А дальше всё происходило как в тумане. Дрожащими руками я поворачиваю ключ в замке, захожу в прохладную квартиру и боюсь того, что могу увидеть. Так как в квартире слишком тихо. А на входе стоят его кроссовки.

Что чувствует человек, когда всё его нутро разрывает на куски. Когда от боли во рту застряет немой крик, и даже вдохнуть ты не можешь, потому что из твоих легких был выбит весь воздух одним мощным ударом.

— Нет! Нет… Боже… — завопила я и подбежала к бездыханному, как мне показалось телу, лежащее на старенькой кровати, возле которой валялись баночки от его лекарств. Я встала на колени и принялась трясти его за плечи. Его голова пару раз дернулась от силы моих движений, он напомнил мне тряпичную куклу. Я отпустила его плечи и прижалась ухом к его груди, в попытке услышать заветные удары. Правой же рукой я дотронулась до его запястья. Мне казалось, минуты превращались в часы, пока я пыталась распознать признаки жизни. Из-за своего колотящегося сердца, я едва смогла уловить его сердечные удары. И когда до меня донесся слабый сердечный ритм, я завопила во весь голос.

— Жив! Боже… ты жив! — захлебываясь слезами молвила я и усаживала его на кровати. А затем закатав рукав кофты, вставила в его рот два пальца. Я не испытывала отвращения или страха, что смогу навредить ему или усугубить его состояние. Я действовала на автомате и мало соображала. Послышался стон, а затем он принялся исторгать то, чем пытался убить себя. Я крепко держала его тело: боясь отпустить, и того, что он может захлебнуться. Его ресницы слабо дрогнули, когда выходить было нечему из его желудка.

— Ненавижу тебя… Как же я ненавижу тебя. — дрожащим голосом шептала я шмыгая носом и укладывая его набок. В ответ он лишь слабо простонал пока я искала в сумке телефон. Оператор заверила, что скорая помощь прибудет через семь минут и я принялась ждать. За эти семь минут пролетела вся моя жизнь, пока я смотрела на его бледное лицо и подрагивающие прикрытые веки. Протяженно выдохнув я осела на пол и прижав колени к груди закусила губу до крови. Крепко зажмурившись я покачала головой в неверии. Я не верила, что это происходит со мной. Что опоздай я на каких-то пол часа и его бы не стало. Мой взор упал на белый листок лежащий подле его баночек от лекарств. Дрожащей рукой я потянулась к листку.

«Я не могу так жить. Я не могу ощущать себя больным. У меня изначально не было шансов, потому что я сделал свой выбор очень давно, когда впервые столкнулся с этим. Не хочу, чтобы вы видели меня таким слабым, отчаявшимся, сломленным. Я хотел бы остаться с тобой… с вами. Но эта болезнь оказалась сильней меня. Прости.»

Как же так? Когда в его голове возникла мысль прийти в эту квартиру и, так поступить с собой, с нами? В тот момент, когда он пришел в себя после первого эпизода? Когда он отдавал мою помаду, он уже знал, что сделает? А я наивная дура, радовалась его первой улыбке, которой он меня удостоил, и думала, что всё скоро точно наладится.

Мне стало трудно дышать после чтения этих слишком болезненных строк, и сжав в ладони листок — я встала на четвереньки, чтобы поменять положение и попытаться вдохнуть воздуха. Но мои легкие словно закрылись, и не давали впустить себя и крохи кислорода. Я схватилась рукой за горло пытаясь оттянуть плотный ворот кофты, чтобы хоть как-то помочь себе. Но начавшееся головокружение сигнализировало о том, что мои попытки тщетны. А затем меня вырвало. Я думала, что задохнусь, но когда всё содержимое желудка вышло, я смола сделать первый, хриплый вдох разрывающий мои легкие.

— Зачем ты так со мной? Как ты мог так поступить с собой?.. ты обманул меня… — рвано шептала я вставая на ноги и пошатываясь, принявшись идти на кухню за водой. Набрав в кружку воды, я сдернула с крючка полотенце и побрела в комнату. Я села перед ним на колени и принялась промакивать его губы влажной тканью. Его рваное дыхание гарантировало то, что он жив. Но я ощущала то, что переломало все мои кости, растерзало сердце и испепелило всю душу. Я испытала понимание того, что потеряла его. Надежды нет. Если он решился на такой безумный поступок, значит, он окончательно опустил руки. Сражаться нет смысла. Он подчинился недугу и позволил ему завладеть собой, победить себя.

Слезы новым потоком текли из моих глаз, пока я смачивала его губы и тихо произносила то, что первое приходило на ум.

— Прошу, борись… умоляю, вернись к нам. Ведь мы так тебя любим. Я так тебя люблю. С первой встречи ты занозой засел в моем сердце и я никогда тебя не отпущу. — я придвинулась к его лицу, и если бы я видела себя со стороны я бы наверное, посчитала, что тоже сошла с ума. Растрепанные волосы, лицо-белое полотно с заплывшими от слез глазами и нездоровым, обезумевшим в них блеском. Я бредила и бодрствовала. Я была на грани. — Слышишь, я тебя не отпущу. Ты так просто не отделаешься. — шипела я сжимая его плечо. — Если ты не хочешь бороться, это буду делать я. Ты не оставил мне выбора…

А затем в квартиру одновременно ворвался фельдшер, а через мгновение и Саша. Она каким-то чудом почувствовала неладное из-за того, что мы не пришли на ужин и позвонила моей матери. Её поддержка не дала мне окончательно сойти с ума в тот вечер. И все последующие недели его нахождения в больнице. Он пришел в себя спустя двое суток. Он не пустил меня к себе в палату. Даже с отцом не поговорил. Он бросил нас.

После выписки он добровольно лег на повторное лечение в психиатрическую клинику. И уже год он не выходит за её пределы. Он есть, но и нет его. Я смогла увидеться с ним один раз, переубедив врача в том, что мне необходимо с ним поговорить. Доктор переживал, что из-за стресса у него могут возобновиться эпизоды. Но, честно? Мне было плевать. Он уже сошел с ума, а я должна была сохранить рассудок ради нашей дочери, ради него. Мне хотелось хоть раз взглянуть в его глаза. Просто из далека понаблюдать за ним хоть пару минут и ощутить его присутствие.

Его палата встретила меня тусклым светом настольной лампы и зашторенными окнами. Он любил темные цвета, и любимое его время суток была ночь. На улице слепило солнце, в его же палате владел сумрак. Он сидел на кровати прислонившись к стене и на согнувшие колени он уложил свои руки — его излюбленная поза. Я тихо прошла к столу стоявшему напротив, и на негнущихся ногах присела на стул. Стул неприятно скрипнул, но ни один мускул на его лице не дрогнул. Он смотрел куда-то в сторону, совершенно спокойно и без единой эмоции. Я слышала его размеренное дыхание, когда моё буквально срывалось. Я начала жалеть об этом визите. Он не хочет видеть меня. Это уже не он. Я потеряла того Клима. Но я постаралась прогнать эти мысли, и тихая надежда заставила меня произнести первые слова.

— Привет. — шепнула я, и принялась ожидать реакции. Её не последовало. Я рвано вдохнула и тихо заговорила. — Ты не хочешь бороться. Ты не хочешь видеть меня, я понимаю. Ты не видишь выхода. Ты думаешь, что болезнь победила… но это не так: пока ты дышишь и принимаешь препараты. Позволь, помочь тебе. Позволь, держать тебя за руку, в моменты твоего отчаяния и страха. — я вглядывалась в его лицо, которое по-прежнему ничего не выражало. Надежда медленно таяла, как и моё самообладание. По щекам покатились горячие слезы. Безысходность пожирала меня. Как спасти человека, который этого не хочет? Я подавила всхлип и дрожащими пальцами смахнула слезы. Через мгновение я всеми клетками тела ощутила тяжелый взгляд его глаз на себе. Я посмотрела в ответ и чуть не задохнулась от его пронзительных глаз. Мне снова стало страшно, как тогда, в первую встречу.

— Перестань. — хрипло проговорил он, а я прикрыла глаза от болезненного удовольствия услышав его голос. Я такая же ненормальная как и он.

— Перестать бороться за тебя? — смогла спросить я.

— Да. — сухо ответил он.

— Нет. Никогда. — уверенно отозвалась и вскочила с места. Я села на край кровати и нас разделяло каких-то несколько сантиметров. — Мы переживем это, слышишь? Мы справимся. — утвердительно заговорила, но тут же заметила его усмешку.