– Франсуа, как обычно, преувеличивает, – Бертран поглядел на неё с такой нежностью, что Леон невольно отвёл взгляд, чувствуя, что стал свидетелем чего-то личного, не предназначенного для посторонних глаз. – Право, Гретхен, мне ничего не угрожало...
– ... кроме смерти от разбойничьей пули или клинка!
– И мне на помощь очень вовремя поспешил этот молодой человек, – Бертран указал на Леона. – Леон Лебренн, бывший капитан королевских гвардейцев. Леон, это Маргарита... – он замялся, словно не зная, как представить белокурую красавицу, – пожалуй, лучшая белошвейка в наших краях.
Леон снова поднялся и молча поклонился. Маргарита, судя по всему, не была сестрой, дочерью или племянницей Бертрана; не могла она и быть его женой, иначе бы он прямо об этом сказал. Служанкой она тоже быть не могла: вряд ли бы служанка посмела столь прямолинейно упрекать своего господина, обращаясь к нему на «ты». Оставался только один ответ: Маргарита, или, как назвал её Бертран, Гретхен, – его любовница.
Леон был далёк от того, чтобы осуждать нового знакомого за то, что тот открыто живёт с женщиной, не являющейся его женой, поэтому он опустился на место и вновь принялся за трапезу. Гретхен же обратила свой взор на Железную Руку и прищёлкнула языком.
– Твой камзол весь изорван и в еловой хвое. Придётся мне снова браться за иголку с ниткой... Ох, Бертран, почему ты не мог взять с собой кого-нибудь из охотников?
– Ты сама говорила, что кто-то из них может быть в сговоре с лесными разбойниками, – он нежно погладил Маргариту по руке. – Ну полно, полно. Я понял, что поступил как круглый дурак, и в следующий раз буду умнее. К тому же у меня теперь есть человек, с которым не страшно ни пойти охотиться на кабана, ни сунуться в лес к разбойникам, ни отправиться в самое пекло!
Он кинул взгляд на Леона и вдруг без всякого перехода спросил:
– Вы, Леон, как я понял, оставили службу и сейчас блуждаете без особой цели, не так ли?
– Так, – Леон выпрямился, чувствуя на себе внимательный взгляд Маргариты, которая изучала его, словно диковинного зверя.
– Человек вы храбрый, оружием владеете, друга в беде не оставите, – Бертрану в голову явно пришла мысль, которую он счёл блестящей. – Чем просто так носиться по полям и лесам без дела, поступайте-ка ко мне на службу. Такого жалованья, какое вы получали при дворе, не обещаю, но иметь лишний золотой в кармане никогда не помешает.
– На службу? – Леон удивлённо уставился на него. – Это кем же?
– А хотя бы капитаном моей личной гвардии, – не раздумывая ни минуты, ответил Железная Рука.
– У вас есть личная гвардия? – Леон едва сдержался, чтобы не обвести красноречивым взглядом столовую с потёками на стенах, потрескавшимся дубовым столом и трещиной на оконном стекле. Бертран, конечно, не бедствовал, но содержание гвардии вряд ли было ему по карману.
– Если вы согласитесь с моим предложением – будет.
– Гвардия из одного человека? – Леон усмехнулся.
– Ну, некоторые люди стоят целой роты, – Бертран усмехнулся в ответ. – Вы, да и я тоже, чего уж скромничать, как раз из таких. Останьтесь хоть ненадолго, а? Вы поможете мне изловить этих лесных тварей, а я вас без награды не оставлю, будьте уверены.
Леон ненадолго задумался. Предложение Бертрана стало для него полной неожиданностью, но в нём, если подумать, было здравое зерно. Он и впрямь прибыл сюда без цели, а Железная Рука предлагал ему эту цель и возможность не остаться без средств вдобавок. Леон мало что помнил о своём прошлом и не знал, чего хочет от будущего, так почему бы ему не остаться в этом приветливом осеннем краю с его зелёными холмами, густыми лесами и быстрыми реками? «И Аврору Лейтон я наверняка буду время от времени встречать, они ведь соседи с Бертраном», – мелькнула вдруг в голове непрошеная мысль, и она, как ни странно, стала решающей.
– Что ж, если никто из обитателей вашего замка не будет относиться ко мне с подозрением, считая лазутчиком разбойников... – начал он, бросая взгляд на Маргариту, которая стояла чуть позади Бертрана, опустив руку на спинку его кресла, словно стремясь отгородиться от нового человека.
– И я, и Франсуа, и Вивьен всецело доверяем решениям Бертрана, – подозрительность исчезла из её глаз, сменившись любопытством. – Скажите, господин Леон, а вы правда были при дворе? При дворе его величества?
– Так точно, – ответил Леон, подавив желание добавить: «Но почти ничего об этом не помню». Потом он перевёл взгляд на хозяина замка.
– Если вы доверяете мне, я с радостью поступлю к вам на службу.
– Вот это мне нравится! – Бертран стукнул железной рукой по столу с такой силой, что подпрыгнули стоявшие на нём бокалы и блюдца. – Никаких лишних слов, коротко и ясно! Чувствую, мы с вами подружимся, Леон! Я же могу называть вас Леоном? – несколько запоздало спохватился он.
– Пожалуйста, – Леон неожиданно для самого себя искренне улыбнулся – в последнее время такое случалось с ним не так часто. Впрочем, слова «последнее время» были чересчур расплывчаты и обозначали тот период, который Леон почти не помнил. Пора было оставить «последнее время» в прошлом и сделать решительный шаг в «новое время», вместе с новой службой начать и новую жизнь.
Жизнь, которая, быть может, окажется счастливей той, что он предпочёл забыть.
***
Аврора Лейтон медленно отошла от окна, за которым уже давным-давно угас день и вступила в свои права ночь, опустилась на кровать и, подняв руку к затылку, вытащила из волос заколку, украшенную полумесяцем. Заколку она положила на туалетный столик, взяла изящно выточенный деревянный гребень и принялась неторопливо расчёсывать длинные чёрные волосы. Она совсем недавно помыла их, и теперь они были мягкими и пушистыми, окружали голову тёмным облаком, не желая укладываться волосок к волоску и источая едва уловимый запах полыни и фиалок.
Вечернее расчёсывание волос было ритуалом, который позволял успокоиться, изгнать из головы накопившиеся за день мысли и настроиться на нужный лад. Аврора уже давно заметила, что после того, как она хорошенько расчешет волосы, ей быстрее удаётся уснуть, да и сны снятся менее тревожные. Впрочем, сегодня ей вряд ли могло помочь простое расчёсывание волос. Вздохнув, Аврора отложила гребень, задула стоящую на столике свечу и, откинувшись на подушку, закрыла глаза. Она достаточно утомилась за день, поэтому знала: сон придёт быстро. Надо только лежать с закрытыми глазами, ровно дышать и не думать ни о чём. Чтобы ни о чём не думать, она считала в уме и уже где-то на счёте «сто» соскользнула в сон.
Вчужойсон.
Иногда ей удавалось остаться в своём собственном сне и уже из него перейти в чужой, иногда она сразу попадала в чужое сновидение. Сегодня это был сон Марии, ярко-жёлтый, как подсолнух, весь пронизанный весёлыми золотыми искорками. Верной служанке, как это часто бывало, снилась её кухонька, до блеска начищенные кастрюли и сковородки, остро наточенные ножи, аппетитный запах и не менее аппетитное шкворчание жарящегося мяса да золотистые кольца лука, поджаривавшегося вместе с мясом. Аврора не стала надолго задерживаться в этом сновидении, не стала переходить и в сон Жана, красновато-коричневый с терракотовым оттенком. Вынырнув из подсолнухового облака, она огляделась и бестелесной душой полетела прочь из замка над безмолвными полями, тихо шумящими лесами и спящими домами, в сторону владений Бертрана Железной Руки.
Аврора обнаружила у себя способность проникать в чужие сны ещё в детстве. Тогда это не казалось ей чем-то из ряда вон выходящим. Родителям она о своём даре не рассказывала, поскольку даже маленькой понимала, что подсматривать чужие сны так же неприлично, как подглядывать за купающимся человеком, друзей же по играм у неё не было. Повзрослев, Аврора осознала, что способна делать то, что даётся далеко не всем людям, возможно, даже никому на свете, кроме неё, и это знание как напугало, так и обрадовало её. Она боялась, что рано или поздно кто-то догадается о её способностях и её казнят как ведьму, но в то же время радовалась тому, что теперь может знать самые сокровенные тайны людей. Если в детстве её бросало из сна в сон, и она даже не сразу поняла, что попадает в чужие сновидения, то с возрастом она научилась управлять своими способностями и теперь могла сама выбирать, в чей сон входить и входить ли вообще. Также Авроре узнала, что у её дара есть определённая граница, которая, судя по всему, пролегала где-то возле владений её и Бертрана де Мармонтеля, поэтому она не могла, скажем, душой перенестись к Лувру и подсмотреть сны его величества Людовика XIV.
