— Да в конце концов — если Сам Христос заповедовал нам Евхаристию, то кто мы такие, чтобы сомневаться в этом Таинстве и отказываться от него? Даже если своим скудным человеческим разумением мы не можем постичь всей глубины Божьего промысла⁈ Причастие нужно испытать, прочувствовать его со всем трепетом, что испытывает человек перед чашей, когда осознает — Дух Святой сошел на нее и обратил вино и хлеб в Кровь и Тело Господни! Что вкусив Святых Христовых Тайн верующий может и ненадолго, но становится единен с Богом⁈ Это нужно самому испытать…

После такой отповеди я и не нашелся, что сказать. Ранее мне казалось, что те редкие разы, когда я причащался, я вкушал лишь вино и хлеб, символизирующие Тело и Кровь, не более… Хотя определенно, какой-то особый душевный трепет и восторг действительно испытывал — пусть и недолго… Но ведь испытывал же.

Как и словно бы физическую легкость и необычное душевное спокойствие, реальное облегчение после исповеди…

— Вон он Сарай, княже…Сарай-Берке.

Я обернулся к резной голове полярного медведя, украшающей нос корабля, проследив взглядом за рукой заметно посерьезневшего Шемяки… И действительно разглядел едва заметные вдали вышки минаретов.

— Всем приготовиться к бою!!!

Листопад (октябрь) 1382 года от Рождества Христова. Сарай-Берке, новая столица Золотой Орды.

…- Стрельцы, пушкари — приготовились!

Головные суда моей флотилии вооружены «вертлюжными пушками» — так я решил называть бомбарды, заодно переименовав их из «тюфяков» в пушки. Кроме того, сборный «полк» судовой рати, состоящий как из старых ушкуйников, так и освобожденных в Азаке невольников (обученных ветеранами-ротниками), вооружен множеством арбалетов. Благо, что стрельба из них не в пример легче стрельбы из лука — и при большом числе самострелов плотность залпа нивелирует огрехи в точности стрельцов.

Вот только пока что-то не видать целей для этого залпа…

Торговые ряды и причала ордынской столицы забиты мечущимися в панике людьми; никаких даже намеков на пытающихся пробиться к речной пристани нукеров, способных встретить нас ливнем стрел, я не наблюдаю. Что же выходит, Тохтамыш оставил столицу вообще без гарнизона? Или он настолько мал, что способен прикрыть лишь дворец и территориально близкие к нему «правительственные» здания?

Вообще Сарай-Берке очень напоминаем мне Азак — с той лишь разницей, что дворцовый комплекс с примыкающей к ней мечетью выглядит куда как крупнее… И заброшеннее. Следы пожара, кое-где обвалившиеся стены из глиняного кирпича (обожженного ли?), обширные дыры в крыше, оставленные огнем — те бросаются в глаза даже на расстоянии… Вообще, Сарай на языке ордынцев означает «дворец», иными словами новая столица гордо именуется «Дворцом хана Берке». Но вот внешний вид хором почившего хана навевает мысли о неухоженном, покосившимся деревенском сарайчике, наполненным всяким хламом…

Но если разграбленный ушкуйниками дворцовый комплекс, пострадавший несколько лет назад (жгли и грабили его, судя по всему, не только речные пираты — столица ведь не раз переходила из рук в руки во время Замятни), то сам город если не процветает, то и в запустение не пришел. И то верно — небольшие турлучные лачуги, построенные из глины и плетня, восстановить куда как проще, чем царские хоромы. Тем более, в период гражданской войны, когда вообще не до строек… И уж тем более не требуется никаких запредельных усилий от природных степняков, чтобы поставить привычные им шатры и кибитки!

Так вот город можно условно разделить на три неравные части — полузаброшенный дворцовый комплекс (мечеть-то функционирует), «кварталы» ремесленников с их турлучными хижинами и мастерскими, и кочевую стоянку, что татары сейчас пытаются спешно свернуть и покинуть… Но рядовые степняки нам ни к чему, нам нужны кузнецы, бронники и прочие ордынские мастеровые!

— Вои, приготовьтесь! Вас поведут Фёдор Косой и Дмитрий Шуй! Помните — ремесленники нам нужны живые и не увечные, ровно как и их семьи. Бесчинств не творить! Баб и дев не насильничать, детей и отроков не забижать! Среди них есть и полонянники-русичи, угнанные в орду… Стрельцы-новики остаются со мной на ушкуях!

Атаман Фёдор Косой.

… — Стрельцы-новики остаются со мной на ушкуях!

Федор невольно улыбнулся, заслышав стон вчерашних невольников, покатившийся по стругам. И наоборот — в голос, довольно засмеялись его ротники, следующие за новоиспеченным хлыновским атаманом. Им теперь больше достанется! Худые чернявые степнячки, по молодости гибкие и тугие, очень страстны в любви — даже если любовь эта навязана им против воли, силой. Ничего, перетерпят, с баб не убудет…

Княжеский приказ «не творить бесчинств», ровно как и «баб и дев не насильничать» вятских ушкуйников вроде как и не касается — собранные в Хлынове ротники подчиняются только Косому. Хоть и выступили они под общим началом елецкого князя… Впрочем, «елецкие» повольники Димитрия Шуя в стороне также не останутся! Когда это ушкуйник отказался бы от доброго грабежа поверженного врага⁈

Сам князь это прекрасно понимает, потому и остаётся на кораблях. Фёдор пытается быть правильным и поступать правильно — но сдержать дорвавшихся до добычи ушкуйников он никак не сможет. А если уж совсем перегнет, предав смерти кого из самых буйных повольников, так ведь «елецкие» ротники в один миг станут «вятскими»! Чего Фёдору Иоанновичу совсем не надо…

Косой подобрался, повёл могучими плечами, покрытыми кольчугой. Вот и пристань! Нос ушкуя мягко ткнулся в доски причала — и атаман лёгко, пружинисто перепрыгнул на причал, зычно воскликнув:

— Вспомним, братья, павших под Жукотином прошедшей зимой! Вспомним! Пришёл ныне час расплаты ордынцев!

Пламя мстительной ярости мгновенно полыхнуло в сердце; одного воспоминания о татарской засаде оказалось достаточно, чтобы атаман едва не забылся, охваченный жаждой мести, диким желанием рубить, колоть и резать…

Но нет, ремесленников, хоть и ордынских, стоит пощадить — их на льду Вятки не было. Пусть ханские нукеры и рубили повольников саблями, что могли выковать оружейники Сарая… Да и широкие наконечники степняцких срезней наверняка ковались в местных кузнях.

— Сарынь на кичку!!!

Ведомые атаманом, повольники с яростным кличем покатились в сторону поселения мастеровых — грозясь захлестнуть его, стереть с лица земли ровно морская волна, что смывает песочную крепость во время прилива! И разве есть какая сила, способная обуздать, остановить столь дикую, буйную стихию⁈

Жаль только, дворец ханский давно пограблен и ныне заброшен. Вот семь лет назад в нем взяли огромную добычу! Ну ничего, конечная точка набега — богатейший город Хаджи-Тархан, что в устье Волги. Возьмут его ушкуйники — и заплатит тогда подлый Салгей за свое изуверство, сполна заплатит! А заодно и добычу повольники возьмут сказочную — быть может, даже большую, чем когда-то в Сарай-Берке…

Никто даже не попытался остановить ротников на пути к хижинам ремесленников –не иначе Тохтамыш действительно оставил столицу без защиты нукеров⁈ Впрочем, какая это столица — так, блеклая тень былого величия и богатства… Но двери в хижины оказались надёжно заперты и очевидно, изнутри укреплены подпорками. Конечно, ротников это не остановит, скорее лишь раззадорит — и действительно, вятские удальцы принялись со смехом рубить двери, а то и стены хижин.

— Чего попрятались, выкормиши ордынские⁈

— Злато и серебро готовьте, глядишь и пощадим!

— Или бабы пусть сразу подол задирают, коль злата нет, гагагага-а-а!

Немолодой уже Фёдор лишь замер на месте, устало опустив топор. Его запала хватило лишь на пробежку в несколько сотен саженей — но, не вступив в сечу, Косой быстро потух. Нет, ну в самом деле — не на степнячек же молодых кидаться, потеряв голову? Атаман должен сохранить трезвость мыслей и не упустить своих ротников — а то, чего доброго, порубят сгоряча мастеров…