— Понимаю, — кивнул Скрипач. — Да, ты прав, так и есть. И… знаешь, я тоже думал об этом всём, и рестарта я не хочу. Ни исправления этой сигнатуры, ни гипотетической новой — не хочу. Ни под каким видом.

— Я тоже, — согласился Ит. — Только я очень долго не мог понять, почему. А сейчас, кажется, понял.

— И почему же?

— Люди, — просто ответил Ит. — Стрелок… это беспощадная тварь не щадит никого. Мы это знаем. Жертвой системы становятся мириады разумных, и миры, подобные этому… как бы сказать… Даже сейчас, здесь, всё равно есть — люди. Нормальные люди, которых невозможно обмануть или оболванить. Люди, у которых есть потенциал, и то, что некоторые называют божьим даром. Четные люди, смелые люди, добрые люди. Люди, у которых есть совесть, и которые никогда не сумеют принять происходящее, и согласиться с ним. Которые с ужасом смотрят на это, и не понимают, искренне не понимают, почему ещё пять лет назад всё было относительно хорошо, а теперь стало — вот так. А как ты думаешь, в мирах, через которые проходил Стрелок, и которым потом было суждено кануть в небытие, их не было, этих людей? Или не людей, других разумных? Да это и неважно, раса не имеет значения. И это только миры с интеграциями «наблюдателей» и «принцесс». А другие? Вариантов расчетов того же Адоная несколько, потому что ни у Берты с командой, ни у Ри не было, да и не могло быть всей информации, и Адонай не мог получить всех вводных, но… даже в моделях были те самые цифры с двадцатью четырьмя нулями, о которых мы тогда говорили.

— Были, конечно, — покивал Скрипач. — На счет людей ты прав, здесь они тоже есть, их немало. Они даже в несчастных группах по домам и дворам встречаются, эти честные, умные, и принципиальные, что уж говорить про что-то более серьезное. Да, верно.

— Но это ещё не всё, — Ит отпил кофе, и снова поставил чашку на подлокотник. — Контроль, рыжий. Вот как ты считаешь, эта пытка Контролем, которая была в нашей части Сферы, это вообще правильно? Да, экипажи более эффективны… вроде бы, на первый взгляд… но, думаю, если выстроить прогрессию, всё окажется не так однозначно. Почему у наших экипажей, к примеру, есть сетевые поражения и изменения тел, вне зависимости от расы, а у той же Лийги, которую мы обследовали перед геронто и пластикой, их не оказалось? А? Да потому что о ней заботились, осознавая её ценность. А сейчас… сейчас он собирается сделать — что⁈ Запихнуть нас, по всей видимости, в мясорубку, и, может быть, он всё-таки рискнет залезть в неё сам. Я понял, почему здесь Контроль. Потому что он подкинул им идею этой мясорубки, доказав, что она более эффективна. Как думаешь, я прав?

— Не уверено, но, возможно, отчасти да, прав, — Скрипач нахмурился. — Не факт, что он предложил им это в той форме, о которой ты сказал, но… ммм… какую-то идею он им закинул. И они согласились. Но они не могли не проверить.

— Результат проверки зависит от формы постановки задачи, — напомнил Ит. — А он, поверь, такие задачи формировать ой как умеет. Он же для них «свой». В отличие от нас. И он подкинул им какую-то шикарную конфету. Он вообще раздает очень много конфет, думаю, ты заметил.

— Угу. Конфет. С начинкой из пургена, — язвительно сказал Скрипач. — Так что на счет желания?

— Понимаешь, рыжий, в самой конструкции Стрелка есть некий нюанс, который вызывает очень много вопросов, — осторожно начал Ит. — Подумай сам. Откуда в объекте, который, по идее, должен быть конструктивным, столько деструктурирующих моментов? Стрелок от и до построен на крови. На боли и горе. Почему? Это наименьшее из возможных зол, или нечто иное, как думаешь?

— Не знаю, — Скрипач потёр переносицу. — Слушай, мне это почему-то не приходило в голову, а зря.

— Почему именно не приходило, ты понял? — спросил Ит.

— Контроль, — пожал плечами Скрипач. — Сгорая сам, свети другим. Самопожертвование, самоотречение — это в порядке вещей для…

— Но почему? — Ит поставил пустую чашку на стол. — Почему так получилось? Ведь это мощнейший внутренний рычаг давления, который начинается с Архэ, и распределяется впоследствии по всему и всем — от «наблюдателей» с «принцессами», до миров итераций. Всё, к чему прикасается Стрелок, прекращается в боль и горе. Всё. Исключений нет.

— Хреновый из него Мидас, это верно, — кивнул Скрипач. — Но… у тебя нет ощущения, что так и нужно на самом деле? Что это не просто так, не чья-то злая прихоть или желание, а данность?

— Первородный грех? — с горечью спросил Ит. — Прости, но Адам с Евой хотя бы знали, что именно они сделали, чтобы заслужить то, что получили. Библейская история проста и понятна, по сути, это инструкция. Есть объект повышенной опасности, есть табличка «не влезай, убьёт», на планерке проведен инструктаж, всем раздали каски, и велели расписаться в учетном листе, в графе «курс по безопасности пройден». И вот после этого всего техничка Евлампия с какого-то ляду лезет в щиток, получает триста восемьдесят вольт, почему-то не помирает, а, наоборот, взбодряется, и решает позвать к щитку своего приятеля, сантехника Адамчука, чтобы парень тоже приобщился, и кайфанул. Прораб, увидев вскрытый трансформатор, дымящиеся провода, и радостно трясущуюся парочку, приходит в неистовство, и увольняет обоих без выходного пособия, что, в принципе, логично, и совершенно правильно. А в назидание другим работягам он вывешивает текст увольнительной, и предупреждение: так будет с каждым, кто осмелится. Что, в принципе, тоже верно. Таким образом и получается эта самая данность, о которой ты сказал, и данность совершенно правильная, потому что были заданы с самого начала условия игры либо работы, и этим условиям следует подчиняться. А что мы видим в Стрелке? Ты хотя бы одну табличку про «не влезай, убьёт» в обозримом пространстве наблюдаешь? Я нет.

— Какая прочувствованная и длинная речь, — с уважением заметил Скрипач. — Но вообще да, ты прав. Условия игры в случае Стрелка можно соблюдать разве что интуитивно, потому что никто никому ничего не объясняет. А любое проявление свободы воли карается быстро и беспощадно. Причем, как в случае Лина и Пятого, фиг с два ты вообще сумеешь понять, за что именно тебе прилетает. Это, кстати, точнее всего подметила покойная Ада Шефер в своих записях.

— Море травы, — покивал Ит. — Она писала о Стрелке, не зная, что это Стрелок. Мы, впрочем, тоже тогда этого не знали. Даже не о самом Стрелке, пожалуй, о тени Стрелка, но всё равно, этого было более чем достаточно. Знаешь, рыжий, мне из всех наблюдателей её почему-то особенно жалко. Она была какая-то аномально добрая, всех прощала, всю вину брала на себя. Кошки эти, Роман, Яр… И, снова скажу, я не хочу, чтобы вот такие страдали. Ну не хочу, понимаешь? Я ничего не имею против, если буду страдать сам, но эти…

— Да, я тоже не против пострадать, и тоже не хочу, чтобы страдали другие, — согласился Скрипач. — Это несправедливо. Если в чём-то виноваты те, кем были когда-то мы с тобой, то и страдать нам. Согласен. Но они? Так не должно быть. Что верно, то верно.

— И я о том же. Рыжий, мы не знаем причину. Меня на эту мысль натолкнул Ари, который завел речь про почву и дерево. Садовник хренов выискался, посмотрите на него. Садовник одного момента. Может быть, для момента, в котором мы сейчас, его схема и является практически идеальной, но он, равно как и мы, не знает истинную причину того, что всё получилось так, а не иначе.

— Так что ты предлагаешь? — спросил Скрипач. — У нас времени дней десять осталось, при самом хорошем раскладе. Сам же видишь.

— Вижу. Предлагаю… сейчас попробую сформулировать. Получается три пункта. Первый — мы передаем через Лийгу им, туда, всю базу. Все наработки, которые у нас есть. Уверен, что Ари этого не сделал, это не в его интересах. Второй — мы вносим предложение об исследовании исторического аспекта темы. Заметь, по этому направлению сделано ничтожно мало, потому что все группы, с которыми работает Берта, и работает Ри, ушли в теорию, в расчет процесса, а вот исторический аспект они почти не трогали. Ри это было не нужно, а у нас для этого тривиально не было возможностей. Ну и третий пункт…