— Но у меня даже документов с собой нет, — моргаю оторопело.

Уголок губ Тима искривляется. Горин достаёт с заднего сиденья сумку, а из неё одну пачку пятитысячных купюр.

— Вот наши документы и пропуск к свежим полотенцам и душу на эту ночь, — он трясёт ей перед моим носом. — Тебе просто надо мило и вежливо попросить администратора. Потом я вызову тебе такси домой. Сможешь?

Судорожно облизываю сухие губы и мечу взгляд от купюр к лицу Тимура. Сегодня я тайно сбежала из дома и видела, как проходят жуткие бои без правил. Смогу ли я просто попросить администратора гостиницы дать нам ключ от номера без документов?

— Это безумие, — шепчу я, качая головой, но пачку денег из рук Тимура забираю.

В здание гостиницы я захожу первой, а следом Тим. После сумрака в каморке Пахома и поездки в ночи яркий свет от ламп на потолке холла режет глаза.

Хочется зажмуриться и спрятать лицо поглубже под капюшон. Но я, наоборот, стягиваю его. И даже зачем-то поправляю хвост и приглаживаю распушившиеся пряди у лба. Как будто это должно придать мне уверенности в том, что я сейчас на деревянных ногах иду к массивной стойке ресепшен.

В голове отчаянно стучит мысль, что это сумасшествие. Бред! Дурацкая и опасная затея.

Развернуться бы и дать дёру, но позади меня Тим, а мой взгляд уже пересекается со взглядом милой девушки в чёрном деловом костюме — того самого администратора, которой сейчас мне придётся врать и — о господи! — дать взятку.

Увидев нас, она сразу же поднимается и одаривает лучезарной улыбкой. Но так улыбается администратор всего мгновение. Девушка видит рядом со мной Тима — крепкого парня во всём чёрном, прячущего лицо под капюшоном и держащего спортивную сумку в руках. И вряд ли в такое время он и я похожи на тех, кто только что вышел из спортзала. У меня уже сушит в горле. Чёрт! А если ничего сейчас не получится? Хоть бы она не нажала тревожную кнопку.

Но Тимур оказывается прав. О том, что могут решить в этой жизни деньги, он знает и понимает явно больше меня. Это не пятизвёздочный отель, где есть президентский люкс. Это обычная старая гостиница. И, возможно, лицо у меня действительно внушает какое-то доверие, но упрашивать администратора поселить нас без документов долго не приходится.

Мы оказываемся в самом простом номере на третьем этаже уже через пять минут.

Это крохотная комнатка с одной кроватью, застеленной застиранным пледом. Старые обои, тяжёлые тёмно-бордовые бархатные шторы, допотопный огромный телевизор на тумбе в углу и пыльный воздух.

Тимур включает только торшер, стоящий у кровати.

Кидает туда сумку и садится на её край. Раздаётся противный скрип матраса. А я, снедаемая чувством неловкости, не решаюсь зайти дальше, чем на два шага вперёд от двери.

Какое-то время в номере царит тишина. Взгляд Тимура направлен прямо на меня. В тёплом, тускло-жёлтом свете торшера Горин совсем измученный.

— Знаешь, сегодня никакого душа не будет. Я сел на кровать и понял, что не готов с неё двигаться. — Одним движением руки он снимает с себя капюшон худи.

— Ты же не можешь лечь… ну… вот так… — впиваюсь взглядом в красные кровоподтёки на его лице.

— Грязным и вонючим? — фыркает Тим с улыбкой. — Могу. Кто мне запретит?

— Раны надо хотя бы промыть.

Тимур как и не слышит меня. Цокнув, стягивает худи через горло, бросает его на пол, а сам плашмя падает на кровать спиной.

— Всё завтра, Ань, — устало тянет он и отсутствующим взглядом смотрит в потолок. — У меня нет сил.

Я опять вижу тело Тима в гематомах. Поэтому решительно направляюсь в ванную. У него нет сил, а зато у меня есть знания, что может быть, если в ранах останется грязь.

Нахожу в ванной единственное полотенце. Намочив его под краном холодной водой — другая здесь не идёт, возвращаюсь к Тимуру, развалившемуся с закрытыми глазами на кровати.

— Сядь, — приказываю ему и сама усаживаюсь рядом.

Тим приоткрывает один глаз.

— Зачем это? — спрашивает с недовольной физиономией.

— Вытрись хотя бы, — протягиваю ему мокрое полотенце.

— Ань… Отстань, а? — Тимур стонет и кривится.

Тяжело вздыхаю, у меня не остаётся другого выбора. Я уверенно касаюсь влажным полотенцем первого попавшегося на глаза мазка запёкшейся крови. Прикладываю его к правому татуированному предплечью.

— Холодное же, — Тим тут же дёргается, недовольно шипит, но, аллилуйя, нехотя принимает сидячее положение.

— Горячей воды не было в кране, — бурчу я в ответ.

Но стоит только багрово-красным разводам появиться на белом полотенце, как моя нелюбовь к виду крови — особенно чужой — даёт о себе знать.

Дурнота уже ползёт по горлу, а сердце ощутимо тормозится в груди, и очень знакомо слабеет тело.

Я закусываю нижнюю губу до боли. Только вот организму не прикажешь. Меня сейчас может стошнить, если я не пересилю саму себя и не перетреплю. Я так сильно стискиваю челюсть, что слышу скрежет зубов в ушах.

И Тимур всё замечает.

— От меня, наверное, несёт? — неожиданно смущённо сипит он.

— Нет. У меня… — проглатываю мерзкий ком в горле. — Мне может стать плохо от вида крови или ран. Я… — виновато поднимаю глаза на лицо Тима, — не могу. Попробуешь сам?

Не говоря ни слова, он кивает и забирает у меня полотенце, а я тут же подрываюсь с кровати. Отхожу к окну и продыхиваю дурноту, а саму накрывает стыд. Вызвалась помочь, называется.

— Всё. Больше я не такой грязный. Но ты посмотри, я нормально хоть пластырь прилепил? — слышу просьбу у себя за спиной.

Я нерешительно оборачиваюсь. Тимур всё ещё сидит на том же месте, только на нём теперь действительно почти нет следов драки. В тёплом полумраке мне видны лишь несколько синяков на рёбрах. Но зато есть криво приклеенный пластырь чуть выше скулы. Это выглядит комично и вызывает у меня улыбку.

— Надо переклеить, — говорю тихо.

Я снова присаживаюсь к Тиму на кровать. Тянусь пальцами к лейкопластырю и осторожно поправляю его край на скуле. А моей ладони касается горячее дыхание Тимура.

И, видимо, в этот момент, меня догоняет мой адреналин.

Он должен был сработать ещё когда я смотрела, как Тимур дерётся и как бьют его самого. Но именно сейчас в вены происходит бешеный выброс жара. И по рукам уже идёт дрожь. Трясущимися пальцами я касаюсь скулы Тима. А потом провожу подушечками пальцев по щеке вниз. Я не знаю и не понимаю, что сейчас творю. У меня так горит в груди. Сильно. Бешено.

Кажется, я с ума сойду, если не прикоснусь к чёрным линиям татуировки на шее Тима. И я касаюсь её. Обвожу одну из букв и будто оголённых проводов касаюсь. Меня колотит. А Тим нервно сглатывает. Его кадык резко дёргается.

Я не отвожу глаз от своих пальцев, которые замерли на напряжённой шее. Понимаю, чувствую, что делаю что-то запретное для себя. Мне дико непривычно ощущать, как горячо внизу моего живота.

От Тима пахнет потом и терпкостью дезодоранта. А я хочу дышать и дышать им.

В мою голову вдруг ударяет очень понятное осознание. Я вру маме, не могу найти себе места и сбегаю ночью из дома, наплевав на все запреты, всего лишь потому, что влюблена.

Я влюблена в Тимура.

Эта мысль такая простая и в то же время невероятно страшная для меня. В груди немеет. Там всё сдавлено моим сердцем, которому тесно от чувств.

Я слышу неровное дыхание Тима, ощущаю бешеный пульс на его шее у себя под пальцами. И я решаюсь поднять взгляд.

Глаза Тимура напротив оказываются непривычно тёмными и пугающими. Но я позволяю себе просто взять и утонуть в их глубине.Я ведь влюблена.

Подаюсь вперёд, но вот Тим не двигается. Его взгляд затуманивается и хаотично скользит по моему лицу. Дотрагиваюсь до губ Тимура подушечками пальцев. Они горячие и шершавые. Не могу отвести от них взгляд.

Тим вдруг очень осторожно двигает губами. Слегка приоткрывает их, оставляя на моих пальцах своё горячее дыхание и поцелуй. Мою голову ведёт окончательно. Ток расходится по телу. Я не дышу. И Тим, кажется, тоже…