Константинидис неприязненно поморщился.
— На самом деле Алекс повёл себя, как твой истинный друг, — проговорила я.
— Он же влип в тебя по уши! — не выдержал Константинидис. — Как будто я не вижу, как он на тебя таращится! И сейчас уже звонил несколько раз и послал с десяток сообщений, не придушил ли я тебя!
— Так и написал? — прыснула я от смеха.
— Это совсем не смешно! — разозлился супруг. — Если бы он умел жевать взглядом, на тебе бы места живого не было! И это ты называешь «истинным другом»?!
— Дальше взглядов дело не пошло, — я успокаивающе погладила разбушевавшегося сизигоса по руке, и тот стиснул мою ладонь в своей. — Он просто подозревал, что с нашей свадьбой не всё чисто, но, как только понял, что я… — и запнулась, вспомнив, как быстро Алекс «разглядел» моё неравнодушие к супругу.
— Что? — тут же заинтересовался Константинидис.
Но ещё неготовая к признаниям, я выкрутилась:
— Он сказал, что никогда не попытается отбить жену у друга. Я ему верю и не хочу, чтобы ты лишился его дружбы из-за меня. Позвони ему.
Константинидис только раздражённо фыркнул. Но я, приподнявшись, легко чмокнула его в щёку, и он, рассмеявшись, тут же подставил мне другую. А когда я «отметилась» и там, милостиво протянул:
— Ладно, подумаю… А сейчас, может, всё-таки поедим? Давай не будем говорить сегодня ни о чём таком, хорошо?
Я задумчиво дожевала пирожок… Ещё одна тема не давала мне покоя, и я решила всё же её затронуть:
— Рано или поздно придётся ведь поговорить и об Эвелине.
Супруг шумно выдохнул и бросил на меня укоризненный взгляд.
— Неужели не хочешь наказать эту стерву по-настоящему?! — не выдержала я. — И её, и этого омерзительного «дядюшку»! Мало того что она ложилась под каждого встречного, подлила тебе капель на праздновании вашей помолвки…
— Капель? — растерялся супруг.
— Да! Потому ты тогда ничего и не помнил! — возмущённо продолжала я. — Из-за её интриг тебя выставили из дома — я же видела, как сильно тебя это задело. И теперь…
— Клио, Клио… — Константинидис легко сжал мои плечи и с улыбкой заглянул в глаза. — Я всё это знаю — благодаря тебе. Но, пожалуйста, не будем говорить ни об Эвелине, ни о её «дядюшке», ни о моём отце хотя бы эти дни… Я хочу просто побыть с тобой, моей женой, в наш медовый месяц… Согласна?
И я сдалась. А Константинидис, легко притянув к себе, чмокнул меня в губы и шепнул:
— Люблю! — но тут же, отодвинувшись, скосил на меня слегка обиженный взгляд. — Что люблю тебя, уже повторил не раз, а от тебя ни одного ответного признания не услышал!
— Ещё услышишь, — заверила я.
— Когда?
— Как только позвонишь Алексу.
— Ну что за… — возмущённо начал супруг, но, увидев моё лицо, сузил глаза. — Дразнишь меня? Что ж, сама напросилась!
Я тихонько пискнула, когда он дёрнулся ко мне, чуть не опрокинув столик. Попыталась «спастись бегством», но Константинидис уже оплёл меня руками и, наклоняясь к лицу, заявил:
— Как насчёт: не отпущу тебя, пока не скажешь то, что хочу услышать?
— Как насчёт, всё равно придётся отпустить, когда по-настоящему захочешь есть? — парировала я.
— Это я могу и так! — фыркнул Константинидис.
Дурачась, потянулся к торчавшему из корзинки уголку пирожка ротти. Но я тут же попыталась вырваться, он попытался меня удержать… и мы, хохоча, ухнули на землю, задев столик и опрокинув на себя оба стакана с соками.
— Весь душ попусту! — возмутилась я.
— Можем повторить! — тут же с готовностью предложил Константинидис.
Но до душа мы не дошли, «задержавшись» по дороге — в спальне. Потом заменили душ бассейном, а после… фраза «счастливые часов не наблюдают» приобрела новый смысл. Совершенно не придерживаясь заведённого распорядка, мы просто болтали, отвлекались на еду, плескались в душе или бассейне… И, глядя в сияющие глаза супруга, я ловила себя на мысли, что тоже ещё ни разу не чувствовала себя настолько зашкаливающе счастливой. Сумерки, ночь, утро, день… Кажется, прошли ещё сутки — я едва обратила на это внимание. Но когда снова начало смеркаться, Константинидис, таинственно поблёскивая глазами, заявил:
— У меня для тебя сюрприз, — и, скользнув глазами по моему полуобнажённому телу, добавил:
— Можешь немного одеться — мы выйдем за пределы виллы. Но не перестарайся!
— Довольно странное напутствие, — недоумённо сдвинула я брови.
— А что тут странного? Оденься, но не слишком — чтобы…
— …в случае надобности всё было легко снять? — догадалась я.
Он ответил обожающей улыбкой. Заинтригованная, я украсила запястье браслетом из лунного камня и оделась в лёгкое бледно-голубое платьице с вырезом, при виде которого Константинидис одобрительно хмыкнул.
— Доволен? — и оценивающе оглядела его. — Я тоже!
— Хвала Небесам! — съехидничал Константинидис и, подтянув к себе, обвил руку вокруг моей талии.
По забавному совпадению, на нём была бледно-голубая рубашка — словно под цвет моему платью. А на запястье тоже красовался браслет из лунного камня.
— Так куда мы всё-таки направляемся?
— Скоро увидишь. Думаю, тебе понравится.
— Посмотрим, — сузила я глаза.
Но когда, миновав территорию отеля, мы вышли к цели нашей «прогулки», вскинула на супруга восторженный взгляд.
— Ты прав, мне нравится!
Сизигос расплылся в самодовольной улыбке.
— Тогда прошу, кириа Константинидис!
То, куда мы пришли, было тихой бухточкой, с трёх сторон окружённой пальмами. У самого моря так, что волны набегали на деревянные ножки, стояли накрытый стол и два стула. Песок был усеян маленькими свечами, а вокруг стола, воткнутые в песок, полыхали факелы.
— Настоящий ужин при свечах и факелах? — восхитилась я, усаживаясь на отодвинутый супругом стул.
— Когда узнал, что они такое предлагают, не смог удержаться, — Константинидис сел напротив. — У нас ведь ещё не было ни одного нормального свидания!
— Зато было столько всего другого… и не всегда нормального! А со свиданиями начать никогда не поздно.
— Тоже так думаю! Вообще, нам предстоит ещё многое наверстать!
— Минусы брака с «первой встречной».
Константинидис только фыркнул:
— Почему «минусы»? Лично мне не терпится узнать тебя получше! И когда просил рассказать о себе в самолёте, мне было на самом деле интересно.
— По-моему, никакой пересказ биографии не выдержит сравнения с пари и штрафными бокалами шампанского! — рассмеялась я.
Но Константинидис только неопределённо повёл плечами и вдруг признался:
— На самом деле такой уж «первой встречной» ты не была.
— Вот как? Ты втайне выяснил обо мне всё, кроме имени?
— Нет, конечно, — сизигос шутливо толкнул меня коленом под столом. — Но думал о тебе гораздо чаще, чем позволительно тому, кто собирается жениться через две недели. Поначалу вроде бы безобидно: всего-то злился, как ты могла так пренебрежительно отозваться о нашей совместной ночи, и даже имени своего не назвала! Обычно мне и спрашивать не приходилось… — и, на мгновение запнувшись под моим насмешливым взглядом, немного заискивающе продолжил:
— Ну а что? Так и есть! Я ожидал, ты будешь что-то от меня требовать, хотя бы номер моего сотового попытаешься выяснить. А ты как будто дождаться не могла, чтобы от меня отделаться!
— Так и было, — поддакнула я.
— Я понял, ты ничуть этого не скрывала, — обиженно хмыкнул Константинидис. — А когда увидел тебя в том ресторане, себя не помнил от ярости! И только потом понял: скорее, это было что-то сродни перевёрнутому, ненормальному ликованию, что ты всё-таки попыталась меня найти.
— Чего я, вообще-то, не делала.
— Да, это было следующим ударом, — вздохнул супруг. — А потом появился этот официант, и ты наплела ему невесть что. Да ещё и за столик к Эвелине подсела…
— Тогда и узнала о её порно-общении на стороне.
— И окончательно нарушила моё психическое равновесие! Об Эвелине в тот вечер я думал меньше всего, — потянувшись через стол, Константинидис сжал мою ладонь. — А когда убедился в её изменах, захотелось просто с кем-то поговорить… И ты была первой, о ком я подумал. Забавно, но так, как с тобой, я не могу говорить ни с кем. Так… открыто, искренне, зная, что меня поймут. Идея вести тебя под венец пришла уже на Крите, но теперь уверен: иначе и быть не могло. А когда ты так упрямо отказывалась и не реагировала на мои цветы и просьбы позвонить, я постоянно ловил себя на мысли, что на самом деле хочу, чтобы ты согласилась. И уже не только из-за мести Эвелине и остальным. Но всё-таки… — он сильнее стиснул мою ладонь. — Почему ты согласилась?
