– Да, выезжан-то он по-казачьи, – сказал Осип и подумал, что может быть хозяином коня был какой-нибудь казак некрасовец, воевавший на стороне турок.

Наклонясь в воротах, Осип неспешно выехал на улицу. Весь этот золотой день и привычное покачивание в седле, родное пофыркивание коня, а может быть и физическое ощущение выздоровления, после ранения, сегодняшняя победа и то, что остался жив, наполнили его таким счастьем, что он чуть не запел… Он проехал улицей, конь звонко процокал подковами по булыжной мостовой. Выехал за деревню и тут, на мягкой проселочной дороге, сначала поставил коня на рысь, а затем, пошел во весь мах наметом. Проскакав с версту, он перешел опять на рысь, и вернулся во двор. Конь был совершенно сухим, словно и не слался только, что в бешеной скачке…

– Ну, – сказал, спешиваясь, Осип, болгарам, которые ждали его возвращения, – вот удружили, так удружили! В ноги вам готов поклониться…

Мужики похлопывали его по плечам . Осип хлебнул из поднесенной фляжки , помочил вином руку и помазал коню челку – на счастье!

– Как мундир то тебе в пору. – сказал Петко – словно на тебя пошит.

– И мундир кстати! – благодарил Осип. – У нас, правда , по обычаю ,нельзя чужое надевать ,так ведь это новый, не ношеный, даром что турецкий..

– Да он все равно, что казачий, никакой разницы… – сказал кругленький егерь ,который уже, судя то пламенеющему носу, изрядно хлебнул ракии… – Носи на здоровье! Я вот тоже сапогами разжился. Офицерскими. Мои то в полном художестве… Без подметок то есть! Вишь я тута в болгарских чувяках ходил… А в полк то возвращаться в чувяках не гоже…

– Ты в этом мундире – взаправдошный турок! – сказал второй егерь, с которым Осип обучал болгар стрельбе. – Натурально! Как есть турок по всему…

– Да казаки они турки и есть! Вона и носы, и опять же черные …

– Нет, брат, казаки что ни на есть русские люди… – пьяно возражал ему однополчанин.

– А носы?

– А что носы?… Бывают и курносые, и рыжие…

– А конь? Вишь, как он энтого Осипа за турка признал! Коня не омманешь…

– Конь – животная фигуральная…– глубокомысленно изрек егерь, сам, вероятно, весьма смутно представляя, что имел в виду. Он попытался изобразить нечто неуловимое толстыми короткими пальцами, но образ, одной ему видимой, гармонии не получился, и что означает «фигуральная животная» осталось тайной.

Осип расседлал коня. Тот снова попытался задурить, но Осип не давал ему биться и вставать на свечку.

– Как ты сможешь на нем ездить. – сказал Петко. – Он – сумасшедший.

– Да нет! Конь хороший. Исправный и выезжан хорошо. Боится…

– Ну,смотри! – сказал Петко. – Как бы он тебя к туркам не увез.

«Не на палочке же мне ездить» – подумал Осип, – Какой я казак без коня!

– Куда вот его поставить? С коновязи он может сорваться.

– Да, конюшня –то у нас есть…– вздохнул болгарин.

Хромая, он вывел Осипа за дом ,куда казак никогда не ходил и ,оказалось что там мощеный двор и длинные саманные строения, а в центре сложенная из камня беленая конюшня.

– Ого! Прямо гвардейская!

– Когда был жив отец, у нас были кони…

Осип не стал спрашивать, что случилось.Он уже не единожды слышал истории о том, как по доносу, чаще всего соседей, приходили турки, отбирали все и волокли хозяина в конак, откуда он обычно не возвращался.

В полумраке конюшни конь чуть успокоился, но когда Осип завел его в денник и снял уздечку. Опять забился, заметался и стал головою в угол.

Радка притащила несколько охапок сена и, было, сунулась положить его в кормушку, но конь так подкинул задом и ударил копытами в стену ,что вся конюшня затряслась. Осип выхватил ее чуть не из под самых смертоносных копыт.

– Не смей сюда ходить! – закричал перепуганный Петко. – Близко, чтобы коню не подходила!

Но Радка и сама перепугалась и даже не плакала со страху, а только хлопала своими огромными иконописными глазищами.

– Не конь, а шайтан какой-то!

– Ну, вот пусть и будет «Шайтан», – засмеялся Осип. – Ничего. Обратаем.

– Нашли что подарить! – бурчал Петко. – Башибузук турецкий, гашишом обкуренный, да и только.

– Это он со страху. Он сам боится… Ступайте с Богом, а то он никак не успокоится…

Осип не стал надоедать коню, а стал размеренно и неторопливо прибираться в конюшне. Подмел полы, сложил в копну сено. Принес воды и поставил ведро так, чтобы конь видел его, чувствовал запах, но не мог до воды дотянуться.

Конь затих и только всхрапывал изредка, да косил на казака фиолетовым глазом.

Казак не подходил к деннику близко и не смотрел коню в глаза, памятуя, что для животных прямой взгляд – знак угрозы. Он двигался медленно, не делая резких движений, потому что стоило ему звякнуть ведром или плеснуть водою – конь всхрапывал и начинал бить копытом.

Привычная работа, без которой Зеленов не обходился вот уже несколько лет, считая с 71 года, когда готовился сам и готовил коня Ваську к срочной службе, вернула ему то спокойное душевное равновесие , в коем он бывал прежде всегда, когда чистил или обихаживал коня. А прохлада и сумрак конюшни разбудили давно забытую радость, которая когда то, в Собеновской – обычно переполняла Осипа.

– Ну, вот и коник у меня теперь есть. Вот и нога болеть перестает…И от турок отбились и жив – Слава Тебе, Господи… Да еще какой … Таких то красавцев поискать! А ты ко мне привыкнешь… Я брат тоже – сирота.

Осип старался говорить монотонно, чтобы ровный звук голоса успокаивал нервное животное.

"Служба ли, матушка, что ты надоела, Али занедужил казак удалой…– запел он тихонечко.– Да вот и,что же ты головушку буйную повесил , Али захромал вота, да твой конь гнедой…"

– Вот и мы с тобой так то. Все хорошо , а мы с тобой не веселы! – сказал Осип коню. Конь прядал ушами, вслушиваясь в слова незнакомой речи…

"Коник, мой добрый, он службы не боится,Он здоров и весел, вота громко ржеть…

Он здоров и весел, да вот он, громко ржеть , Ай, да, вот копытою об земельку бьеть…

Ай да конь копытой, вот он, землю бьеть , Ай да вот до камушка достаеть…"

2. Заскрипела осторожно отворяемая дверь конюшни. Осип оглянулся. На пороге стояла Радка.

– Батюшки мои! – всплеснул руками казак. – Чья же это красавица будеть такая? Принцесса заморская, подводного царя дочерь, да и только!

Радка, в полном сознании своей неотразимой красоты, не могла сдержать широченной улыбки, в которой светились редкие новые зубы. Она была разодета в кружевную кофту, в пестротканую юбку, в какой – то немыслимый кафтанчик, на голове кружевная косынка и неизменный цветок в черных, как смоль, волосах.

– Ну, ты, подумай! Как есть невеста! Булка по-вашему! Так бы и съел такую маленькую девочку! – Осип подхватил Радку на руки., закружил и она восторженно взвизгнула. И вспомнилось казаку, как давным-давно, носил на руках хозяйскую дочку Настеньку, а нянька Марковна, сидя на крылечке, приговаривала:«Носи, Осюшка! Носи, голубчик, я хоть отдышуся маленько… Така девка верченая, все руки мне оттянула». И это воспоминание показалось таким далеким, точно было не с ним, а где то, по дороге через незнакомую станицу, увидал он подростка, который носил на руках толстенькую румяную девчонку, которая сосала кулаки и хватала его липкими пальчиками за упрямые кудрявые вихры.

Радка вырвалась и убежала, путаясь в длинной юбке. По двору замелькали ее крошечные ножонки в новых кожаных чувяках. Осип вышел из конюшни ,прищурился на вечереющее небо над горами. Потянулся с хрустом, со стоном, помял спину о дверной косяк. В селе пиликала волынка и ухал барабан, в деннике нервно топотал конь.

Спать теперь стану в конюшне, чтобы Шайтан привыкал… Он не собирался никуда идти, но Радка уже ссыпалась по ступенькам крылечка. Она волокла Осипов мундир и фуражку.

– Матушка ты, моя! – ахнул казак, – Да никак ты со мной на гулянку собралась!

Радка восторженно замотала головой ,что по-болгарски было жестом утвердительным.