— Я серьёзно, Ань, — голос Тимура умоляюще и так пугающе садится.

Горин поднимает голову. В его опухших глазах ещё сильнее полопались капилляры. И во взгляде столько боли, что мне становится как-то нехорошо. Нет, Тимур не издевается. Я точно вижу — ему больше чем просто плохо.

— У меня нет денег и разрядился телефон, чем я могу тебе помочь? — спрашиваю тихо.

— Водить умеешь? — прикрывая глаза, с придыханием произносит он.

— Да, но…

Тимур не даёт мне договорить:

— Мне нужно, чтобы ты отвезла меня в одно место.

Глава 22

Глава 22

Один из признаков слабохарактерности — это злость на самого себя, вызванная тем, что ты понимаешь: твоим неумением твёрдо сказать «нет» пользуются.

И я злюсь. Не на Горина, что распластался на переднем сиденье и иногда постанывает, и не на проезжающих мимо автомобилистов, сигналящих мне, потому я туплю на дороге. Права-то я получила летом после школьных экзаменов, но вот за руль потом и не садилась.

Я злюсь на себя. Почему я везу Тимура туда, куда указывает он? То и дело с пассажирского сиденья доносится еле живое и хриплое: прямо, налево, следующий поворот направо. Почему я не бросила его там, на парковке? Ну, на худой конец, не отвезла в больницу?

С самой первой минуты нашего знакомства Тимур и слова мне хорошего не сказал. Угрозы. Оскорбления. Распускание рук и похабные намёки. А я проглотила всё это, поревела и сейчас везу Горина, следуя его указаниям. Так кто я?

Сама не знаю. Дура, наверное. У меня потеют ладони, которыми я вцепилась в руль чужой иномарки, и дрожат ноги. Но я мысленно представляю, как нужно было поступить: гордо бросить умоляющего о помощи Тимура прям там, на парковке. Но нет, я везу его неизвестно куда. Правда, едва съехав с асфальтированной дороги на грунтовую и отметив, что вокруг начинают мелькать какие-то старые склады, я всё понимаю сама.

— Ты издеваешься? — ещё сильнее сжав руль, бросаю недоумевающий взгляд на Тимура. Он держит крепко скрёщенные руки у себя на груди, а затылком упёрся в подголовник сиденья. Смотрит вперёд на дорогу через чуть приоткрытые глаза. — Сюда? Тебе в больницу надо! Ну или домой, возможно, родители…

— Я сам решу, куда мне надо, — грубо обрывает меня Тимур, не двигаясь. Его немигающий взгляд направлен на лобовое. — Там метров через двести будет поворот налево, в лесополосу. Сверни.

Меня не покидает чувство, что происходящее — бред, но глазами уже ищу тот самый поворот. А ещё через несколько минут мы оказываемся у обшарпанных железных ворот гаража, с двух сторон от которого тянутся такие же облезлые бетонные стены.

Тимур, не дожидаясь, пока я заглушу мотор, забирает ключи от машины, выползает из неё и нетвёрдой походкой направляется к воротам. Опершись одной рукой о них, второй несколько раз бьёт по железному полотну. Настороженно наблюдая за Гориным, я выхожу из его иномарки. Мне кажется, что он уже совсем плохо стоит на ногах.

— Тебе нужен врач, — осмеливаюсь констатировать и без того понятный факт.

— Мне нужен Пахом, — сипит Тимур. — Он поможет.

— Кто такой Пахом?

Но мой вопрос виснет в воздухе, потому что гаражные ворота распахиваются, а мне и спрашивать больше ничего не хочется. Ворота нам открывает тот, чей шрам от переносицы до самого подбородка я запомнила. Это тот охранник, что отпустил меня в ту ночь. Он даже одет в то же: чёрные джинсы и футболку. Я испуганно таращусь на него, а амбал с явным подозрением — на нас.

— Это что за?..

— Пахом, пропустишь? — судорожно выдыхает Тимур.

Какие-то секунды этот Пахом молчит. Хмурится, окидывая недовольным взглядом сначала меня, потом переключая внимание на Тимура.

Нахмурившись, тот самый квадратноголовый амбал перестаёт загораживать собой проход. Пропускает Горина в гараж и выжидающе смотрит теперь и на меня. А я стою как вкопанная. Догадываюсь, что он ждёт, когда я пройду вслед за Тимуром. Видимо, этот Пахом меня не узнал. Пока что... Он просто буравит меня глазами так, что я безмолвно и послушно следую за Тимуром. А ведь не собиралась же!

Из гаража Пахом ведёт во двор, где вокруг лишь сплошные обветшавшие постройки, напоминающие склады. В один из таких, с бетонной лестницей вниз, нас и заводит Пахом, а у меня происходит дежавю. Отсюда же я и бежала...

От волнения спирает дыхание. Осматриваюсь вокруг, когда спускаюсь по лестнице за Тимуром и Пахомом. Серые стены, изрисованные яркими граффити, при свете дня уже не кажутся такими пугающими. Но у меня всё равно мурашки по спине.

Передо мной тот же длинный коридор с парочкой тусклых лампочек, железное полотно, приваренное вместо двери, и в итоге мы оказываемся в той же самой каморке.

Я сразу нахожу себе место в ближайшем углу, а Тимур валится на тот же диван, на котором я пришла в себя после обморока. От его веса он со скрипом прогибается.Пахом в это время плотно прикрывает за нами дверь.

— Что вы здесь делаете? — спрашивает сурово, перекидывая взгляд то на меня, то на Тимура и обратно.

А Горин тем временем стонет, сжимая свою голову ладонями:

— У тебя есть что-нибудь от башки, а?

— Что с ним? — почему-то именно у меня спрашивает Пахом.

— Очень болит голова, — отвечаю тихо, стараясь не глазеть на этого амбала.

Да и как можно смотреть куда-то, когда на старой, ободранной кушетке, укрытой выцветшим покрывалом, лежит тело, которое явно ломает от боли. Тимур сдавленно постанывает, а Пахом недовольно подходит к нему.

— Мало по твоей башке вчера настучали, — бубнит он. — Судя по амбре, ты ещё и напился после. Придурок! — Пахом хватает Тимура за ноги и скидывает их на пол. Потом цепляется за ворот чёрного худи и заставляет сесть. — Раздевайся давай. Нечего у меня на диване в грязном валяться.

— Пахом, не заеб***й, — рычит Тимур и откидывается спиной на стену.

Амбал вдруг оборачивается ко мне, всё ещё тихо стоящей в углу, и достаточно бескомпромиссно приказывает:

— Чего уставилась? Помоги раздеть его.

От такого тона я даже и пискнуть против не смею. Сглотнув, на деревянных ногах приближаюсь к Пахому, который уже стягивает с Тимура кроссовки. А я просто топчусь рядом, не понимая, что делать. Раздевать? Но как?..

— Эй, не тупи. Кофту с него снимай, — уже рявкает на меня Пахом.

Я подчиняюсь. Неуверенно тянусь к краю худи Тимура, склоняясь над ним. Я снова дышу парами перегара. Пальцы зажимают пыльную ткань и тянут её вверх. И Тимур не сопротивляется. Поднимает руки, помогая снять с себя худи, под которым ничего нет, кроме тела, разрисованного татуировками.

Одно неосторожное движение, и мои пальцы случайно касаются этих чёрных линий. Мимолетно проскальзывают вдоль рёбер… Я чувствую тепло чужого тела. И это отзывается чем-то незнакомым внутри меня. Я ощущаю, как мой живот схватывает спазм. Не болезненный. Нет. А вызывающий бешеный прилив смущения. Особенно когда кожа Тимура покрывается заметными мурашками. Они расползаются по его телу: с груди... по чётким линиям пресса вниз… Я неосознанно шумно сглатываю, а Тимур дёргается и сразу же сдавленно бурчит:

— Щекотно.

— Извини, — шепчу я, краснея до ушей. Как можно скорее отвожу взгляд от крепкого торса с чётким рельефом мышц.

Стягиваю это чёртово худи, бросаю его на спинку дивана и пячусь обратно к тому углу, где и стояла до этого. И только тогда осмеливаюсь снова взглянуть на Тимура. Пахом небрежно закидывает его ноги на диван и отходит куда-то к столу в другом углу каморки. А сам Горин уже лежит с закрытыми глазами, прижав одну ладонь к своей полулысой голове. И по тому, как вздрагивают его ресницы, понимаю, что Тимура сейчас разрывает от боли.

— Проглоти и спи. — Пахом возвращается и протягивает ему какие-то таблетки и пластиковую бутылку воды.

Тот послушно выполняет команду амбала. И секунды не проходит, как Тимура вырубает. А Пахом уже хватает меня за локоть и выталкивает из каморки в узкий проход.

— Ты вообще на кой чёрт его сюда притащила? — он угрожающе понижает тон.