При определении роли различных стран света в системе ориентации человека следует считаться и с антропогенным фактором, социально-психологической и культовой практикой человека, устанавливающего свою систему координат в зависимости от идеологических представлений своего времени. Такова, например, так называемая «ориентация киблы» у мусульман – священное и каждый раз изменяющееся направление молитвы, которая в любой точке земли должна быть обращена в сторону Мекки (ср. направление молитвы к Иерусалиму у иудеев). Нередко основной стороной считается оставшееся в памяти народа направление колонизационного или завоевательного движения (следы таким образом объясняемой ориентации находят у китайцев, индийцев, египтян, вавилонян, литовцев и др.).

Основываясь на лингвистическом материале, Таллквист выделяет «ориентацию киблы» (Qibla-Orientierung) как еще один специфический тип ориентации, свойственный многим народам и характеризуемый тем, что одна, предпочитаемая более других стран света, воспринимается как главное и основное направление при ориентации, как священное направление (известное в историографии как «Sacred Direction»), а остальные приведены в соответствующее отношение к главной. Отсюда обозначения стран света как «передняя», «правая», «левая» и «задняя». Следы такой ориентации Таллквист усматривает в семитских, хамитских, индоевропейских, финно-угорских и прочих языках (Tallqvist, 117–129).

Собственно говоря, именно вокруг такой «ориентации киблы» и ломали копья все упомянутые выше исследователи. Тем не менее, как признает и сам Таллквист (129), на выбор «киблы» часто влияют те же факторы, которые обусловили существование первых двух систем ориентации – солярно-астральной и природно-географической. В частности, восточная «кибла» многих народов, несомненно, связана с наблюдением над движением солнца и с солнечным культом, т. е., будучи солярной по происхождению, она закрепилась как священное направление.

Из дальнейшего конкретного анализа мы увидим немало примеров того, как различные ориентирующие факторы, сосуществуя в рамках одной культуры, создавали противоречащие, на первый взгляд, «ориентационные киблы». Так, представления о высоких горах на севере, где помещали основную резиденцию богов, в мифологиях многих народов (ср. гору Меру у индийцев, Олимп и Рипейские горы у греков, сходные представления у вавилонян, евреев, персов, этрусков, буддистов и др.) накладывались на сложившуюся у них солярную восточную ориентацию и иногда вытесняли ее. Течение главных рек (например, Нила в Египте или Евфрата и Тигра в Месопотамии) также являлось мощным фактором ориентации.

Таким образом, нельзя так однозначно, как это делает, например, Фротингем, приписывать целым народам какую-то одну универсальную ориентацию, охватывающую все сферы жизни. Фротингем считает, что всем народам была свойственна или северная, или южная ориентация, определяемая в зависимости от того, правую или левую сторону (руку) считали благоприятной, а такой благоприятной и сулящей удачу страной света оставался всегда восток. При этом Фротингем исходит из того, что правое и левое у древних народов было «объективными и постоянными факторами», твердо закрепленными в мире и не зависящими от сиюминутного положения человека (Frothingham, 56–63 et passim; см. резкую критику этой позиции: Weinstock, Templum, 114–115).

Как бы ответом на эту точку зрения Фротингема звучит замечание латинского христианского писателя IV в. Арнобия: «Ведь, прежде всего, мир сам по себе не имеет ни правых, ни левых, ни верхних, ни нижних, ни передних, ни задних сторон… Сама сторона, которую мы называем левой или правой, не остается по отношению к нам постоянной и неизменной, но соответствует нашему расположению, в зависимости от случая и момента времени» (Arnob. Adv. nat. IV, 5).

Отдельно следует сказать и еще об одной – уже терминологической – сложности нашего исследования. Дело в том, что говоря о южной, восточной или иной ориентации, разные исследователи вкладывают в эти определения разный смысл. Если, скажем, в констатации восточной ориентации молящегося все ясно (он обращен лицом к востоку), то уже слова «восточная ориентация погребенного» или «восточная ориентация храма» могут пониматься и часто понимаются различно.

Большинство археологов, описывая расположение костяка покойного, под «восточной ориентацией» подразумевают позицию головы на востоке, а ног – на западе (как, скажем, было у греков). В культурологической и исторической литературе, однако такую ориентацию погребенного называют западной, так как лицо покойника обращено на запад и душа его при переселении в царство мертвых, расположенное именно на западе, должна без промедления отправиться в этом направлении. Таким образом, ориентация погребенного здесь по сути – западная, а не восточная, что подкрепляется всем комплексом представлений о западе как стране света, где находится мир умерших.

Еще сложнее обстоит дело с понятием ориентации в описании храмов и культовых площадок, имеющих, как правило, входную, фасадную часть и противоположную входу, внутреннюю часть, где располагается сакральный объект – либо алтарь, либо изображение божества, либо скиния (святая святых). Что считать ориентацией храма – страну света, куда обращен фасад (вход) храма, или противоположное направление? В главе о Месопотамии мы столкнемся с полемикой двух ученых мужей, возникшей именно из-за терминологической несогласованности при определении ориентации вавилонских храмов, когда один описывал храм Мардука в Вавилоне как ориентированный на северо-восток, а оппонент доказывал, что тот ориентирован на юго-запад. На такую терминологическую путаницу в исторической и археологической литературе сетовал еще Аткинсон (Atkinson, 74: «Descriptions are often loose; to say that a church “faces east” may mean either an east door or an east altar; burial “to the east” is equally vague…»). Подробнее эта проблема рассматривается в гл. 4 ч. II.

Итак, задача настоящего исследования – проследить, как в языке, литературе, археологических остатках, искусстве, космологических и географических картах – во всем многообразии проявлений той или иной культуры древности – запечатлелись и отразились ориентационные навыки и воззрения, характерные для человека данной культуры.

Как мы видели из обзора историографии, до сих пор большинство работ имело дело или с отдельными культурами, или с отдельными сферами жизни, в которых проявлялась ориентация, или с отдельными видами источников (например, лингвистических или археологических). Собрать воедино весь доступный материал по всем культурам Евразии и во всех сферах жизни – задача, которая до меня не ставилась, и которую я надеюсь хоть в какой-то мере решить. На мой взгляд, только комплексный анализ всех видов ориентации в данном обществе может пролить свет на закономерности этого явления.

Вторая задача, стоящая перед нами, – это обобщение и концептуальное осмысление явлений ориентации во всех архаических обществах Евразии. Этот анализ позволит понять, что роднит все культуры между собой, что является специфичным для данной культуры, что заимствовалось из одной культуры в другую, а что составляет архетипические, общие для всех людей представления о пространстве. Ведь мы помним, что пространственная ориентация составляет один из важнейших элементов модели мира архаической культуры (см.: Топоров, Модель мира, 161–163).

Бóльшую часть исследования занимает анализ литературных свидетельств об ориентации, а также археологических источников, из которых видна ориентация городов, храмов, дворцов, жилищ и т. д.

Исследуя проблему ориентации по странам света, мы неизбежно сталкиваемся с вопросом о правом и левом (а также переднем и заднем) в языковой и ориентационной практике человека. Была ли правая сторона исконно «благоприятной», а левая – «зловещей», от какой страны света отсчитывали правую и левую стороны при ориентации в космическом и географическом пространстве, какой сакральный или политический смысл имело в иконографии расположение фигур и т. д. – все эти вопросы также напрямую связаны с проблемами пространственной ориентации и рассматриваются в этой книге.