Акар опустился на колено и хладнокровно заглянул в нашу яму.

– Kula, sik tu jar fal Ikh meh Googan, – грянули слова на акарском. Гулкие и раскатистые, как звук арфы в туннелях под вулканом.

Стрекот сверчков по всему лесу набирал силу. Акар потянулся за нами. Мне оставалось только трястись перед лицом гибели – и тут…

Вначале – шепот. Мягкий, едва слышимый.

Затем – слово. Слово, что сорвалось с моих дрожащих губ.

В конце – крик. Он поднялся из недр живота и вырвался из глотки беспощадным шквалом бури, зарожденной ядовитыми испарениями.

Мощь вопля сотрясла саму ткань мироздания. Бэк с Дейлом заткнули уши, а Джеремия потерял от него сознание, будто сморенный колыбельной.

Под напором моего голоса акар застыл на месте. Вдруг у великана выбило землю из-под ног и отшвырнуло в воздух, впечатало в одно, два, три, четыре дерева кряду. Взрывы щепок громоподобными раскатами вторили моему вою.

Горло адски раздирало. Ногти впились в ладони, кулаки были в крови. Мышцы жгло одновременно огнем и холодом – казалось, шея вот-вот лопнет и голова оторвется от плеч.

Лишь когда утих мой взрыв, когда зеленая листва посыпалась с веток, как цветочные лепестки на церемониальном торжестве, а слух заполонило пронзительным писком, я мгновенно ощутила такое бессилие во всем теле, что веки неимоверно отяжелели.

Чудище, это мутное сероватое пятно за пеленой сонного тумана, оглушенно поднялось на ноги.

– Далила! – донесся откуда-то издалека голос Дейла. Он подполз ко мне и тряхнул за плечи. – Далила, не засыпай!

Сбоку возник Бэк и влепил мне пощечину, но бодростью всплеснуло всего на миг, краткой вспышкой. Гудящая голова налилась свинцом, и шея сгибалась под ее весом.

– Далила! – Оба дергано озирались на акара, который уже враскачку шагал к нам.

Великан затрусил, набрал скорость, волоча за спиной дубину, как неуклюжий боевой отросток собственного тела.

– Кричи, Далила! Сделай хоть что-нибудь!

В глазах уже начало двоиться. Я заметила, как из уха Бэка выкатилась капелька крови.

Дейл с ужасом смотрел на меня. Громыхали, приближаясь, акарские шаги.

– Далила!

И тут к одному топоту примешался другой – мельче, дробнее. Мне хватило сил сообразить, что это прошлый юный акар. Сейчас с трудом верилось, что тогда он нас напугал, – в такой омут кошмара мы нырнули теперь.

Я заглянула Дейлу за плечо. Юный акар вылетел сбоку и снес сородича на полушаге. Был он жилистее, всего по грудь великану, но это не помешало ему с жаром наброситься на противника.

Надо мной вдруг выросла Нора.

– Целы? – встревоженно спросила она и тут заметила Джеремию, дернулась к нему. – Проклятье, что с ногой?

Все молчали.

– Где Перри?

И вновь красноречивая тишина.

Нора глянула на то, что от него осталось. Мне уже не хватало сил повернуть туда голову. Или я просто боялась невыносимого зрелища.

– Пресвятой Осулар! – ужаснулась она.

Как далек ее голос. Значит, не привиделось? Перри и вправду не стало?

Нору перекосило от бешенства. Она рывком обнажила меч и бросилась к дерущимся акарам.

На этой секунде чувства меня оставили и я утопла в черноте небытия.

От вопля сама реальность будто сотряслась, покрылась трещинами и сколами вдоль безупречных контуров. Деревья закачались, в ушах зазвенело так, как не звенело после Утреннего Колокола. Крик с каждой секундой все больше искажался, распускаясь, как пряжа, вытягивался, истончался, звучал нечеловечески.

Мы с солдаткой не перекинулись ни словом. Она не отказалась от помощи – и наверняка знала нечто такое, что не оставляло ей иного выбора, кроме как довериться мне. Ну а я тешил себя надеждой, что за помощь в бою мне смягчат наказание.

Или, может, все проще. Я мчался не на вопль, а на проникнутые отчаянием крики о помощи. Это ведь, в конце концов, просто дети. Отец бы поступил точно так же.

Я слетел с уступа и кувырнулся, чтобы не потерять разгона. Женщина неслась по пятам.

Вначале показалось, что глаза меня обманывают, но я встряхнул головой – и нет: впереди высился акар. Такой же, как я. С костяными бусами и в традиционной юбке из шкуры. Он, должно быть, из Чащи! Мы поговорим. Вместе разберемся с воительницей, и он отведет меня домой, к отцу, к моему народу!

Акар с неистовым огнем в глазах рванулся с места, загрохотал по земле – но не я был целью. Сородич смотрел под каменный навес, за свисающую лозу, где в тени мои акарские глаза уловили силуэты детских тел.

Я бросился туда, не думая. Слетел вниз и влепился в акара. Сородич был крупнее, но моего веса хватило, чтобы он зашатался, сбил шаг.

Великан дышал натужно. Между серебряных наколотых завитков на ребрах зияла глубокая рана.

Он бессильно упер в меня взгляд, пар изо рта вылетал все слабее. Как же он измотан! Тут я заметил струйки крови из ушей и, более того, взрытую за его спиной землю и перебитые деревья. Что же тут было?

Некогда думать. Я ринулся в атаку. Да, он куда крупнее, прирожденный воин, – зато ранен и вдобавок измотан куда сильнее меня.

Я взмыл в небо, метясь ему локтем в голову. Акар едва повел головой, и локоть угодил ему в плечо.

Он замахал гигантскими кулачищами. Я нырнул вниз и подгадал секунду, пнул точно по бедру толщиной с древесный ствол. Нога подломилась, но он не упал.

Дубина – настоящая корабельная мачта – пролетела у меня над самой макушкой и, обдав ветром, влепилась в соседнее дерево. Мой черед атаковать. Я опять в прыжке замахнулся и нанес удар в грудь – твердую, как валун.

Он зажал мое запястье и лбом боднул в лицо. Из глаз посыпались искры, и тут меня отбило в дерево. Титан не разжимал хватки.

Я встряхнулся и хотел обхватить его руку, но та была слишком длинна и мясиста, никак не вышло зацепиться. Громила вновь ударил мной в дерево, вышибая дух.

У него подломилось колено, и он оступился, непроизвольно разжал пальцы. Я грохнулся на землю. Рот наполнился кровью. Встал я на чистой силе воли, чувствуя, как мое акарское тело само по себе притупляет боль. Харкнул кровью, и снова в бой.

Я молотил по суставам, по открытым местам, наращивал натиск, не позволяя себе задуматься, как меня измотало.

Перед глазами мутилось. Тут чудовищная дубина ударилась в меня всем весом, как дикий бык с разгона.

Воительница с мечом наголо мчала на акара сзади. Силач неуклюже ударил в развороте, но она пригнулась и поразила его в уязвимую точку: под коленом сзади.

Акар и бровью не повел. Он ударил рукой наотмашь, но женщина вовремя закрылась клинком, отлетела и проскользила по земле. С ума сойти! У меня от его кулаков трещали кости, едва не переламываясь, но ее было ничем не поколебать. Это дорогого стоит.

Воительница тотчас ринулась на врага. Ее страсть заражала, распаляя во мне одну мысль: не дай человеку себя затмить!

Я встал на дрожащие ноги и, отдышавшись, с ревом ринулся в схватку.

Женщина разила точно, быстро.

Я сознательно наблюдал за ней: что она делает, как двигается.

Для нее, казалось, это вовсе и не бой, а своего рода янахам: делаешь ставку, идешь на риск, блефуешь, ждешь, когда противник распалится сверх меры, потеряет голову, и срываешь куш.

Женщина искала, куда ударить.

Я пнул акара в колено. Он зарычал и развернулся – и в эту секунду клинок опять ужалил мякоть, пустил ему кровь. Я плясал перед ним, отвлекая на себя, и вот в прыжке нанес удар ему в заплывший левый глаз – скрепя сердце, но все равно резко.

Перебор. Он отдернул голову и зашатался прямо на солдатку, которой было некуда увильнуть из-под него.

Она вскрикнула. Акар оперся о соседнее дерево и упрямо выбросил кулак в очередном ударе.