Однако в их каюту пока не зашли. За стеной что-то заскрипело и завизжало, как будто по коридору везли ржавую тележку.
— Настал момент истины, дорогая, — продолжала нашептывать ей Ананке. — Раз твой хозяин проиграл, то решайся — с кем ты? С новыми хозяевами, для которых ты лишь инструмент, или… Нет, не со мной. Сама с собой. Ведь теперь только ты решаешь, как поступить. Поздравляю, милочка, ты куда свободней каждого в этом дирижабле. Ты вольна выбирать.
— И чего ты хочешь от меня, Ананке? — спросила Гама мысленно, и тут Иоанн заинтересованно посмотрел на нее.
Сердце Амальгамы на мгновение сжалось. Почувствовал?..
— Я хочу лишь одного, — ответила Ананке. — Чтобы мне никто не мешал вершить праведный суд.
Гама с Иоанном встретились глазами. Бывший Император задумчиво нахмурил лоб, а потом расслабился, схватил бутылку со стола и допил ее прямо из горла.
Зазвенели ключи, и двери их каюты бесшумно раскрылись. На пороге показался Николай Годунов и два его подручных — Салтыков и Бессонова, державшая руку на открытой кобуре.
— Ты за мной, сын? — спросил Иоанн и отбросил бутылку.
— Нет, — сказал Николай. — Мы пришли за Амгаленой. Ее время пришло.
— И мое тоже, — поднялся бывший Император. — Я хочу помочь вам ликвидировать Москву, раз уж в ней зародилось нечто неуязвимое.
Николай вылупился на него, словно увидел впервые в жизни.
— Помочь? Нам не нужна помощь. Мы проделывали это уже дюжину раз.
— Ты понимаешь, о чем я, сынок. Каждый человек, которого возьмет Обливион на счету, — улыбнулся Иоанн. — А уж маг моего уровня точно стоит сотни «бревен».
— Ты пойдешь…
— Ни в какие ликвидаторы я не пойду! Я уже стар и колени болят от беготни. Позволь мне присоединиться к нашим друзьям.
И он направился на выход. Николай попытался было встать у отца на пути, но Иоанн задел его плечом и едва не повалил на пол. Бессонова с Салтыковым не посмели даже пальцем прикоснуться к нему.
— Король умер! — крикнул Годунов-старший уже из коридора. — Да здравствует король!
Николай выругался и побежал вслед своему немного опьяневшему отцу.
— Некс, ты тоже выходи, быстро! — сказала Бессонова, махнув головой себе за спину.
Амальгама послушно направилась к выходу.
— У меня вообще-то имя есть, — сказала она, приблизившись.
Девчонка была низкорослой, и будь Гама в своем прежнем теле, то возвышалась бы над ней как скала. Но, увы, времени на то, чтобы нарастить фрау Зи пару десятков сантиметров, ей не представилось.
— Мне все равно, как ты там себя называешь! — бросила Бессонова. — Хотя если такие как ты умеют плакать, то самое время всплакнуть.
— О чем же? — с интересом спросила Гама. — О моей судьбе? О судьбе Империи, которую одним росчерком пера отдали в руки дураков?
К ней шагнул Салтыков, и его глаза полыхнули адским холодом.
— Поплачь о судьбе своего хозяина, Евгения Скалозубова, — сказала Бессонова, наклонив голову. — Я видела, как один из нексов распотрошил его на месте. Бедняга. И такой красивый.
Гама улыбнулась. Маленькая лгунья.
— Ну же! — и лейтенант схватила Гаму за руку. — Плач, некс! Если ты разумна, как утверждают некоторые, то и чувства у тебя есть! Неужели тебе безразлична судьба графа?
— Простите, — вздохнула Гама. — Не могу. Мой хозяин крепче, чем вам кажется.
— Или же ты просто инструмент. Автомат! — ухмыльнулась Бессонова, а затем достала пистолет из кобуры. — Так и знала, что тут…
И она ткнула стволом Гаму прямо в лоб.
— Нет ничего человеческого.
Нити Амальгамы незаметно шевельнулись. Она могла убить эту сучку за одно мгновение, но вот присутствие еще троих ее коллег все портило. Подождем.
— Лейтенант, нас ждут, — раздался голос из шлема Салтыкова.
— Пошли!
Они вышли в коридор и направились по переходам. Каждый встретившийся на их пути гвардеец провожал Амальгаму презрительным взглядом.
— Знаешь, я же не против того, чтобы ты нам помогала, — болтала Бессонова, идущая впереди. — Я просто не согласна с тем, чтобы с тобой обращались как с человеком. Ты же лет двадцать просидела у Скалозубова в подвале, ведь так? Так к чему теперь тебе меняться? Ведь даже если Евгений жив и все пройдет благополучно, ты все равно отправишься обратно. На цепь!
Гама не ответила.
— Будь я на его месте, я бы тоже не выпускала тебя на волю. После того, как моих родителей разорвала у меня глазах тварь, подобная тебе, почему я должна относиться к таким, как ты, с симпатией?
И Бессонова оглянулась. В ее глазу на мгновение мелькнула одинокая слезинка.
— Ну? — сказала она и смахнула ее рукавом. — Есть идеи, сука?
Амальгама промолчала, и они снова направились вперед. С каждым шагом сердце нексонианки стучало все сильнее. Мысли о том, что сейчас происходит внизу не оставляли ее.
Вдруг раздался грохот, и дирижабль закачался.
— Зараза! — рявкнула Бессонова, едва не растянувшись на полу. — Что за черт? Змей проломил стену⁈
Если так, то это хреново. Сколько осталось продержаться Зубру? Вдруг в эту секунду он уже убит Титаном или проглочен змеем…
— Или же они еще живы, и еще ни о чем не догадываются, малышка, — хихикнула Ананке. — Но скоро они увидят нас. Мы снижаемся.
— Помолчи хотя бы ты, прошу тебя… — проговорила Гама одними губами.
Они с ругающейся Бессоновой и Салтыковым направились дальше. Впереди загрохотали шаги, и скоро им пришлось остановиться. Через коридор погнали людей с мешками на головах.
— Нет, я слишком долго молчала, — сказала Ананке, пока цепь пленников неслась мимо них как стадо баранов. — Прежде чем мы доберемся до места встречи, лучше ответь себе на вопрос. Ты согласилась забраться на этот дирижабль из верности своему хозяину, из верности человечеству, или… по своей инициативе?
— Хватит. Я здесь для того, чтобы сделать дело, и сохранить жизни…
Один из пленников споткнулся и растянулся на полу. Его с руганью подняли на ноги и погнали дальше.
— … ликвидаторов, — закончила Амальгама.
— Ага, обменять жизни одних, чтобы спасти других. А тех в Кремле ты тоже думаешь спасти, или они такие же жертвы, как и эти бедолаги? Как его там… Василий Зубр, Мария Воротынская? И возможно, еще живой Евгений… А как там поживает его сестра?
— Ананке… Не лезь в мою голову, прошу…
— Ты говорила, что любишь шахматы? Как называется этот прием в партии? Гамбит, правильно? Пожертвовать меньшим, но выиграть инициативу. Именно этим ты оправдываешь свое…
— Заткнись! — вслух рявкнула Амальгама.
— Чего-чего⁈ — напряглась Бессонова. — Ты не охренела, дурочка?
Гама вздохнула.
— Прошу прощения. Кажется, путь свободен.
Лейтенант фыркнула.
— Запомни, Амгалена, или как там тебя. Если с головы Николая Иоанновича упадет хоть волосок, то я…
— Вы, что? — улыбнулась Гама уголком рта. — Убьете меня?
— Нет, я выживу. А я умею выживать, уж поверь, — криво ухмыльнулась Бессонова, и ее страшный шрам растянулся как продолжение рта. — И буду всегда стоять у тебя за спиной.
Щелкнул предохранитель, и они с Амальгамой вошли в грузовой отсек с кучей народу и открытым люком. Далеко внизу виднелся Кремль, наполовину скрытый облаком дыма. Снова что-то взорвалось, а потом сквозь пелену зажглась вспышка.
Гама смотрела на нее, не жалея глаз, но никак не могла взять в толк, что это.
В помещении были все — и Николай Годунов, и его отец, Иоанн, и еще три сотни людей, которые стояли на коленях у открытого люка. Внизу что-то ревело и грохотало, а порывы ветра заставляли обшивку дирижабля дрожать.
И в самом центре возвышался огромный металлический шкаф в форме женщины. Он слегка покачивался, а изнутри раздавался голос Обливион:
— Вот и все в сборе! Замечательно, позвольте мне выполнить мою миссию!
* * *
От грохота у меня заложило уши, а потом червь резко остановился. Вдруг все снова завертелось, и, наконец, последний раз дернувшись, наш «скорый поезд» затих.
