Короче, пострадали все. Мне тоже досталось. Я подполз к валуну, осмотрел себя. Одна пуля вошла слева, ближе к плечу и чуть ниже ключицы, вышла под мышкой. Рана не вот какая опасная, но больнючая. Вторая пуля разорвала плащ, вскользь задела рёбра, даже не сломала. Но рана тоже болела острой щиплющей болью. Надо бы перевязать. Чем?

Кое-как снял плащ, ножом отрезал рукав рубашки, смотал и приложил к плечу. Отсоединил ремень от калаша, с грехом пополам затянул повязку. Вроде держится. Снял фляжку с пояса, долго пил, остатки вылил на голову. Поднялся, опираясь на автомат как на костыль, и пошёл на звук воды.

За валунами блеснуло. Не то лужа, не то пруд. В одном месте запруда просела, вода падала на камни маленьким водопадом, утекая дальше между корнями и исчезая под толстым пластом стланика.

Плавным движением ладони я отогнал с поверхности хвою и приник губами к воде. Прозрачная, чистая, вкусная, холодная, настолько холодная, что зубы стынут. Напившись, наполнил флягу, умылся.

От потери крови кружилась голова. Нужно найти место, где можно отдохнуть, восстановится, потом сориентируюсь по месту и продолжу путь. Возле источника отдыхать нельзя. Вода привлекла меня, привлечёт и тварей. Выйдет на родник стая багетов, а тут я — вот подарок-то, и попили, и покушали.

По камням определил стороны света и пошёл на запад. Там Обводное шоссе, связь, цивилизация, Алиса. Наверняка волнуется. Главное, чтоб не дёргалась, сидела на попе ровно и ждала, где договорились. А уж я дойду до неё. Сам.

Лес становился светлее. На смену кедру пришла берёза. Стланик то отступал, то возвращался, вокруг берёз поднимались рябинки, ёлочки, в траве разглядел тёмные шляпки грибов. Один раз наткнулся на земляничную полянку. Опустился на колени, принялся собирать ягоды в горсть и закидывать в рот. Не наелся, мне бы мяса кусок, да попрожаристей, но чувствовать себя стал лучше. Часа через два наткнулся на бурелом. Десяток деревьев лежали вповалку друг на друге, выставив в разные стороны сухие сучья. То, что нужно. Продрался сквозь сухостой, расстелил плащ и лёг. Ноги ныли от усталости, раны болели. Автомат положил на колени, отщёлкнул предохранитель, палец на спусковом крючке. Если что, мало не покажется никому. Закрыл глаза…

Проснулся от ощущения силы, и даже не открывая глаз, понял: Олово. Как именно понял — не понял, но мысленно выругался: чтоб ты сдох, падла лысая! Как же ты находишь меня?

Всё ещё с закрытыми глазами попробовал определить, сколько миссионеров рядом. Не почувствовал никого. Либо не могу, либо он один. Но автомат ощутил сразу. Палец по-прежнему на спуске. Чуть довернуть, нажать…

— Хватит притворяться, сынок.

Голос примаса прозвучал как всегда умиротворённо. Я приподнял веки. Старик сидел боком ко мне в позе медитирующего Будды, но не медитировал, а жарил кролика на костерке. Запах жареного мяса… Я почувствовал его только сейчас, когда увидел золотистую тушку, блестящую от запекающегося жира, и понял, как сильно хочу есть. Попытался встать — не смог. Плечо и левый бок свело от боли. Я даже застонал. Посмотрел на повязку, она отвалилась, ремень съехал. Плечо распухло, кожа вокруг раны почернела, любое прикосновение вызывало дикий приступ боли.

— Не трогай, — повернулся ко мне примас.

Он легко поднялся, подошёл ко мне. Из кармана плаща достал шприц. Доза! Я открыл рот от возбуждения. Да, доза. Неполная. Четверть или даже меньше, но всё равно… Примас воткнул иглу мне в вену, я задышал, почувствовав жар, откинул голову, закрыл глаза…

Когда очнулся, вокруг густели сумерки. Ночь. Костерок погас, тушка кролика уже не источала прежнего аромата, но выглядела так же аппетитно. Я сел. Боли почти не было, так, лёгкое пощипывание. Опухоль спала, пальцы сжимались безо всякого напряжения.

— Ешь.

Примас подал мне кролика целиком, сам не взял ни кусочка. Он, конечно, мой враг, однако жрать в одно горло я как-то не привычен.

— А ты?

Он не ответил, смотрел на меня сквозь прищур. Я оторвал заднюю лапу, протянул ему. Он принял, начал отщипывать тонкие волокна и отправлять в рот.

Я впился в кролика зубами. Вкусно! Мясо успело остыть, жир стёк, но как же это вкусно! Трапеза наша проходила в молчании, лишь под самый конец, обсасывая кость, я спросил:

— Как ты меня находишь? Маячок на мне висит что ли?

Примас присыпал тлеющие угольки землёй, отряхнул ладони.

— Всё просто, Дон, никакого маячка. Я хочу тебя найти, я тебя нахожу. Ты уже разговариваешь с изменёнными?

— С изменёнными? — я постепенно забывал лексикон миссионеров, и потребовалось время, чтобы вспомнить, что изменёнными они называют тварей. — А… ну да, разговариваю. Получилось не так давно.

— Это то же самое. Нужно иметь желание и настрой на человека, которого хочешь найти. А если в человеке есть крупица силы Великого Невидимого, то сделать это гораздо проще. Попробуй как-нибудь. Не сегодня. Ты слишком слаб. Но когда восстановишься, попробуй обязательно. Ты же чувствуешь проводников, даже если в тебе нет силы Великого Невидимого?

— И тварей тоже, в смысле, изменённых. Только без дозы это сложнее сделать. А сейчас… — я повёл плечами.

Олово вколол мне всего пару капель, а я уже воспринимал окружающий мир по-другому. Я снова чувствовал каждое его движение, каждый звук. В зоне восприятия возникло несколько серых пятен. Это не люди и не твари, возможно, кролики, одного из которых мы только что съели… Олово пришёл один. За время пребывания в миссии я не помню случая, что бы примас уходил куда-то в одиночку. Не потому что он кого-то боится, нет, просто с ним всегда должна быть свита, как у короля.

— Ты пришёл один, — констатировал я.

— Верно, — кивнул он. — Тебе нужна была помощь, и потому пришлось торопиться. Да и не обязательно, чтобы кто-то в миссии знал, что я помогаю тебе.

Примас вдруг улыбнулся, от него повеяло дружелюбием. Тоже что-то новенькое. Злобный пёс не может стать мирным просто так, для этого требуется хорошая взбучка.

— Необычно ты ведёшь себя, — не стал скрывать я своих мыслей.

— Ты нужен Алисе, — примас произнёс это как некое обоснование любых своих действий.

Ах вот как, Алисе! Что она сказала ему в тот раз на станции? Что-то вроде: он мне нужен. Да. И этот старый чёрт взял и послушался. И ещё прозвучала угроза, не явная, но и вполне не двусмысленная…

— Что такое она способна сотворить, чтобы ты испугался и уступил ей меня?

— Она… — Олово замялся, словно не был уверен в том, что имеет право раскрыть некую тайну, которая не может быть достоянием чужих людей. Но я Алисе не чужой. Давно не чужой, и примас сказал. — Она дочь женщины… дочь женщины, которую мы все любили. И поэтому любая её просьба для нас закон.

Странное объяснение и не вполне логичное, но выискивать в нём ложь я не стал, просто уточнил:

— Все, это кто?

— Ты видел фотографию.

Фотографию? Ну да… Олово, Тавроди, Мёрзлый, Гук. Основатели Конторы. Трое из них по случайному или нет совпадению оказались проводниками, и все четверо, как получается, были влюблены в мать Алисы. Поэтому готовы отдать за дочку свои жизни. Слава Богу, если так, но…

— В Василисиной даче ты взял её в заложницы. Она могла погибнуть.

Олово замотал головой.

— Я бы никогда не причинил ей вреда. Никогда. Мёрзлый знал это.

— Почему тогда он не взял штурмом тот клоповник?

— Ты должен был сам найти выход. Ты должен был явить свой дар, и ты его явил, разве нет?

— Явить-то явил, только чуть яиц не лишился.

— Но ведь не лишился.

— Это потому что дар подходящий оказался, под ситуацию. А если б другой был, что тогда? Пришлось бы петь фальцетом?

— Дар всегда проявляется под ситуацию. Это закон. По-иному не выйдет. Ты мог стать сильным и разбросать нас, мог получить возможность к быстрому перемещению и сбежать. Но Великий Невидимый одарил тебя контролем над чужим телом. Такого ещё не было. Если ты будешь правильно развиваться, то имеешь шанс стать лучшим из проводников.