Однако именно явление Богородицы стало самым значимой для Тимура причиной просто развернуться и уйти восвояси… Если не ошибаюсь, такого в нашей истории не было ни до, ни после. С отдельными городами, вроде Курска в Смутное время — было. А вот так, чтобы крайне опасный враг разорил одну единственную крепость и ушел, покинув пределы Руси — такого не было.

Я ненадолго отвлекся на свои мысли — в то время как напряженно переглянувшиеся атаманы ушкуйников кивнули друг другу, и вперед подался Федор Косой:

— Прости княже, но в грядущей битве повольников рядом с вами не будет.

Ага… Вот и первый кит готов уплыть, бросив Елец. Сам же и виноват — расписал все в самых мрачных тонах, из разряда «стоять и умирать». Однако же сейчас ведь не июль 1812-го и не декабрь 1941-го… И пусть Москва все также позади (под Ельцом в 41-м, кстати, как раз и началось контрнаступление, «Елецкая наступательная операция») — но до нее в реалиях четырнадцатого столетия несравнимо далеко. И, кроме того, ушкуйники ведь не гренадеры Остермана-Толстого — и даже не бойцы и командиры РККА, жестко замотивированные драться зверствами фашистов…

Хотя зверства поганых, коли Тохтамыш возьмет верх, будут куда как страшнее.

— Федя, я твоих людей не держу. Но Елецкие повольники дали мне обет служить князю и княжеству… А кроме того, многие обрели здесь семьи. И что же, бросят их на произвол татар?

Шуй негромко ответил:

— Семейные постараются вывезти родных.

Понятненько… И этот туда же.

— Дмитрий — а ты мне вот скажи, куда вывезти? В Москву? А ну как татары ударят именно по Булгару? И от Казани, Нижегородскими землями последуют на стольный град, а⁈ Да и Хлынов от Булгара недалече — тем более повольники свое слово в борьбе с Тохтамышем уже сказали. Очень громко сказали! И коли падет Москва — думаешь, на Вятке удержитесь? Да захотят ордынцы — смогут и в Новгороде вас достать! Вечно бегать не получится…

Повольники замолчали — но и у меня аргументов не так много осталось.

— Поступим следующим образом. Если Тохтамыш объявится в Булгаре, вам никакого резона следовать на полуночь нет. Хотя… Хотя ушкуи повольников, вооруженных пушками да самострелами, серьезно помешают хану с переправой на Русскую землю! Особенно, если Донской успеет вывести на рубеж Оки свою рать… Поможем отразить вторжение — и награду будет царской!

Атаманы призадумались над моими словами, особенно зацепило их упоминание «награды». Так что я решился ковать железо, пока горячо.

— Что же касается Ельца и Дона… Ну смотрите. Вместе с казаками — особенно, когда потянутся с Дона вольные воины — вместе с освобожденными нами невольниками и ополчением, мы соберем немалую рать. Тысячи полторы ополченцев, да казаков примерно столько же… Сами ушкуйники, считая ротников Федора — да и пронские, и рязанские дружины ведь обязательно придут нам на помощь. Тысяч пять воев соберем, а то и больше!

Краткое мгновение — перевести дыхание — и я продолжил:

— Уж не знаю я, какими силами Тохтамыш побил Боброка, беглецы разное говорили — но так ведь и у страха глаза велики. Тысяч пять поганых ожидало нас в засаде в Сарай-Берке, да примерно пара тумен сразились с войском Ак-Хози… Опять же, мы неплохо врезали по татарам в Сарае, и Боброк дал крепкий бой прежде, чем сгинуть — значит, два тумена будет у врага, это от силы! Четыре к одному в пользу поганых — но мы ведь встанем за рекой, на бродах. К самому Ельцу ворог теперь вряд ли сунется — а иные остроги у переправ мы укрепим! Посадим в них крепкие гарнизоны, наладим «ямы» между крепостцами, чтобы казачьи гонцы могли вскорости упредить о налете татар… Или подать дымовой сигнал. А там мы из Ельца на ушкуях вышли — и в любой точке по ордынцам ударили! Подумайте, братцы? Может статься, что удержим Елец и броды на Сосне своими силами — а уж там и князь подойдет! Нагнал я на вас тоски — так извиняйте, братцы; не все так черно, как может показаться.

Но ушкуйники пока молчат, напряженно обдумывая мои слова… Надо еще что бросить на чашу весов!

— Награда от меня — земля. Столько земли, сколько захочется каждому ротнику — на правах моих дружинных. В Газарии ведь сколько еще невольничьих рынков? Сколько полоняников мы еще сумеем освободить? Это сейчас мое княжество — глухой край! А годков так через десять это будет самая раздольная, самая богатая людьми земля на всей Руси! Ну и конечно, что с боя взято — то свято. Неужто самих татар мы не пощипаем, коль поганые к нам явятся, а⁈

Шуй и Косой ответили мне одновременно:

— Да!

— Нет.

Я благодарно кивнул Дмитрию — после чего обратил свой взгляд на тезку:

— Уверен? Ведь и награду с великого князя я также стребую. Мы же у Ельца и Москву будем защищать!

Федор лишь отрицательно мотнул головой:

— Довольно нам княжих наград. Ушкуйники вдоволь пролили за нее крови у Жукотина и в Сарая-Берке. Дойдут татары до Хлынова? Вернемся в Новгород. Не желаю я больше лить кровь за князей!

У давнего соратника глаза полыхнули свирепым гневом; что же, после зимней бойни и недавней засады, он имеет полное право гневаться…

Я терпеливо кивнул:

— Будь по-твоему, Федор. Но неужто поведешь своих людей на полуночь в самую зимнюю стужу, а? Еще и голодными… А у меня есть запасы еды, хорошие запасы — но я согласен ими поделиться, коли останетесь вы до весны. Покуда наверняка не узнаем, где ударит Тохтамыш…

Косой было вскинулся, но я остановил его жестом руки:

— Погоди горячку-то пороть, дослушай! Так вот, если появится хан на Дону, я не буду мешать вам уйти. Но взамен попрошу взять с собой столько наших жен и детей, сколько сможете — и переправить их через Оку в землях Московского княжества. Ведь это вы сумеете сделать?

Федор чуть сдулся — и нехотя кивнул.

— Вот и славно!

Про себя же я подумал, что свободных невольниц — ну, то есть бывших невольниц — а также незамужних девок и красивых вдов со всего княжества буду знакомить с повольниками грядущей зимой. Особенно с повольниками Косого… Устроим несколько праздников, ярмарок, глядишь, начнут и миловаться — особенно в студеную пору, от привычного русичам зимнего безделья. А уж там девки понесут плод — так и повенчаем!

И никуда ушкуйники от меня не денутся…

— Тимофей, вы как?

Болдырь только пожал плечами, после чего невесело заметил:

— Мы все семейные, нам стронутся на полуночь не с руки. Тем более в зиму… А по весне видно будет. Но прав ты, княже: чтобы женки да детки успели уйти, нужно будет насмерть встать — и биться с ворогом, покуда сами живы. Вот только… Ежели татары с Казани на Москву пойдут — и на Оке князь Дмитрий их не удержит, я казаков снова на Дон уведу. Все одно стругов у наших воев немного — и кто из охотников за тобой пойдет на выручку великому князю да по зову сердца, тот пойдет. Остальные же с семьями подадутся на полудень…

Я согласно кивнул, даже не пытаясь давить на данные ранее обеты казаков служить мне, князю Елецкому — и оберегать свой новый дом. На самом деле я и сам вполне серьезно рассматриваю возможность отправить семью на юг, коли Тохтамыш ударит от Казани — и русская рать не выдержит вражеского натиска… В этом случае Екеж заберет сестру и племянника, спуститься со своими касогами на стругах по Дону — а после доплывет до родных мест вместе с дружинниками, кого я зачислил в личный двор княжича. Этих сил должно хватить Екежу вернуть землю — и защитить мою жену и сына до совершеннолетия Жорки.

— Хорошо, будь по твоему, голова. Значит с казаками и ушкуйниками мы все решили… Остаемся только мы с тобой, воевода!

Твердило ободрено кивнул, и я начал диктовать поручения:

— Значит так: сперва наперво необходимо подготовить стрел и болтов — сколько сможем! Причем отдавать предпочтение именно болтам, луков-то у нас не столь много… Кузнецам наковать наконечников и для стрел, и для болтов, и для совней с сулицами. Кроме того, нужно попробовать наладить выпуск собственных самострелов… Пусть не таких сильных, как у фрязей — но хотя бы тех, что можно взвести собственными руками; у русичей в старину такие и были. Они будут бить не столь сильно и далеко — но достаточно, чтобы проредить татар на броду со стены отрога… Если что, я мастерам все объясню, как делать.