— Не о чём мне с тобой разговаривать! — прошипела я, силясь выдернуться из его хватки.

— Кир, полегче… — вступился Алекс.

Но Константинидис, грубо оттолкнув его, рявкнул так, что заглушил вступление следующей песни:

— Не вмешивайся! Это касается только меня и моей жены!

— Твоей жены? — возмутилась я. — Ещё и смеешь…

— Не устраивайте скандал здесь, — Алекс попытался подтолкнуть нас к выходу. — Объяснитесь где-нибудь…

— Без тебя разберёмся! — снова гаркнул Константинидис и, без церемоний подхватив меня в охапку, перекинул через плечо, как куклу.

— Совсем спятил?! — взвизгнула я. — Отпусти немедленно! Психопат! Малакас!

Но Константинидис, никак не реагируя на оскорбления, просто выволок меня из клуба.

— Дальше пойдёшь добровольно? — хлопнул меня по бедру.

— Убью, когда вырвусь! — вместо ответа процедила я. — Придушу собственными руками, а останки отдам варанам!

— Как хочешь, — он встряхнул меня, укладывая поудобнее на плече и ходко затрусил к «люксу».

— Псих! — яростно процедила я. — Всё равно там не останусь!

— Пойдёшь к Алексу? — хмыкнул Константинидис и ускорил шаг.

К вилле мы добрались быстро, и благоверный, только что не вбив меня в пол, яростно рыкнул:

— И что ты хотела этим доказать?!

— Доказать? Тебе? Много чести! Кем ты себя, вообще-то, возомнил?

— Тем, кто просил тебя не наставлять мне рога с моим лучшим другом! От меня шарахаешься, как от ядовитого гада, а с ним распеваешь любовные песенки и держишься за ручки?! Почему?!

— Бе-е-едненький… — с издевательским сочувствием протянула я. — Обнимемся и поплачем вместе? Но, хвала Небесам, тебя есть кому утешить — иначе точно чувствовала бы себя последней дрянью!

— О чём ты? — растерялся супруг.

— Совсем не знаешь? Снова провал в памяти?

— Об… Эви? Потому что согласился поговорить с ней?

— И «разговор» удался! — я вскинула большие пальцы вверх. — Сколькими словами успели обменяться, прежде чем перешли к «тесному взаимопониманию»?

— Да о чём… — начал супруг, но я его перебила:

— Я видела вас!

— Где?!

— Точнее, слышала — в ванной! Все ваши стоны и повизгивания! Каким идиотом нужно быть, чтобы снова попасться на тот же крючок?! Хочешь знать, для чего ей нужна была свадьба? Чтобы завладеть вашей компанией! Сделка с твоим отцом, из-за срыва которой он выставил тебя из дома, была ловушкой! Но сработать эта ловушка могла только, если ты будешь женат на этой шлюхе! Ради этого она явилась сюда, а не потому, что так по тебе тосковала!

— Откуда ты это…

— Подслушала её разговор с «дядюшкой», который ей вовсе не дядюшка! Хотела обо всём тебе рассказать, но ты был занят! Что ж — в добрый путь! Идиотизм не лечится, тем более в такой запущенной форме, как у тебя! Но я в этом участвовать не буду! Дашь мне развод, как только вернёшься из этого «прóклятого рая»! Я улетаю завтра!

Развернувшись, стремительно направилась к двери, но Константинидис, мгновенно догнав, вцепился в мои плечи.

— Клио…

— Отпусти меня! — я в бешенстве вырвалась. — И больше никогда не смей брать даже за руку! Противно, что прикасаешься ко мне после того, как ощупывал это пластиковое убожество!

Снова дёрнулась к двери, но Константинидис вдруг рванул меня к себе и, обхватив ладонями лицо, жадно впился губами в мои. На мгновение я задохнулась, но тут же его оттолкнула.

— Совсем рехнулся?!

Константинидис будто не слышал. Сверкая глазами, оплёл меня конечностями, как осьминог — щупальцами, и, слегка запинаясь, выдохнул:

— Это ведь ревность, да? Наконец-то…

Снова губы одержимо прижимающиеся к моим… и моё сердце, предательски чуть не вылетевшее из груди. Но я упрямо продолжала вырываться, а Константинидис, тоже явно начиная злиться, не менее упрямо сжимал меня в объятиях.

— Не отталкивай меня, Клио, я ведь тебе не безразличен! Признай это, наконец!

Уже не помня себя от злости, я впилась зубами в его губы, практически растерзавшие мои. Ошарашенный, Константинидис на мгновение отдёрнулся, но тут же, судорожно стиснув мои плечи, впечатал меня в стену.

— Бешеная!

— Тебе не привыкать! Только что с такой развлекался! Отпуст…

— Она пробралась ко мне в душ, я её выставил, хотя она уходить не хотела. Пришлось выпихивать силой, она сопротивлялась — это ты и слышала. Она не нужна мне и никогда не была! Лишь теперь понимаю, что значит нуждаться в ком-то по-настоящему!

Будто тисками обхватив ладонями мою голову, Константинидис наклонился к моему лицу и, задыхаясь, словно его долго держали под водой, и он, наконец, вынырнул на поверхность, выдал:

— Мне нужна ты, Клио, только ты одна… Чокнутая, безрассудная, с вампирскими глазами… моя.

Я замерла, мгновенно перестав вырываться… кажется, пыталась до конца осмыслить сказанное. Константинидис наклонился ещё ближе и шёпотом выдохнул:

— Я люблю тебя…

Я моргнула слегка вразнобой — сначала левым, потом правым глазом. Вот она — идеальная возможность рассчитаться за все обиды! Насмешливо поинтересоваться, как часто он повторял эту фразу «с-совершенству», вспомнить «Агашку»… Но разум как будто перестал подчиняться здравому смыслу. Сердце заколотилось, в ушах забили барабаны тамматтама[1]… и я просто влипла поцелуем в губы супруга. Он простонал что-то маловразумительное и стиснул меня в объятиях так, что перед глазами запрыгали солнечные зайчики… а потом судорожно подхватил на руки и, слегка спотыкаясь, натыкаясь на стены и перила, заторопился вверх по лестнице. В чём-то символично — в ночь после свадьбы он так же нёс меня по лестнице в супружескую спальню. Но тогда наша брачная ночь так и не состоялась, а теперь… Я улыбнулась, когда он опустил меня на кровать и сорвал с себя рубашку, будто она начала его душить.

— Впечатляет… — нарочито обвела глазами его обнажённый торс.

Но супругу было явно не до шуток. Мимолётно улыбнувшись, он на мгновение завис надо мной, не сводя горячего взгляда с моего лица и ласково поглаживая щёку кончиками пальцев.

— Пытаешься оценить ущерб, который собираешься нанести? — снова не сдержалась я.

В потемневших глазах супруга мелькнул огонёк, губы исступленно прижались к моим, и я, не удержавшись, опрокинулась на подушки.

— Сама напросилась, — хрипло прошептал он. — И эту ночь уже точно не забудем ни ты, ни я…

— Надеюсь… — почти беззвучно выдохнула я.

— Но я постараюсь владеть собой, — словно спохватился Константинидис. — Не хочу, чтобы ты…

Но я уже выскользнула из внезапно начавшей стеснять движения маечки и, обвив руки вокруг шеи супруга, сама прильнула губами к его.

[1] Тамматтама — два сталкивающихся барабана. Барабанщик ударяет в барабан на двух поверхностях палками, в отличие от других традиционных для Шри-Ланки барабанов.

Я проснулась от… чужого дыхания, щекотавшего щёку моей собственной волосинкой. Досадливо махнув по щеке, приоткрыла один глаз… и второй распахнулся самостоятельно. Моя голова очень естественно покоится на обнажённой, плавно вздымающейся и опускающейся груди Константинидиса. Его руки опутывают меня, а наши ноги вообще переплетены, как корни деревьев-близнецов… Настолько «вросли» друг в друга после первой же совместной ночи?! Мои шевеление и чересчур активное хлопанье глазами разбудили благоверного. Он вздохнул глубже, улыбнулся, не открывая глаз, и, крепче прижав к себе, чмокнул меня в макушку. Я лишь слабо трепыхнулась — вот она, супружеская жизнь, во всей красе… А Константинидис наконец разомкнув веки, тут же нашёл меня взглядом и, улыбнувшись ещё лучистее, заявил:

— Я не хочу разводиться.

— Н-неожиданное приветствие, — слегка запинаясь, выдала я и откашлялась — голос прозвучал хрипловато.

— Последствия караоке? — вскинул брови Константинидис и, подтянув к себе, очень легко коснулся губами моих губ. — Как спала?