я чувствовал, как в спину вонзаются их взгляды. О чем шушукалась их кучка, я не слышал и, пожалуй, не хотел слышать. Вдруг из ниоткуда появился Джаспер и зашлепал их по шеям.

– А ну, марш на пост!

Я перевел взгляд на мать Маргарет и улыбнулся одними уголками губ. Как внезапно все перевернулось: теперь я переживаю за нее.

– Он вас чуть не убил. – Я только сейчас заметил, что ее белая ряса вся в грязи.

– Но не убил же. За это спасибо тебе, – ласково ответила лекарша.

Мне сказать было нечего.

– Ладно, иди уже. Хватит мне на сегодня играть с огнем. Да и проку от меня сейчас… – Она с деланым возмущением махнула ушибленной рукой.

Я кивнул. Что ж, тогда к друзьям. Как приятно будет увидеть Недалью.

В лагере было мало моих ровесников, но кое с кем я все же водил дружбу. Их я и отправился искать сразу после встречи с монахиней.

Я пересекал поселение, нырял в узкие проходы между хижинами. Собирались мы обычно возле пня в дальнем укромном углу.

При виде Недальи у меня застучало сердце. Она сидела в общем кругу, метая резные кости.

Истинная акарша до кончиков ногтей. Наделенная могучими рельефными плечами, она походила на пантеру – в том числе и нравом. Лицо – квадратное, угловатых очертаний, с резкой линией челюсти и подтянутыми щеками. Небольшие темные глаза украшены длинными ресницами.

Она заметила меня и одарила приветливой улыбкой. О Гуган, голова пошла кругом!

– Хрома, – громко шепнул Трем, когда я подошел. – Опять ешь ее глазами. Нам оставь!

Они с Сиэмени покатились со смеху. Недалья и Колот молчали. Я вновь порадовался, что акары не краснеют.

– Перестань. – Она прижала меня таким взглядом, что я чуть не рухнул под его тяжестью.

У меня дрожали поджилки. Как я о ней мечтал – но Колот был выше и мощнее меня, а на таких девушки заглядываются чаще.

– Садись, любовничек, – подозвал меня Трем.

Мы все одногодки, с самого детства вместе, но со временем мне становилось в их обществе все неуютнее. Я рос не столько могучим акарским воителем, сколько жилистым и проворным вором.

Сиэмени нахмурилась и склонила голову набок. Бряцнули, как кости, вплетенные в ее косы украшения.

– Любовничек? – переспросила она.

Трем чуть замялся.

– От стражника услышал. Он так назвал Джаспера.

Я посмеялся со всеми. К счастью, обо мне тут же забыли. Между собой мы общались в основном по-человечески, на байрском. Трудно сохранять уважение к своему народу, если все люди кругом мнят нас низшим сортом. И даже от такой жизни мы старались брать лучшее.

– Любовничек! – пробасила она голосом Трема.

– Иди ты. – Он игриво бросился в нее грязью.

Колот заворчал.

– Трещите прямо как они. – В голосе зазвучал укор.

Колот был связующим звеном между нами и утраченной жизнью нашего народа: кожа покрыта традиционными воинскими узорами, поперек носа вставлен продолговатый кусок обсидиана. На скуле шипами торчат серьги, как и на обоих желваках, и пара – в бровях. По лицу и по шее извиваются длинными струями выбитые белые полосы. Один лишь голос ничем не украшен и могуче басит, как будто из недр бездонной пропасти. Мощнее лишь бой Утреннего колокола.

– А ты сипишь, будто Гуган тебя в глотку отодрал!

Все расхохотались. Даже Колот тепло усмехнулся.

Трем – по-акробатски сухой и жилистый – тоже успел меня перерасти, но не сильно. Лицо он имел вытянутое, с глубоко посаженными глазами. Были в нем, таком сухопаром и длинноногом, какие-то крысиные черты.

– Кстати… – Трем выудил из-за бревна, на котором сидел, небольшой сверток и воровато оглянулся. Никто чужой не смотрит, можно развернуть. – Гляньте-ка, что раздобыл. – Он плутовски ощерился.

– С ума сошел? – поразилась Недалья. – Узнают – прибьют!

– Не узнают. И не прибьют!

За пнем мне не было видно, что там. Я обошел и чуть не вскрикнул: в руках Трема дымился свиной окорок. Слюнки потекли.

– Ну а если узнают? – волновалась Сиэмени.

– Предки, дайте мне сил… Кончайте ужиматься, нет бы порадоваться! – возмутился Трем. – И не глазейте так, иначе точно погорим.

Я оглянулся на караульных у ворот, которых, по счастью, скрыли от нас хижины.

– И это еще не все. – Он выразительно передернул бровями и с зубастой улыбкой достал кожаный бурдюк, который тут же выхватила Недалья. Он не возражал.

Она откупорила бурдюк и поднесла к носу. Ее глаза округлились.

– Вино!

– Оно самое. Окорок бы все равно выбросили, а вина у них – сами не знают, куда девать.

– Где ты этим всем разжился? – допытывалась Сиэмени.

Он заговорщически улыбнулся, подаваясь вперед, и мы все тоже сдвинулись.

– Одна деревяшка в заборе за моей халупой прогнила, а земля под ней рыхлая. Можно ее вытащить, протиснуться и вставить обратно. Со стороны и не заметишь.

Трем выхватил бурдюк и вволю отпил.

– Ну, присоединяйтесь. Впятером пить веселее, особенно если вино и закуска ворованные.

Стараясь не шуметь, мы перешли в общую юрту для небольших собраний, захватив с собой кости для игры в янахам: продолговатые, с вырезанными рунами – почти как человеческие кубики, которые точно так же нужно метать. По обычаю кости должны быть из трупов сраженных в битве врагов, но с этим сырьем у нас туго, поэтому пришлось ограничиться коровьими и свиными. Люди считали верхом благородства отдать их нам, когда разделаются с плотью.

Суть янахама проста и отражает полную опасности акарскую жизнь: верь, что ведом нитью судьбы, и ныряй в гущу схватки, а там будь что будет. Вот и в нашей игре так же. Ставь на одну руну, на две, три, на все – и смотри, за кем удача.