— Но для чего? — я никак не мог понять, какой смысл связываться с Землёй, если мы и так туда летим?

Никто мне не ответил. Судя по выражению их лиц, они знали ответ, просто не торопились мне его озвучить. А я вдруг вспомнил, что это была моя идея.

— Чтобы они нас взорвали на подлёте? И эта “зараза”, — я нарисовал пальцами в воздухе жест кавычек, — не перебралась на Землю.

Элиз кивнула.

— Вы, Васили́, высказали гипотезу, что это безумие, которое овладело Новаком, может передаваться от человека к человеку.

— И сделал я такое предположение исходя из…?

— Исходя из того, что Новак всегда боялся остаться в одиночестве, — ответил мне Шнайдер. Но этот ответ абсолютно ничего не объяснил.

— И при чём тут аутофобия? — не совсем понял я.

— Как ты тогда сказал, эта фобия характеризуется чувством духовной пустоты. Где-то на середине обратного пути, мы все друг с другом переругались. Впервые за время нашей миссии. Мы столько времени провели вместе без ссор, благодаря тебе и твоему мастреству. Ты очень помогал нам в разрешении наших около конфликтных ситуациях. Но то ли ты тогда не поспел, то ли ещё что-то произошло. Мы сами плохо помним ту ссору, она в памяти у всех нас будто в тумане. После ссоры мы разошлись все по своим каютам и не хотели разговаривать друг с другом.

— Даже при случайной встрече отворачивались друг от друга, — добавила Элиз.

— Но причина же должна была быть? — не унимался я. Очень уж хотел вспомнить, что же тогда произошло.

— Должна была быть, да. Но никто из нас её не помнит, — со вздохом сказал Шнайдер.

— Может, Новак-сан помнит, поэтому и стал таким, — внезапно вставила Мику.

— Значит, — я, кажется, понял к чему они вели, — Новак остался один на долгое время, его охватила аутофобия, и он превратился в нечто ужасающее?

— Что значи́т нечто ужасающее? — опять сделала ударение на последний слог Элиз.

— А вы не посмотрели на него через иллюминатор, когда нашли меня в шлюзе? — удивился я.

— Когда мы пришли, там уже никого не было, — серьёзным тоном сказал Шнайдер. — Ты уверен, что тебе это не привиделось?

— Лучше бы привиделось, — обречённо сказал я. — Давайте я подробнее расскажу, что помню об этом походе.

— И всё же, я не могу представить то, что нам только что описал Лазарев-сан, — сказала Мику. — Это больше похоже на какой-то бред сумасшедшего.

Несмотря ни на что, она всегда добавляла уважительный суффикс “сан” ко всем, к кому обращалась.

— Если честно, то я и не хочу это представлять, — возразила ей Элиз. — И не только представлять, я и видеть теперь не хочу этого Новака.

— Всегда существует вероятность того, что один из нас повторит его несчастную судьбу, — снова в своей пессимистической манере закончил обсуждение Шнайдер.

Немец, кстати, всё время моего рассказа непрерывно собирал устройство для подачи сигнала на Землю. Он даже ничего не уточнял и не переспрашивал, как делали это Мику и Элиз.

Теперь же мы молчали, каждый думал о чём-то своём, а Шнайдер продолжал мастерить своё устройство.

— А сколько нам вообще осталось лететь? — задал я вопрос, чтобы определить сколько времени у нас есть для того, чтобы либо собрать устройство и передать сообщение на Землю, либо найти способ остановить Новака.

— Мы вылетели за трое суток до начала обычного противостояния планет, — начала свою математическую выкладку Хошино. — С учётом возможностей разгона и торможения нашего двигателя нового поколения, и с учётом нашей максимально допустимой скорости, указанной в инженерных инструкциях корабля, весь наш путь должен был занять примерно 1050 часов, это почти 44 дня.

— Должен был? — заметил я недосказанность в её словах.

— Хай, — кивнула Мику, — Когда Новак-сан ушёл в рубку управления, он смог как-то обойти ограничители. И наш корабль взял дополнительный разгон. Исходя из тех данных, что я сейчас получаю в реальном времени, наша максимальная скорость превышает допустимую на 17 %.

— То есть нам осталось? — поторопил я её.

— Три дня. Мы уже пролетели значительную часть пути. Может и меньше, если Новак-сан не включит торможение через, — она посмотрела на свой дисплей ноутбука, — два с половиной часа.

— Почему ты, Мику, решила, что Новак не будет включать торможение? — оторвался от сборки своего устройства передачи Шнайдер.

— Потому что я считаю, что ему это не нужно, Шнайдер-сан, — просто ответила девушка.

— Интересное допущение. Как ты пришла к такому выводу? — Шнайдер полностью переключил своё внимание на девушку.

— Судя по рассказу Лазарев-сана, Новак-сан находился в той части корабля без кислородной маски. А если вы не забыли, мы откачали оттуда весь кислород, пытаясь остановить Новак-сана.

А ведь точно! Охотник был без кислородной маски. Как и чем тогда он дышит? Или для его существования не нужен кислород? Но что это меняет?

— Там, как и на всём корабле, есть переносные баллоны с кислородом малой ёмкости, — возразил ей Шнайдер. — Для экстренных ситуаций, например, пожара. Их немного, но их расположение всегда помечено специальными символами на стенах. К тому же, он может задерживать дыхание, но никак не продолжать дышать бескислородной воздушной смесью.

— Шнайдер прав, — поддержала его Элиз. — Предположим, что его сознание будет оставаться ясным вне зависимости от других факторов. Но тело то у него человеческое. Я всё-таки биолог по второй специализации. А Вы, месье Лазарев, вообще врач. Вы согласны со мной?

— Да, согласен, — подтвердил я, — Хорошо, давайте тогда подумаем, что будет происходить с его телом. Эта информация может нам пригодиться при будущей встрече с ним.

Возражений не последовало. Шнайдер снова занялся своим устройством, а Мику будто было всё равно, и Элиз продолжила:

— В условиях полного отсутствия кислорода в воздухе, его организм перейдёт на анаэробное дыхание.

Я понял к чему вела Элиз, поэтому продолжил за неё:

— Но для нашего организма этот процесс не эффективен, хотя и позволяет получить небольшое количество энергии из глюкозы. Кроме того, без кислорода клетки не смогут полноценно проводить процессы окисления, что приведет к уменьшению производства энергии. Это может вызвать снижение работы органов и мышц.

Элиз кивнула, соглашаясь со мной, и дополнила:

— А ещё мы с Вами, Васили́, знаем, что при анаэробном дыхании внутри тела будет продолжать образовываться углекислый газ, который, накапливаясь в организме, обязательно приведёт к отравлению. Почки, печень тоже начнут отказывать, им для работы необходимо очень много энергии.

— В том числе, будет неимоверная нагрузка на сердце и сосуды, — я решил на этом закончить наше обсуждение, и так картина была уже понятна. — Другими словами, его тело долго не выдержит, даже если он и будет использовать кислородные баллоны малой ёмкости, о которых упоминал Шнайдер.

— Так может мы просто переждём? — с надеждой спросила Элиз.

— Не выйдет, Дюбуа-сан, — ответила ей Мику. — Время работает против нас. Новак-сан не будет прибегать к торможению, это уже точно. Наша скорость подросла ещё на 1 %, он продолжает разгонять корабль.

— Сколько у нас осталось времени? — спросил Шнайдер у Мику, снова отрываясь от создания своего передатчика.

— Часов тридцать пять, даже меньше, если у него получится ещё больше разогнать корабль.

— Я могу не успеть, — сказал Шнайдер и вернулся к работе.

— Тогда какой теперь смысл в том, чтобы держать ту часть корабля, где сейчас Новак, без кислорода? Ему всё равно хватит времени продержаться на то, что он задумал, — высказал я свою мысль.

— Можно как-нибудь снова включить подачу кислорода, Хонока-сан? — спросила Элиз у Мику.

— Можно, — уверенно ответила та. — Это легко осуществить даже с моего ноутбука, если знать как. Сильвер-сан оставил мне подробные инструкции перед тем, как…

— Он пошёл со мной, — завершил я фразу, так как Мику замолчала.