Вручи ей кольцо, идиот.

Вручи и предложи выйти за тебя замуж.

Ты ведь именно за этим притащил её в этот чёртов «Лехаим»!

— Знаешь, я всякий раз опасаюсь предлагать что-либо еврейское не евреям, — честно признаётся он. — Мне сразу кажется, что человек подумает, будто бы я отчаянно пытаюсь навязать ему своё.

— Я такую глупость не подумаю, — говорит она, быстро просматривая меню. После чего добавляет: — Я действительно мало что понимаю в еврейской кухне, так что стану есть всё, что мне принесут, — она поднимает на него глаза. — Выбери сам.

— Хорошо, — отвечает он. — Здесь есть настоящее кошерное израильское вино. Ты непременно должна его попробовать.

— Боюсь, насчёт вина я сегодня пас, — говорит она, и теперь напрягается уже он.

Он не замечал за Каролиной особого пристрастия к алкогольным напиткам, но от бокала хорошего вина, нефильтрованного пива или сухого мартини она обычно не отказывалась.

— Но ты возьми себе, если тебе хочется, — добавляет она.

Подозвав официанта, он быстро продиктовывает ему заказ, не переставая думать о том, почему она отказалась от вина.

Тем более — настоящего израильского.

Ведь такого она раньше, должно быть, не пробовала.

Снова взглянув на неё, он отмечает, что она выглядит откровенно уставшей.

Она часто устаёт на работе. В глубине души он не хочет — не просто не хочет, а очень сильно не хочет, — чтобы она так много работала.

Но вслух он ничего не говорит.

Не считает себя вправе говорить.

Может быть, как-нибудь аккуратно, потом…

Если она примет это кольцо.

Если примет.

Официант приносит заказ. Она пробует блюдо из рыбы.

Она говорит, что это очень вкусно.

Он видит, что ей действительно нравится, и то, что ей это нравится, ему нравится тоже.

Ему не нравится только её откровенно уставший вид.

Не просто уставший.

Нездоровый.

Вино она пить так и не стала. Он заказал ей минеральную воду.

— Слушай, ты в порядке? — осторожно интересуется он.

— Да, — кивает она. — Я в порядке. Правда… мне нужно сказать тебе кое-что…

Он снова напрягается внутри.

Он не знает, что она хочет ему сказать.

И отчего-то считает, что теперь он просто обязан сказать своё раньше.

— Тогда сначала я, — быстро проговаривает он, стараясь казаться как можно более уверенным.

— Сначала ты? — она кладёт вилку на тарелку.

— Да, — коротко произносит он и, не дав себе шанса дать задний ход, достаёт из кармана коробочку с кольцом.

«Её нужно открыть, дебил», — подсказывает ему что-то внутри и, стараясь, чтобы она не заметила, как у него дрожат руки, он распахивает коробочку и протягивает ей.

— Это тебе, — говорит он.

Она ошарашено смотрит на кольцо, будто не в силах поверить своим глазам.

— Мне… — тихо повторяет она.

Он достаёт кольцо из коробочки и берёт её за руку.

— Ты… позволишь? — тихо спрашивает он и, не дожидаясь ответа, надевает кольцо на её безымянный палец.

Кажется, она хочет что-то ответить.

Хочет — но не может.

В её глазах слёзы.

Не в силах оторваться, он смотрит в них — в свои любимые омуты — а затем припадает губами к её руке.

— Ты ведь не откажешь мне, — срывающимся голосом говорит он. Она тихо смеётся:

— Ты забыл предложить.

— Да. Точно. Выходи за меня замуж.

Он поднимает наконец глаза, отрываясь от её пальцев. Их взгляды снова встречаются.

— Ты действительно думал, что я откажу?

Он качает головой:

— Просто скажи «да». Пожалуйста. Пока я прямо тут не отъехал.

Она говорит «да» — одними губами.

Но этого достаточно.

— Ты говорил, что не хочешь семью, — тихо произносит она.

— Говорил. Я передумал.

Она вздыхает и поджимает губы. Ему это не нравится — и он на всякий случай сжимает её руку ещё сильнее.

— Я отказалась от вина, потому что я жду ребёнка, — говорит она. — Мне было страшно тебе об этом сообщать — ведь ты говорил, что ничего такого тебе не нужно…

— Ты это хотела мне сказать?

— Да.

Их пальцы крепко сплетаются — точно как в тот день, когда они после неудавшегося сеанса психотерапии сидели вдвоём в кафе, и он пил безалкогольную «Маргариту».

— Значит, я со своим предложением вовремя, — говорит он и снова целует её руку.

— Ты… правда рад? — она смотрит на него; кажется, в её прекрасных голубых глазах снова появляются слёзы. — Ты хочешь этого ребёнка?

— Я без понятия, что мы будем с ним делать, но, конечно, да.

Она тихо смеётся:

— Кажется, это лучший ответ.

Его руки всё ещё дрожат. Он наливает себе полный бокал и залпом осушает его:

— Извини.

Она улыбается:

— Да ничего, — и, немного помолчав, добавляет: — Когда-то, в юности, я сильно простудилась. Я была уверена, что у меня не может быть детей. Я боялась говорить тебе об этом, потому что тогда бы ты, наверное, бросил меня…

— Я не бросил бы тебя.

— Бросил бы. Так я думала. Что, может, не сейчас, а чуть позже, но тебе захочется видеть рядом с собой полноценную женщину. Которая сможет родить тебе ребёнка.

— Мне не нужны какие-то абстрактные дети от абстрактных полноценных женщин, — он произносит это настолько твёрдо, что она едва не вздрагивает. — Но о нашем с тобой ребёнке я буду заботиться так, как только смогу.

Она просто кивает в ответ.

Она понимает, что на это ей уже не нужно отвечать.

— Я буду вынужден познакомить тебя с отцом, — немного помолчав, говорит он. — Так надо. Он очень сильный, очень властный и очень еврей. Но тебе не стоит его бояться: тебе он не сделает ничего плохого. Ему придётся тебя принять.

— Давид, я знаю твоего отца.

— Что? — он хмурится, отчаянно пытаясь сообразить, откуда Каролина могла бы его знать. Быть может, она сталкивалась с его отцом как с нотариусом…

— Да, я его знаю. Точнее, официально мы не знакомы, но я часто видела его одно время в том же зоомагазине, куда сама хожу. Ты ведь знаешь, что мы живём по соседству, — он кивает, внимательно слушая её, а она продолжает: — Однажды в том магазине сломался терминал, а у меня не было наличных, и… — она качает головой. — Он оплатил корм для моей собаки. И отказался дать мне номер карты или телефона, чтобы я перевела ему деньги. Я даже не успела его догнать, — и, предвкушая вопрос о том, с чего же она взяла, что этот благородный мужчина — именно его, Давида, отец, она заканчивает: — На твоей странице ВК есть фото с ним. Я узнала его сразу, как только увидела это фото.

Ему даже не хочется спрашивать её о том, почему она не рассказывала ему этого раньше.

Это будет звучать как упрёк. А Давиду не хочется её упрекать.

Никогда и ни в чём.

Он смотрит на её руку и понимает, что кольцо сидит на её пальце безупречно.

Оно ей очень идёт.

Нет, «идёт» — это не то слово.

На её руке оно смотрится так, будто бы было сделано специально для неё.

— Пригуби вино и сделай вид, что счастлив.

— Твой сарказм неуместен. Хотя бы потому, что ты прекрасно знаешь, что я вообще не пью, — Самуил Соломонович невозмутимо наливает в стакан минеральную воду и делает глоток. — Так что буду только рад поддержать свою будущую невестку в этом нелёгком деле распития минеральной воды, — он поворачивается к Каролине. — Каролиночка, закажите дорадо, вам точно понравится. По моему мнению, это одно из лучших блюд еврейской кухни.

— Кажется, я его уже ела, — Каролина улыбается. Ей явно нравится отец Давида — и это явно взаимно. Они как-то внезапно — и поразительно — оказываются на одной волне, и это вызывает у Давида противоречивые чувства.

Ему нравятся все, кроме тебя.

Прекрати думать всякую хрень, болван. Она твоя будущая жена. Это просто великолепно, что он так тепло её принял.

Он принял твой выбор.

Принял невестку-нееврейку.

И это явно искренне.

Так чего же в таком случае тебя пучит?

— Вам понравилось? — интересуется Самуил Соломонович, и Каролина тут же кивает: