— Загружайте его, я забираю Адель и мы едем в Крапиву, — некромант резко развернулся и зашагал в сторону мобиля.

— Но Эдвин… — окликнул его со спины доктор Ли.

— Мы уже все узнали, — не оглядываясь, мрачно ответил Морроуз. — Серый приют — вовсе не то заведение, в которое можно внезапно явиться и просто потребовать. Понять бы ещё, как они так ловко и быстро все провернули… Вряд ли за этим стоит один лишь Шарль. У него нет столько связей.

— С Крисом случился припадок, — прохрипел тихо Фрэй, передвигающий ноги с огромным трудом при поддержке мужчин. — На него надели прокля́тые ограничители, и мальчишка упал. Это случилось при мне.

— И ловчие тут же сочли его страшно опасным, — рыкнул устало Морроуз. — Пятилетнего мальчика испугались настолько, что вывезли посреди ночи в закрытый приют.

— Всех их. Валери тоже доставят туда, — выдохнул горько дворецкий. — Простите, милорд, я не смог…

— Это я имел большую глупость серьёзно недооценивать Шарля, — усаживаясь снова за руль, Эдвин устало потёр переносицу. — Сожительствовал с аморальной девицей… счастье, что Адель с нами не было.

— Очень скоро ей открыто выскажут это, ты же знаешь! — доктор, осторожно устроивший Фрэя на заднем сидении, тут же расположился рядом. — Тише, тише. Сейчас обезболим и спать. Эд, вдовца и военного я пока оставлю у себя. Ему нужно провести какое-то время в постели. Мы сейчас выпьем чаю, немного успокоимся и вместе серьёзно подумаем, что с этим делать.

— Знаю я ваш чай, — болезненно хмыкнул Фрэй, тут же закашлявшись. — После него спишь без задних ног несколько дней.

Лорд Морроуз ничего не ответил. Его бледное и напряжённое лицо светилось в предутренних сумерках, словно посмертная маска. Милордом вновь овладело состояние полной беспомощности, непривычное и ненавистное. Взрослый, зрелый и родовитый мужчина, маг, весьма уважаемый в собственном королевстве, с орденом от короля и самыми высокими знакомствами, был растерян и совершенно не знал, что ему делать. И признаваться кому-либо в этом он был не готов.

Я очнулась в незнакомом месте — бодрая и свежая, как майская роза. Небольшая комната была залита светом, от которого не спасали лёгкие ситцевые занавески. Светлый дощатый пол, полосатый коврик возле широкой и низкой деревянной кровати с лоскутным одеялом, на белой стене — большие фотографические карточки в строгих рамках: аэростат с крупной надписью на гондоле «Кирьян Браенг», доктор Ли, ещё молодой и стройный, с незнакомым мне невысоким симпатичным мужчиной средних лет, с раскосыми глазами. Оливия в цилиндре и смешных очках-гоглах. Ещё какие-то незнакомые мне люди.

Тщательно выбеленный потолок, полосатый пушистый ковёр, закрывающий стену у изголовья кровати. Безупречное белое бельё на кровати пахло травами и утюгом. Здесь вообще плавало много запахов. Дерева, солнца, еловой хвои… оладий и свежего кофе. Возбуждающий запах. Большой крепкий шкаф, украшенный простой и лаконичной резьбой, чем-то походил на хозяина дома. Такой же просторный, надёжный и светлый.

За окном жизнерадостно щебетали какие-то громкие птички. Комната была, пожалуй, уютной, хоть и довольно скромной. Неожиданно мне показалось, что в ней есть душа и, наверное, счастье. Как и во всём этом доме. А милый плюшевый заяц (кажется, из волшебного магазина в Брюсте) в потёртом кресле возле окна только подтверждал мои догадки.

Я потянулась, ощущая в теле давно забытую лёгкость. Сколько же я спала? И почему на мне старомодная ночная сорочка из плотного хлопка — с длинными рукавами, забавным круглым воротником и завязочками? Как и когда Оливия ухитрилась меня переодеть?

Платье моё аккуратно висело на стуле, чулки — на потёртых подлокотниках кресла, а туфли стояли возле кровати. Вставая, я прислушалась к невнятным голосам за стеной, к детскому восторженному смеху. Оправив длинный, до щиколоток, подол рубахи, подошла к окну, отодвинула занавеску. Кажется, уже не просто позднее утро, а середина дня. Нужно приводить себя в порядок как можно быстрее. Эдвин, наверное, уже вернулся. Есть ли у него хоть немного обнадёживающие новости о детях? Судя по тишине в доме — ничего особенно утешительного ждать не стоит. Произошло нечто очень серьёзное.

Вернуться из благополучной и вольной жизни в Крапиве обратно в приют? Несмотря на то, что я всё ещё очень сердилась на Валери, такой участи даже для нее я не желала. Куда ее забрали? В приют? В участок? Заперли в камере? Она ведь не просто девочка, она маг, причем с даром смерти. На таких надевают ограничительные браслеты. А ведь магия — не просто наши возможности или таланты. Это неотделимая часть любого мага, как рука или нога. Отнимая её, магов просто нещадно калечат. Жестоко, мучительно. Я невольно потёрла запястья и принялась быстро одеваться. Без помощи Люси это было непросто, но звать кого-то я постеснялась. Голова кру́гом шла от нахлынувших мыслей, и я путалась в пуговицах и завязках. Говорят, самое страшное для магов — это когда их дар ограничивают. От такого и свихнуться недолго. А дети… Для них магия — даже большее, чем для нас, взрослых. Я представила себе слёзы на бледном лице Криса и тяжёлые браслеты на тонких ручках Джереми и прикусила губу. Нет, это решительно невозможно! Никто в Галлии не посмеет так издеваться над детьми!

Сунув ноги в туфли, я быстро вышла из спальни. Домик был ещё меньше, чем мне вчера показалось. Один шаг — и я уже на кухне, где с немалым трудом разместились мужчины: Эдвин и доктор Ли. Одетая просто и по-домашнему, подпоясанная красным передником в крупный белый горох, Оливия жарила оладьи на большой чугунной сковороде. Громко потрескивало ароматное масло, запах сдобы и кофе щекотал мои ноздри. На коленях у Ли сидела очаровательная малышка лет трёх, с большими голубыми глазами и рыжеватыми кудряшками. В руках у неё был крупный белый сухарь, посыпанный сахаром, который она увлечённо грызла.

У меня закололо сердце. Ни Криса, ни Джереми нет. Значит, мне всё правильно показалось. Неужели милорда постигла неудача? Впрочем, это было написано на его лице — пустом, бледном, заострённом, с тёмными кругами под глазами. Я даже спрашивать ничего не стала, просто подошла к нему и положила ладонь на плечо в знак безмолвной поддержки. Он, не оглядываясь, потёрся небритой щекой о моё запястье, и в этом трогательном жесте было столько невысказанного, что от нахлынувших чувств я задохнулась.

— Привет, леди Адель, — мягко поприветствовала меня хозяйка дома. — Выспалась?

— Да, — тихо ответила я.

Эдвин пальцами поймал мою руку и осторожно поцеловал ладонь. Я невольно покраснела и опустила глаза. Но кажется, эта наша маленькая пантомима никого, кроме меня, не смутила.

— Кофе будешь? И оладьи?

— Буду.

— Тесно у нас, — вздохнул Ли, спуская с колен завозившегося ребёнка. — Но купить дом побольше довольно сложно. Никто не хочет жить по соседству с Демоном. Вечный туман и болотное умертвие очень мало кому по душе.

Оливия сердито поглядела на мужа, явно продолжая привычный диалог.

— Я не позволю его упокоить. Он не раз спасал мне жизнь.

— Ну, его же можно вернуть в болота, откуда ты его притащила… Да, Эд?

— Понятия не имею, — хмыкнул Морроуз, всё ещё не отпускающий мою руку. — Можно попробовать, но позже.

— Сейчас тумана нет, — заметила я, поглядев на ясное небо и зелень за окном.

— Демон ушёл в лес погулять, — кивнула Оливия. — Он вернётся через пару дней. А к нам сейчас потянутся больные из ближайших деревень, которые не рискуют приближаться, если вокруг дома туман. Я даже удивлена, что у ворот ещё нет толпы страждущих.

В голосе её звучала плохо скрываемая гордость за мужа. Кажется, ей нравилось, что у Ли немало пациентов. И брошенный в его сторону полный нежности взгляд мою догадку совершенно недвусмысленно подтвердил.

Хозяйка поставила на стол блюдо с пышными румяными оладьями, глубокую миску с густой желтоватой сметаной, тарелку со свежей малиной и грозно нахмурилась: