Самого де Труа в гостинице не оказалось – он вместе с Бертраном поехал расспрашивать охотников. Авроре это было на руку – она хотела поговорить со слугами в отсутствие их грозного господина. Их было четверо – Анна, служанка Люсиль, Луи, слуга Жюля-Антуана, Огюст и Бернар, исполнявшие роли кого-то вроде стражников. Аврора представилась им всем самым вежливым образом и выдала ту же полуправду, что и Маргарите, – что она хочет возмездия именно для убийцы, а не для всех разбойников разом. Похоже, никто из слуг ей особо не поверил, но возражать они не решились, должно быть, боясь, что их обвинят в пособничестве шайке Чёрного Жоффруа.

Огюст и Бернар, судя по их сходству, были братьями. Высокие, широкоплечие, до самых глаз заросшие курчавыми чёрными бородами, они и сами были похожи на разбойников, и Авроре даже стало неуютно в их присутствии. На вопросы оба отвечали неохотно и скупо, утверждали, что не знают причину утренней ссоры дяди и племянницы, не видели тела Люсиль и следов насилия на нём. Так ничего и не добившись, Аврора обратилась к Луи. Он был постарше братьев и пониже ростом, но тоже крепок и широкоплеч, круглое лицо его казалось ещё более красным из-за коротких седых волос, почти белых. Во время разговора Луи часто моргал ресницами, тоже белыми, и всячески пытался давить на жалость, но у Авроры возникло ощущение, что слёзы, если они у него и были, он давно выплакал и теперь притворяется. Она видела всех четверых слуг на похоронах, но тогда не присмотрелась к ним как следует, отвлёкшись на де Труа, и теперь сожалела об этом.

Больше всего пользы принесла Анна. Аврору удивило то, что служанка Люсиль так немолода: Анна была явно старше Луи и, скорее всего, старше Жана и Марии. Седые, но всё ещё густые волосы были уложены венцом на голове этой миниатюрной старушки, держалась она с удивительным для своего роста и положения достоинством, а голубые глаза на морщинистом лице хоть и выцвели, но не утратили своей ясности. Анна плакала, не сдерживаясь, и её слезам, в отличие от слёз Луи, Аврора была готова поверить.

– Я сочувствую вашему горю, – искренне произнесла она, заглядывая в лицо старушки. – Люсиль была замечательной, светлой и солнечной, и мне будет ужасно её не хватать. Она могла бы стать мне лучшей подругой, но не успела. И я хочу найти человека, который лишил её этой возможности, найти и наказать. Помогите же мне это сделать!

– Бог его накажет, – с глубоким убеждением произнесла Анна и перекрестилась. – Бог всё видит.

– И всё же я не хочу, чтобы преступник избежал земного суда. Но чтобы выяснить, кто он, мне нужно задать вам кое-какие вопросы.

– Ох, да что с меня, старой, взять! – махнула рукой служанка, но в глазах её мелькнул огонёк любопытства.

– Господин де Труа рассказывал, что Люсиль сбежала в лес после ссоры с ним. Вы не слышали, случайно или намеренно, из-за чего они поссорились? Я понимаю, что подслушивать непристойно, но поверьте, сейчас я далека от того, чтобы судить вас за это! – поспешно добавила она, видя, как нахмурилась Анна.

– Это было совсем рано утром, – после долгой паузы ответила она. – Мужики, те ещё спали, – видимо, она с лёгким оттенком презрения называла «мужиками» Огюста с Бернаром и Луи. – Господин Жюль-Антуан вошёл в комнату к госпоже Люсиль, но уж о чём они разговаривали – один Бог ведает! Если и ругались, то тихо, так что ни одна живая душа не прознала. Я-то проснулась, когда дверь хлопнула...

– Какая дверь? – перебила её Аврора.

– Дверь в комнату госпожи Люсиль, какая же ещё? Она выбежала оттуда, моя ласточка, в лёгком платье, в туфельках, ни шляпки, ни перчаток, ни даже накидки. Выбежала и припустила прочь!

– Вы сами это видели?

– Видела собственными глазами, я как раз выглянула посмотреть, что за шум. Думаю, все проснулись! Луи тоже из двери высунулся, но попозже, когда Люсиль уже умчалась. Если бы я знала, что вижу её живой в последний раз... – Анна судорожно сглотнула и прижала руку к груди. – Она за что-то злилась на дядю, это было видно. Крикнула ему: «Я убегу к ней! Она мне поможет!».

– Так и сказала? «Она мне поможет?», – настороженно вскинулась Аврора.

– Так и сказала, моя бедная овечка! А дядя только сверкнул ей вслед глазами, развернулся и зашагал к себе. Так хлопнул дверью, что стены задрожали!

– Он не пытался догнать Люсиль, остановить её?

– Нет... не знаю, – Анна потупилась. – Мужики, наверное, досыпать пошли – рано ведь ещё было. А я молиться стала за бедную мою девочку. Прямо здесь же, в номере, опустилась на колени и вознесла молитву Пресвятой Богородице. Я вот думаю: может, Люсиль про неё говорила: «Она мне поможет»? Про Деву Марию? – она снова перекрестилась.

– Про Деву Марию? – растерянно переспросила Аврора. Она не ожидала таких слов. Едва услышав, что Люсиль надеялась на помощь какой-то женщины, она подумала, не является ли этой женщиной она сама, и когти вины с новой силой впились в её сердце.

– Именно, про неё! Госпожа Люсиль не раз говорила, что хочет отказаться от всей этой шумной светской жизни и уйти в монастырь. Вот я и подумала, что она решилась-таки исполнить своё намерение и побежала в церковь, – Анна издала сдержанный всхлип.

Аврора ненадолго задумалась. Речь об уходе в монастырь зашла и в тот раз, когда они с Люсиль говорили возле церкви. Но что могло побудить такую молодую девушку принять постриг?

– А как её дядя относился к тому, что она собирается стать монахиней? Он ведь знал об этом?

– Знал, как же не знать! Госпожа Люсиль говорила ему об этом пару раз, но он велел ей не забивать голову всякими глупостями. Он заявлял, что в монастыре она взвоет от скуки и через неделю запросится домой. Они вообще частенько ссорились, прости их Господь! – Анна вновь осенила себя крестным знамением. – У господина суровый нрав, а моя бедная Люсиль была молода, горяча и вспыльчива. Они старались, чтобы никто не слышал их ссор, но уши-то у нас есть, – она поглядела на Аврору почти виновато.

– Вы давно служите Люсиль?

– Да с тех пор, как ей исполнилось одиннадцать... или двенадцать. Но я и до этого знала её, поскольку была служанкой у её двоюродной тётки. Потом она отдала Богу душу, упокой её Господь, – она опять перекрестилась, – и меня принял к себе господин де Труа, отец бедняжки Люсиль.

Анна погрузилась в воспоминания, и Аврора была вынуждена мягко вернуть её к действительности.

– Мне показалось, что Люсиль и её дядя очень привязаны друг к другу. Никогда бы не подумала, что они могли так часто ссориться!

– Они любили друг друга, это верно, – мигом вступилась за хозяев Анна, – но ведь такое в каждой семье бывает! Кричат, ссорятся, плачут, потом мирятся. Господин де Труа, прости Господи, иногда даже порол Люсиль.

– Порол? – Аврора вздрогнула, представив, как Жюль-Антуан с обычным своим хищным выражением лица наносит розгами удары плачущей и извивающейся племяннице.

– Порол, да так, что она порой неделю сидеть не могла! Плакала, конечно, просила прощения, он её после каждой порки обнимал, утешал... Что поделать, госпожа? Кто жалеет розги, тот губит ребёнка. И меня в детстве секли, и Луи, и господина де Труа, наверное, тоже... Всем нам в детстве доставалось!

– Мне – нет, – внезапно охрипшим голосом проговорила Аврора. – Меня ни разу в жизни не пороли.

Анна в ответ на это лишь недоверчиво покачала головой. Аврора, которую всё ещё слегка мутило от представленной картины истязания, с трудом выдавила из себя следующий вопрос:

– А за что дядя бил племянницу?

– Да мало ли за что! – Анна всплеснула руками. – За разбитую чашку, за разлитые чернила, за то, что убежала на прогулку без спроса, за то, что сунулась в подземелье замка, за то, что сказала что-то не то при гостях...

Авроре подобное казалось дикостью, но служанка говорила об этом как о чём-то совершенно естественном. Тряхнув головой и заметив, что она, кажется, начинает перенимать жесты Леона, Аврора вернулась к самому важному:

– Я понимаю, что вам тяжело об этом говорить, но всё же постарайтесь вспомнить. Когда тело Люсиль привезли сюда, вы его омывали?