Говард усмехнулся. Ему нравилось воображать, как призраки разъезжают на странных автомобилях, попадая в передряги, возможно, грабят винный магазин или поджигают чью-то обувь. Однако потом он вспомнил про опустевший музей и банкротство дяди Роя, который был вынужден арендовать собственный дом у одного из кредиторов, забравшего его в уплату долга. К тому же начинало темнеть, и мысли о привидениях уже не веселили.

На разбитый «студебекер» опять накатили волны, расходясь надвое и стекая по бокам. Никаких следов ржавчины Говард не увидел. Значит, автомобиль свалился с обрыва совсем недавно.

Прямо позади, на склоне холма, стояли задние ворота амбара. Складывалось впечатление, что машину просто не поставили на ручник и она выкатилась оттуда и упала с утеса. В двадцати футах над пляжем из поверхности скалы торчал какой-то наполовину вырванный сучковатый кустарник, на котором повис задний бампер «студебекера», вероятно, замедливший падение. Теперь понятно, почему автомобиль не развалился на части.

Из-за мыса в поле зрения Говарда появился пеликан. Над пляжем он сделал круг и сел на капот машины, словно эмблема производителя. У Говарда внезапно закружилась голова, и он отошел от края обрыва. Пугающе ритмичный шум волн напомнил о скрипе мельничного колеса из его снов.

Что делать? Остаться здесь? Слишком самонадеянно – расхаживать по туманным полям, когда никого нет дома. Будто воришка. Да и какой в этом смысл? Грэм вполне мог уехать куда-нибудь на всю ночь. Вот и Говарду лучше бы отправиться в Мендосино и снять себе номер в отеле. А утром, постирав вещи, он позвонит дяде Рою и сообщит о своем приезде, объяснит, что добрался сюда на пару дней раньше, чем планировал, и… Шансов мало, но, если застать Сильвию врасплох, может, она не успеет испугаться. А если дома у дяди что-то пойдет не так, всегда можно перебраться в гостиницу.

Когда сзади послышались шаги, Говард смотрел на океан. Затем обернулся, ожидая все-таки увидеть Грэма. Но ему улыбался какой-то незнакомец. Не желая выглядеть подозрительным, Говард уверенно протянул руку. Мужчина с силой ее пожал – одним мощным движением – и сразу отпустил.

– Мистер Джиммерс, – представился он, явно желая услышать объяснения по поводу того, с какой целью Говард рыскает вокруг дома. Выглядел мужчина не очень-то довольным, но и неприятностей от него, похоже, ждать не стоило. Лицо широкое и мясистое, как на карикатуре с жабой-джентльменом, волосы темные с проседью, спутанные. Одет он был в шерстяной свитер, на вид довольно удобный, старый джинсовый комбинезон и стоптанные домашние тапочки, словно только что сидел в кресле у камина за чтением. На вид лет шестьдесят, может, шестьдесят пять, невысокий и коренастый.

– Говард Бартон, – отозвался Говард и после паузы добавил: – Вообще-то я ищу мистера Грэма. Я приехал к нему с юга, из музея.

– Насчет восточного искусства?

– Верно. – Хорошо, что мужчина о нем слышал. Значит, его тут ждали. – Рой Бартон из Форт-Брэгга – мой дядя.

Вряд ли, конечно, мистер Джиммерс знаком с его дядей, зато теперь, после упоминания о родственнике, живущем неподалеку, он вызовет меньше подозрений.

– Да ладно! Тот самый Рой Бартон? Музей ду́хов, автомобиль с призраками?

Говард кивнул. От дядиной известности, видимо, не сбежишь.

Судя по выражению лица мистера Джиммерса, затея Роя Бартона у него восторга не вызывала. Он повернул голову набок и, прищурившись, осмотрел Говарда с ног до головы, как будто желая снять мерки.

– В сарай не заглядывал? – Мистер Джиммерс постучал костяшками пальцев по стенке красно-белого металлического сарайчика, где виднелась большая вмятина как раз на уровне автомобильного бампера. Вероятно, по пути к обрыву «студебекер» чуть не снес этот самый сарай. Покосившиеся раздвижные двери, покрытые ржавчиной, запирались смехотворно гигантским замком. И как, интересно, Говард мог туда попасть? Что за глупый вопрос? Хотя взломщику с отмычкой здесь работы на пару секунд.

– Я – нет, – ответил Говард. – А мистер Грэм дома?

Мистер Джиммерс явно смахивал на местного сумасшедшего. Что же он там прячет в своем сарае? Стояла эта конструкция на заросших сорняком деревянных балках чуть ли не на самом краю обрыва. В таких захудалых сарайчиках обычно не хранят ничего, кроме садовых инструментов.

По металлической крыше звякнули капли налетевшего дождя, и звук гулким эхом отозвался изнутри. На мгновение показалось, что из сарая слышны чьи-то голоса – возможно, голоса удивленных призраков, ссорящихся между собой. Такой вот обман слуха. Мистер Джиммерс вдруг опять прищурился и глянул на Говарда с неким изумлением, точно увидел его по-новому. Он прикрыл лицо рукой от дождя – хотя тот сразу же прекратился – и, развернувшись, потопал к дому, жестом призывая посетителя следовать за ним.

Уже у крыльца Говард заметил, что дверь в кабину трейлера со стороны пассажира приоткрыта. Он распахнул ее полностью. Бардачок тоже открыт и практически пуст. Исчезло пресс-папье, а с ним и многое другое: набор предохранителей, куча мелочи, манометр, карандаши, невскрытая пачка воска от доски для серфинга и всякое накопившееся за десять лет барахло, совершенно бесполезное для человека, который на него покусился. Говарда нагло обчистили, хотя, не считая пресс-папье, в бардачке не было ничего ценного. Нетронутым осталось пирожное и почти все наклейки – забрали одну с пеликаном.

Мистер Джиммерс стоял в проеме на входе в дом и ждал Говарда. Тот хлопнул дверцей автодома и побежал по извилистой дорожке к крыльцу.

– В обуви нельзя, – заявил мистер Джиммерс.

Говард разулся и аккуратно поставил ботинки у двери, рядом с тремя другими парами.

– Вы представляете, у меня из бардачка все стащили. В том числе пресс-папье, за которое я отдал почти двести долларов, – пожаловался Говард и подумал, не стоит ли включить самого Джиммерса в список подозреваемых. Впрочем, глянув на мужчину еще раз, выкинул эту мысль из головы.

Мистер Джиммерс невозмутимо рассматривал вечернее небо.

– Я уж было подумал, что ты привез с собой дождь. – Он вздохнул и опять бросил на Говарда косой взгляд. – Не советую оставлять тут машину открытой. Обдерут как липку. Они страсть как любят всякое барахло, особенно мелочевку. Глаз да глаз, не то и пуговицы с куртки унесут. Ходят по паркам с бумажными мешками и собирают всякое-разное: крышечки от бутылок, осколки цветного стекла, все, что валяется под ногами. Кухонные приборы готовы стащить прямо со стола.

– Кто же это? – спросил Говард.

– Да вся их чертова шайка! – Джиммерс протер очки краем жилетки. – От меня, правда, держатся подальше. Я зловредный тип, и они прекрасно это знают. Только завидят меня – и сразу в сторону, мол, пропустите мистера Джиммерса. Не давать спуску – такой у меня принцип. И очень даже правильный, рекомендую и тебе придерживаться. Ты к нам с юга, да?

– Верно. – Говард никак не мог понять, кому этот чертов Джиммерс не хочет давать спуску. – Так о ком вы говорите?

– Их тут называют клейщиками. Работают в некоторых общинах в лесу, выше уровня тумана. Производят товары для «Санберри», натуральные продукты. Все очень полезное. И вечно что-то строят. Половину этого дома как раз они и сделали. – Он показал на каменные стены и потолок с выступающими балками. – Они… можно сказать, любили Грэма. Чуть ли не боготворили его. Носились с ним как с королем. Но вы их тут вряд ли встретите, они редко приезжают в город. А вот машину только оставишь незапертой – и всё, сразу обчистят. Точно сороки, слетаются на всякие побрякушки.

– Спасибо, что предупредили.

– Что ж… – Мистер Джиммерс угрюмо покачал головой. – Тебе, мальчик мой, еще многое предстоит понять. Приехал с юга… А у нас тут все по-другому. Вот тебе мой совет: учись побыстрее, здесь полно людей, которые не станут обходиться с тобой так же хорошо, как я. И клейщики еще не худший вариант. Далеко не худший. Может, даже заведешь среди них приятелей – все зависит от того, кто ты такой на самом деле. Вот я, например, держу у себя в мастерской деревянную бочку и складываю туда всякое старье: шурупы и шайбы, гнутые гвозди, отломанные головы оловянных игрушек. И раз в два месяца, начиная с января, в первое воскресенье выставляю эту бочку в поле. На следующее утро она пустая. И они меня за это уважают. Я человек тяжелый, зато обращаюсь с ними справедливо, если мне позволяют.