Однако король постоянно думал об этих потерях и видел в них перст судьбы. Он говорил: «Господь меня наказывает, я это заслужил, но оставим наше горе оплакивать нашим домочадцам и посмотрим, что можно сделать, чтобы предупредить беды государства».

На этом испытания не окончились. 16 апреля 1713 года в Версале умер младенец герцог Алансонский. Ему исполнилось только три недели. 14 мая 1714 года скончался Карл Французский, герцог Беррийский, младший брат герцога Бургундского.

Теперь все будущее королевской династии держалось на последнем единственном потомке чистых королевских кровей, Людовике, герцоге Анжуйском, будущем Людовике XV. Он родился 15 февраля 1710 года.

И вот, подошел черед самого Людовика XIV. Король говорил мадам де Ментенон: «Я всегда слышал, что трудно смириться со смертью; я же, дойдя до этого момента, которого человек так страшится, не нахожу, что так уж трудно принять это решение».

Старое дерево казалось всем неискоренимым, и в государстве этому только радовались. Даже те, кто считал, что правление Людовика XIV несколько затянулось, понимали, что в случае смерти старого короля тяжкий груз правления ляжет на плечи малолетнего монарха и начнется смута. Но Людовик XIV в своей жизни так много воевал, работал, ездил верхом, что его здоровье было значительно подорвано.

Летом 1715 года жизнь текла как и прежде. 9 августа король вернулся с охоты несколько усталым. На следующий день он отправился в Версаль. Почувствовав внезапное недомогание, Людовик с трудом дошел из кабинета до часовни. В воскресенье прошло заседание совета министров. После этого король последний раз в жизни совершил прогулку до Трианона.

В понедельник, 12 августа, Людовик почувствовал сильные боли в ноге. Врачи поставили диагноз – радикулит. Многие врачи могли бы в этом случае ошибиться, но самая страшная ошибка состояла в том, что в продолжение двух недель они упорствовали в своем диагнозе. Часть дня король работал с министрами, а затем, невзирая на усиливающееся недомогание, отправился к маркизе на концерт камерной музыки. В десять часов состоялся церемониал королевской трапезы в присутствии большого количества придворных. Этот церемониал всегда был своего рода спектаклем: ел один король, а остальные только присутствовали. Лег спать Его Величество в 12 часов ночи. Маркиз Данжо, который присутствовал на церемонии отхода ко сну, пришел в ужас: «Он показался мне мертвым, когда я увидел его раздетым. Никогда еще человек мощного телосложения не превращался за такой короткий промежуток времени в ходячий скелет, казалось, плоть его быстро таяла».

Такой напряженный режим сохранялся еще двенадцать дней, причем страдания больного ежедневно усиливались.

Только 24 августа Людовик XIV осознал, что болезнь его зашла слишком далеко и что он уже никогда не поправится. Он почувствовал приближение смерти и сам вынес себе приговор, не дожидаясь заключения врача. Конечно, король боролся изо всех сил, потому что знал: каждый отсроченный день, каждый день, отвоеванный у болезни, – это день, выигранный для малолетнего наследника.

24 августа после ужина Людовику стало так плохо, что он отпустил придворных, позвал священника и исповедался. Нога короля почернела, и это было очень похоже на гангрену. Врачи не придумали ничего более остроумного, как сказать, что «весьма смущены». Его Величество, заявили они, «страдал ознобом с Троицы», и теперь болезнь осложнилась из-за того, что больной пренебрегал лечением.

25 августа король потерял сознание, у него начались судороги. Очнувшись, Людовик потребовал предсмертного причастия. Как свидетельствует Данжо: «Посчитав с этого момента, что ему осталось жить всего лишь несколько часов, он стал действовать и все приводить в порядок, как человек, который должен сейчас умереть, и делал это с беспримерной твердостью, присутствием духа и благородством».

Король стал перечитывать завещание и делать пометки на полях. Маркиза де Ментенон тихонько сидела в углу. Ее присутствие Людовик терпел до самого последнего часа, изо всех сил скрывая раздражение. Пытаясь не обращать внимания ни на нее, ни на любопытных придворных, которые то и дело тайком пробирались в спальню, Людовик вызывал по очереди тех, кому собирался дать предсмертные указания. Каждый подходил к умирающему, выслушивал его, а потом, весь в слезах, удалялся в соседний кабинет.

26 августа толпа народа стояла около спальни монарха; было заполнено все пространство между большими апартаментами и Зеркальной галереей. «Около десяти часов медики перевязали ногу короля и сделали несколько надрезов до самой кости; и когда увидели, что гангрена уже достигла такой глубины, то не осталось сомнения, вопреки всем надеждам на лучший исход, что она идет изнутри и что никакие лекарства не смогут спасти больного». Маркиза де Ментенон присутствовала при этих пытках. Сначала король ласково попросил ее удалиться. Она сделала вид, что ушла, но на самом деле осталась. Тогда король сказал, что «раз никакие лекарства не смогут ему помочь, он просит ему позволить хотя бы умереть спокойно».

К королю подвели малолетнего дофина. Будущему Людовику XV в то время было чуть больше пяти лет. Король-Солнце его поцеловал и произнес: «Мой дорогой малыш, вы станете великим королем, но счастье ваше будет зависеть от того, как вы будете повиноваться воле Господа и как вы будете стараться облегчить жизнь ваших подданных. Для этого нужно, чтобы вы избегали, как могли, войну: войны – это разорение народов. Не следуйте моим плохим примерам; я часто начинал войны слишком легкомысленно и продолжал их вести из тщеславия. Не подражайте мне и будьте миролюбивым королем, и пусть облегчение участи ваших подданных будет вашей главной заботой».

После этого Людовик подозвал служащих двора и прислугу. Слабым, но твердым голосом он сказал им: «Господа, я доволен вашей службой; вы служили мне верно и с большим желанием мне угодить. Я очень сожалею, что недостаточно, как мне думается, вознаградил вас за это, но обстоятельства последнего времени мне не позволили это сделать. Мне жаль расставаться с вами. Служите моему наследнику с таким же рвением, с каким вы служили мне; это пятилетний ребенок, который может встретить немало препятствий, ибо мне пришлось преодолеть их множество, как мне помнится, в мои молодые годы. Я ухожу, но государство будет жить всегда; будьте верны ему, и пусть ваш пример будет примером для остальных моих подданных. Будьте едины и живите в согласии, в этом залог единства и силы государства; и следуйте приказам, которые будет вам отдавать мой племянник. Он будет управлять королевством; надеюсь, что он будет это делать хорошо. Надеюсь также, что вы будете выполнять свой долг и будете иногда вспоминать обо мне».

Осталось только проститься с дамами. Данжо удивлялся, «как король мог выдержать плач и такие стенания».

Все это время король знал, что за дверями его спальни разгораются страсти и амбиции, но произносил слова любви, призывал к миру и спокойствию. Данжо записал: «Последние моменты жизни этого великого монарха показывают христианскую стойкость и героизм, с которыми он встретил приближение смерти. Он сохранил полную ясность ума и твердость характера до самого последнего момента жизни и, говоря с нежностью и добротой со всеми, с кем пожелал говорить, сумел сохранить свой авторитет и величие до последнего вздоха. Ручаюсь, что самые страстные проповедники не смогли бы красноречивее и трогательнее сказать то, что он сказал, найти более достойные выражения, которые наиболее ярко выявили бы те черты, которые свойственны были ему как настоящему христианину, настоящему герою, королю-герою».