Стрельба то затихала, то усиливалась, её эхо наверняка достигало Загона, и самое позднее через час здесь соберутся все патрули. Мои спасители спешили уйти как можно дальше, видимо, поэтому они никак не могли взять единый ритм, и дёргали носилки каждый в свою сторону, перекашивая их и заставляя меня шипеть от боли. Чтобы сдержать рвавшиеся с языка ругательства, я закусил большой палец, пытаясь одной болью перебить другую, и только похныкивал, когда очередной неудачный рывок бросал меня на грань потери сознания.

Вылечусь, найду каждого чёртова носильщика и заставлю почувствовать то, что чувствую сейчас я.

Носилки вдруг опустили на землю. Я выдохнул. Боль по-прежнему оставалась во мне, но стала уже не столь яркой, позволяя дышать и говорить. Я попросил воды, увы, меня не услышали, или попросту проигнорировали. Носильщики поменялись местами и двинулись дальше. Стрельба прекратилась, стало непривычно тихо, и если бы не шелест гравия под подошвами ботинок и тяжёлое дыхание, я бы решил, что оглох.

Носильщики ещё несколько раз останавливались и менялись местами. За это время прошли больше километра. Русло постепенно исчезало, поднимаясь, сглаживаясь и сливаясь с пустошью, и вскоре пропало вовсе. Слева от меня появились терриконы, сначала невысокие и неровные, как ссыпанные из грузовика земляные кучи; потом становились выше, выше и, наконец, превратились в горы. Почти сразу после этого вышли на дорогу. У обочины стояла тентованная электроплатформа, на борту был намалёван логотип Смертной ямы — перевёрнутый треугольник с кругом в виде пулевой отметины.

Меня положили в кузов, и тут же нежные руки коснулись лица. Я вздрогнул.

— Алиса?

— Тихо, Дон, тихо. Тебе нельзя разговаривать. Береги силы.

— Как же так? Алиса… С Данарой что?

— Всё в порядке, не беспокойся.

— Но… Почему ты здесь?

Алиса приподняла мою голову и поднесла ко рту бутылку. Вода. Я стал пить, захлёбываясь и фыркая. Вода, вода! Ещё бы порошка на понюшку, чтобы наконец-то забыть о боли.

— Мне бы нюхнуть. А? Хоть немножко.

— Ничего нет, Дон, — Алиса, продолжала поглаживать моё лицо, и от её прикосновений я млел. — Прости, ни порошка, ни оживителя. Придётся потерпеть.

В кузов заглянул Гвидон.

— Как вы тут? Этот жив?

— Жив, дядя Лёш. Вы сами как? Все вернулись?

— Вернулись. Фломастера малость зацепило, — и обернулся, коротко приказав. — Садимся.

Кузов затрясся, вдоль бортов начали усаживаться люди. Я увидел берцы, приклад ружья. Заработал двигатель, платформа плавно сошла с места и поехала, покачиваясь. Чем-то это напомнило тот далёкий-далёкий день, когда я вот так же лежал на полу грузовика, а вокруг такие же берцы, приклады.

Ехали медленно. Голова моя покоилась на коленях Алисы, всё происходящее казалось калейдоскопом. Я впадал в забытье, на очередной кочке очухивался, широко раскрывал глаза и тянулся к какому-то виденью перед собой, вздрагивал и, не успев понять, что же такое вижу, снова впадал в беспамятство. Потом почувствовал, как меня вытаскивают из кузова и несут. Боли не было, помутнённое сознание отказывалось воспринимать её вместе с реальностью. Это хорошо, это правильно…

Но внезапно боль вернулась — невыносимая, кипящая. Я заорал, одновременно осознавая, что лежу на животе, голый. Кто-то держит мои ноги, руки, а спину режут ржавым зазубренным ножом.

Усталый голос произнёс:

— Не достану. Переворачивайте.

Меня перевернули. Я увидел над собой лампу, а на её ослепляющем фоне лицо пожилой женщины. Демонесса. В правой руке она держала нож, красный от крови.

— Нужен рентген.

— Где ж его взять, Тамара Андреевна?

Это Алиса. Я прошептал:

— Алиса…

Она наклонилась ко мне.

— Алиса, не надо… — я почти плакал. — Больно… Пожалуйста…

Левый бок обожгло. Я выгнулся дугой, застонал сквозь зубы, но сдержался, не закричал, только слёзы покатились из глаз.

— Пусть кричит, не держит в себе, — посоветовала врач. — Здесь это нормально.

Я хотел спросить, где «здесь» и почему «нормально», но бок обожгло снова, и меня опять выгнуло в арочный мост. Каким-то архаичным инструментом врач развела мои рёбра и начала ковыряться в теле, а я никак не мог отключиться, чтобы не чувствовать и не видеть всего этого…

Но всё-таки отключился, потому что в следующее возвращение я уже лежал на дощатых нарах, укрытый тонким одеялом и дрожал. Тело сочилось потом, зубы стучали. Алиса сидела рядом на табурете, склонившись надо мной и обхватив голову ладонями. Сколько она так просидела? И тут же другая мысль: это ради меня… ради меня…

Четыре дня я провалялся в полубреду, то приходя в себя, то вновь впадая в беспамятство, а потом вдруг осознал, что выздоровел. Ничто не болело, голова ясная. Только внутри пустота, словно не хватает чего-то.

Чего?

Я сел на нарах, спустил ноги на пол. По-прежнему голый, босый. Рядом ни штанов, ни какой-нибудь тряпки, чтобы прикрыть срам. Встал, завернулся в одеяло. Пахло пылью, потом, крапивницей. Под голыми ступнями ощущался холод земли. Где я?

Возле нар на кособоком столике горел жировой светильник. Маленький огонёчек трепетал при каждом колыхании воздуха, того и гляди потухнет. Странно, что нет электричества, в Загоне оно есть везде, даже на свалке. Или я не в Загоне? Да нет же, в нём родимом. Но почему я не вижу в темноте? Впрочем, это как раз понятно. Наногранды ушли на восстановление, потому мне и не хватает чего-то. Надо найти заветный портсигар, в нём ещё четыре дозы.

Я поднял светильник. Огонёк встрепенулся и стал как будто ярче, выхватив из темноты пол, стены, потолок. Всё земляное, словно могила. Но могилы такими большими не бывают, и в них нет нары, и нет подпорок, удерживающих потолок от обрушения. Более всего это походило на неудачную копию жилого блока, или даже на тот подвал, в котором я очутился после похищения.

На двух нарах лежали люди. Один спал, шевеля губами и посапывая, второй смотрел на меня. Молодой парень, не больше двадцати пять лет, худощавый, скуластый, на голове светлый ёршик, под носом щетинистые усики, призванные придать ему мужественный вид, но при этом совершенно не придававшие. Увидев, что я встал, он приподнялся на локте и ухмыльнулся:

— Ну ты чёрт. Везунчик. Никто не верил, что выживешь, хоть и заряжен был.

Я подошёл, присел на край нар.

— Ты сам-то кто?

— Будем знакомы: Фломастер, — он протянул руку.

— Слышал это имя на свалке. Гвидон говорил, пулю за меня поймал?

— Есть малость, — парень приподнял одеяло, показывая перевязанную выше колена ногу. — Ерунда, цепануло малость, через пару дней бегать буду.

— А где мы?

— В Петлюровке. Где ещё нам быть? А это нора в терриконе. Ушлые граждане копают, сдают нуждающимся, с того и живут. Райончик тоже Норой называется, так что это нора в Норе. Прикольно? Теперь здесь жить будем. Когда Мёрзлого прихватили, мы в пустоши были. Ты же знаешь Гвидона, его хлебом не корми, дай народ по пустоши погонять. Вот он и гонял. Хорошо хоть не по полной выкладке, а в шортах и маечках. Хотя, наверное, наоборот плохо. Если б со всей экипировкой, с оружием… — Фломастер замотал головой. — Или всё-таки хорошо? Короче, сам суди. Пока бегали, поднялась стрельба. Видел у нас тридцатимиллиметровые пушечки на крыше? Вот они и стреляли. Контора отправила против ЦБ четыре сотни варанов, специально с Земли доставили. Красивые, в полной упаковке. Половина прошли через полигон. Их никто не остановил, за своих посчитали. А вторая половина развернулась в цепь и рванула напрямую по пустырю, их-то пушки и встретили. Баран тот, кто варанами командовал. Два десятка положили от нечего делать. Нахера, спрашивается, в открытую переть? Остальных тоже бы перебили, но подошла первая половина. Уложили взрывчатку, выбили дверь и зачистили весь Центр. И у нас и у них потери были серьёзные, но их почти в шесть раз больше. Наши в это время кто на внешке сидел, кто как мы… В общем, если бы мы по полной форме пустошь пугали, то по-любому варанам в спину ударили, и полегли бы как один, глупо и геройски. Вот я и не знаю, хорошо, что мы без оружия были или плохо? — он снова тряхнул головой. — Короче, Гвидон велел затихариться. До темноты просидели у реки, а ночью обошли полигон и рванули в Петлюровку. Гвидон нашёл кого-то из местных, договорился, нас в Нору определили. Пять дней куковали, кто-то даже работу нашёл. Прикинь? А на шестой день вечером пришла команда, типа, надо кого-то со свалки вытащить. Оружия ноль, одежда сам видел. Гвидон дельный командир, добыл где-то платформу, три ружья на восемь человек. Но делать нечего, поехали. По дороге Алису Вячеславовну подобрали и с ней бабёнку какую-то, нюхачку конченную. Она как в угол забилась, так до конца и не вылазила…