Нападай… Без дозы в рукопашке мне с ним не равняться. Может и получится попыхтеть, но не долго. Однако и спускать такое нельзя. Меня взъела злость! Хотелось рвать и метать. Тяжело чувствовать себя униженным, да ещё человеком, от которого подобной подлости не ожидал. Пусть не друзья мы, но и не враги. В груди горело, инстинкт самосохранения отступал. Да и чёрт с тем, что он лучше, попытка не пытка. Добраться бы только до горла, кадык вырву…

Между нами встала Алиса.

— Ты сейчас не прав, дядя Лёш.

Гвидон опустил руки.

— Любовничка своего защищаешь?

Я снова полез вперёд.

— А ты завидуешь?

Алиса придержала мой порыв.

— Да, дядя Лёш, защищаю. Хочешь со мной подраться?

Кажется, до Гвидона стало доходить, что он действительно поступил чересчур жёстко. Нельзя унижать человека, только потому, что тебе захотелось выпендриться. Хочешь убить — убей, хочешь подраться — отзови в сторону, накостыляй, но чтоб спящего, да ещё прилюдно — это подлость.

Гвидон протянул руку.

— Ладно, перегнул палку, извини. Думал пошутить, а шутка глупая какая-то получилась. Мир?

Я руку не принял. Не поворачиваясь к нему спиной, подобрал калаш, отошёл к дереву. Чтобы успокоиться, отстегнул магазин, снял ствольную коробку. Пальцы тряслись, едва не выронил пружину. Тишина в низинке стояла угнетающая. Гном и Фломастер сначала похихикивали, теперь у обоих рожи казались виноватыми, словно это они меня пинали.

— Короче, так, — прохрипел Гвидон. — В шесть нужно быть на позициях. Всё остаётся как прежде. Фломастер с Алисой на опушке. Гном, сидишь на пригорке, ждёшь. Когда подъедут редбули, решай сам, куда смещаться, главное, не позволяй им сосредоточиться на нас. Мы с Доном в овраге. Привозят Мёрзлого, выдвигаемся, берём. Дон, ты первый, я прикрываю. Суёшь гранату под цепь, рвёшь, хватаешь Мёрзлого и в овраг. Связь в общем чате, Алиса координирует. Сложилось не совсем так, как планировали. Твист погиб, пулемёт не дали, но задачу это не отменяет. Готовы? По местам.

В шесть часов мы уже сидели в овраге. От поля крапивницы поддувал ветер, не сильно, но запах всё равно раздражал. Пришлось, как и вчера, снимать бандану и повязывать вокруг лица. Гвидон сидел рядом, просчитывал различные ситуации, с понтом дела, что он самый великий стратег. По всем его прикидкам выходило, что редбули заметят нас сразу, как только мы выйдем из-за кустов; у нас будет не больше минуты, чтобы освободить Мёрзлого и довести его до оврага. Двести метров туда, двести обратно… И ближе не подобраться, земля как ладонь — ровная и чистая.

Минуты явно не хватало, да и пяти не хватит. Гвидон злился. Нужны были ещё люди, оружие. Лучше всего — гранатомёт. Хватит одного выстрела, чтобы разнести лабаз со всеми его пассажирами. Но гранатомёт — это мечта, приходится довольствоваться тем, что имеем.

— А если заранее… — Гвидон потёр шею. — Если заранее забраться в лабаз и встретить их на подходе? — и сам же отклонил идею. — Нет, не получится, их там не меньше десятка. Двоих-троих положим, остальные положат нас. Гвардейцы тоже не пальцем деланы. Так что будем ждать, когда они сосредоточатся на тварях. Готовься, Дон, придётся побегать. Что притих? Всё ещё обижаешься? Ладно тебе, дашь мне потом по морде. Так и быть, подставлю правую щёку. Но сначала вытащим Мёрзлого, — он приподнялся над кустами и посмотрел на дорогу. — Долго ещё твои редбули титьки мять будут? Половина седьмого, пора бы им появиться.

Дорога была пуста. Не факт, что редбули захотят поохотиться сегодня. На этот счёт у них расписания нет, и у нас имеются все шансы просидеть в засаде несколько дней, прежде чем кто-то возникнет на горизонте.

Поэтому тихий возглас Гвидона для меня прозвучал откровением:

— Едут.

И как подтверждение прилетело сообщение от Гнома:

Наблюдаю две платформы.

Над бугром поднималась пыль. Ветер относил её к лесу, создавая иллюзию дымовой завесы. Через минуту на гребень выехала первая платформа, заскрипела бортами, сразу за ней вторая. Медленно, словно на ощупь, платформы спустились вниз и встали за лабазом. На землю соскочили гвардейцы при полном боевом параде, я насчитал одиннадцать, потом сошли двое тюремных конвоиров и, наконец, арестант. Мёрзлый это или кто-то другой, не понятно, но по комплекции вполне схож с Мёрзлым. Одежда клетчатая. Жёстко редбули опустили начальника безопасности Загона. Из князи в грязи. Был положенцем, стал шлаком.

Из кабины вышла женщина. Голикова. Я узнал её по походке, такая же стремительная. Штаб-звеньевая переговорила с тюремщиками, те потащили арестанта к столбу. Пока его приковывали, остальные поднялись на лабаз.

Гвидон рассматривал площадку через оптику на винтовке, вслух комментируя всё, что видит.

— На лице повязка… чтоб не надышался… Это Мёрзлый, некому больше… Редбулей не видно, забрались в лабаз… Только стволы из бойницы торчат… Шесть, семь… Если они одновременно стрелять начнут, от твари только брызги останутся. Ну и какой им навар с этого?

Тюремщики разлили по площадке и вокруг столба кровь, побросали канистры и побежали к платформам. Арестант задёргался, словно чувствуя неизбежную смерть, впервые, наверное, оказался на охоте в качестве подсадной утки. Схватил цепь, дёрнул, спрятался за столб.

Две минуты, три… Я неотрывно смотрел на границу поля.

— Как тварь появится, сразу вперёд, — напомнил Гвидон.

Я вынул из подсумка две гранаты, прицепил к разгрузке. Чтобы разорвать цепь хватит одной, вторая на всякий случай, потому что случай может быть всякий. Снял автомат с предохранителя, перекрестился. Сердце билось, как будто на сцену выходить. Ах, жаль, что на сухую…

Стебли крапивницы колыхнулись. В голове родился вопрос: кто? Язычник, багет, подражатель? Впрочем, какая разница, лишь бы не ревун.

Раздался визг — резкий, как паровозный гудок. Словно получив сигнал, я рванул с места заправским спринтером — очередной привет Усэйну Болту. Краем глаза заметил, как из крапивницы выскочил язычник и с не меньшей скоростью устремился к арестанту. Ему бежать пятьдесят метров, мне двести. Взгляды редбулей сейчас устремлены только на него. Автоматная очередь ударила по ногам. Язычник покатился кубарем, заскрёб землю когтями, и, повинуясь лишь инстинкту ненависти, начал подниматься. Вторая очередь разворотила грудь. Из крапивницы выскочили ещё двое, бросились наперегонки к арестанту. Тот скрючился за столбом, обхватил его руками и прижался как к последней надежде.

Автоматы заработали дружнее, грохот выстрелов слился в единую дробь. Язычник не багет, живучесть хуже, поэтому охотники позволили себе вольности, били не столько по тварям, сколько рядом. Фонтаны пыли вздымались перед ними, с боков. Одному прострелили руку. Он притормозил немного, но не остановился.

Арестант увидел меня. Между нами оставалось метров сорок. Он поднял голову, вытаращился, и я сразу понял, что сегодня не наш день. Пробежал по инерции ещё несколько шагов и остановился.

— Ты… Ты… — грудь сдавило. — Где Мёрзлый⁈

Арестант захлопал глазами.

— Мёрзлый? Кто? Тот загонщик? Он в камере. Его на охоту не возят.

Сзади уже набегал Гвидон. Он тоже понял ошибку и заорал:

— Отход! Отход!

С лабаза нас заметили. Кто-то из охотников высунулся в бойницу, и над площадкой разлетелся крик:

— Чужие!

Нырнул обратно, высунул автомат и в слепую выпустил в нас остатки магазина.

Я вскинул калаш и дал по лабазу две короткие прицельные очереди. Гвидон тоже добавил двумя короткими. Лабаз осыпался щепками. Пули пробивали его насквозь. Ох, там сейчас давка и паника, кого-то наверняка задели, надеюсь, Голикову. По лестнице скатился гвардеец, за ним второй, третий. Я развернулся и побежал к оврагу. Но силы почти все ушли на первую часть пути, ноги налились тяжестью и заплетались. Через пару десятков шагов остановился, припал на колено и дал ещё очередь по лабазу. Встал и застыл изваянием.

То, что свершалось на охотничьей площадке, походило на фильм ужасов. Редбули были заняты чем угодно, только не охотой, и язычники, не получая отпора, добрались до арестанта; добрались — и секли его языками. Арестант орал, извивался, а я впервые видел, как мутанты режут свою жертву. Слышать доводилось много раз, а вот наблюдать воочию… Лучше бы попасть под ножи багета. Там один-два удара и всё, а здесь… Пластины резали тело, кровь била из вспоротых артерий, и от её вида и вкуса язычники входили в транс. Они как будто исполняли танец: дёргались, подпрыгивали. На их фоне гвардейцы рассыпались веером и брали нас на прицел. Кто-то, наконец, догадался вдолбить в головы тварей несколько свинцовых фраз, только арестанту это не помогло, он валялся в пыли изрезанный, а я продолжал смотреть…