Казалось, это еще больше разозлило папу. Раздался пронзительный вопль мальчика.

«Он коснулся того, что было моим», — прорычал Папа. «Забрал то, что было моим. Он настроил тебя против меня. Он умрет, моя маленькая черная роза. За ваше и свое предательство он умирает. Как и его линия.

Максим заплакал еще громче, сжимая мою руку, как будто это был его спасательный круг. Для него это была не жизнь. Мама сказала, что он слишком чувствителен. Слишком слаб для этого. Но не я. Когда она посмотрела на меня, она увидела моего папу. Я знал это. Она даже сказала это несколько раз.

Впервые в жизни я увидел, как Мать сражалась с ним. Она царапала охранников, плевала в них и кричала. Она кричала так громко, что это пронзило мои уши, и я был почти уверен, что это соответствовало пронзительным крикам мальчика.

«Я принадлежала ему еще до того, как стала твоей», — кричала она. Слова были адресованы папе, но ее глаза были со слезами на человеке, которого папа медленно убивал. Он задыхался. Это выглядело почти так, будто папа дал ему ровно столько воздуха, чтобы он мог вдохнуть, а затем возобновил пытки. "Я тебя ненавижу! Я ненавижу твои прикосновения. Сплю в кровати рядом с тобой. Я ненавижу, когда ты меня трахаешь. Ненавижу, что мои сыновья — твои сыновья».

Последнее предложение было гибелью папы. Одним сильным движением он сломал мужчине шею и швырнул его на гравий. Мать наконец освободилась от папиных людей и побежала к незнакомцу. Ее любовник.

Она упала на колени, не обращая внимания ни на порванное платье, ни на камни, впивающиеся ей в колени. Глаза Папы стали черными, как беззвездное небо над нами. Темнее самых глубоких глубин океанов.

Он достал пистолет и направил его на маму.

Мое дыхание стало тяжелым, а сердце сильно колотилось. Максим так сильно сжал мою руку, что перекрыл мне кровообращение. Крики мальчика, хныканье моего брата… все исчезло, оставив только резкое дыхание моей матери.

Все произошло в замедленной съемке. Гравийный камень сдвинулся. Слеза запятнала красивую маминую щеку и скатилась по подбородку. Аромат роз против мороза.

Отец даже не колебался. Он нажал на спусковой крючок. Громкий хлопок. Горячая жидкость плеснула мне в лицо.

Кровь моей матери. Даже там пахло розами. Он испачкал ее светлые волосы, испортив их навсегда.

Розы и смерть. Это было все, что оно представляло.

Это был первый раз, когда меня коснулась кровь. С тех пор я был пропитан этим.

Мой телефон запищал, отвлекая меня от мыслей. Это было мое подтверждение того, что в ее пентхаусе установлены камеры наблюдения. Отложив телефон, мои глаза метнулись к простому камню рядом со склепом Адриана.

Здесь похоронена моя мать. Уроженец Нового Орлеана. Я никогда не понимал, почему папа привез сюда ее тело. Возможно, он хотел, чтобы она уехала из его страны. Или, может быть, он чувствовал себя виноватым.

Так что да, я чертовски ненавидел розы. Был только один человек, который был близок к тому, чтобы искоренить мою ненависть к розам. Татьяна Николаева. Мои глаза метнулись к ней. Одинокая фигура, стоящая перед каменным склепом.

Почему я ее спас? Может быть, я не хотел быть свидетелем того, как жизнь покидает ее глаза. С того момента, как я впервые ее заметил, она захватила меня. Слишком легко. В нашем мире нехорошо любить женщину. Просто посмотрите на моего отца. Просто посмотрите на Максима.

Ее братья и остальные члены ее семьи стояли всего в нескольких футах от нее. Их обеспокоенные взгляды были обращены на младшую сестру. Сестра, которую они чуть не потеряли. Сестра, вышедшая замуж за своего лучшего друга. Сестра, которая не знала, что держит в своих руках судьбу большинства лидеров преступного мира. Этот чертов чип. Адриан загрузил на этот чип все эти чертовы видео вместе с информацией, которая не была общедоступной.

Ее глаза уставились на пластину в нише. Она не плакала, хотя даже издалека я видел, что она бледна. Ее лицо все еще было испорчено исчезающими синяками, несмотря на ее попытку скрыть их темными солнцезащитными очками.

Одного лишь вида этого синяка было достаточно, чтобы мне захотелось сломать Адриану шею голыми руками. Он поставил ее на это место. Он заставил преступный мир преследовать ее, просто будучи его женой. Насколько я понимаю, он легко отделался. Его смерть была слишком быстрой.

Когда она сняла очки, эти бледно-голубые глаза поразили меня. Темные тени под ее глазами делали их еще более синими, чем обычно. Мне казалось, что я заглядываю в ее душу и в то же время вытягиваю из своих собственных все самые темные тайны.

Но красивые голубые глаза, которыми мужчины обводили себя годами, утратили свою искру.

Братья ушли от нее, оставив ее одну. Татьяна смотрела на могилу Адриана, сохраняя напряженную спину. При росте пять футов семь дюймов она не была невысокой, но в своем состоянии казалась миниатюрной. Хрупкий. Почти хрупкий.

Словно почувствовав мой взгляд, она повернула голову в мою сторону. Ее зрачки расширились, чернота почти поглотила ее синеву. Заметная дрожь прокатилась по ее телу, и на долю секунды я увидел, как эмоции прошли сквозь бледно-голубой цвет.

Грубые, нефильтрованные эмоции. Как будто она вспомнила. Она делала?

Но затем она моргнула и снова посмотрела на могилу. Словно стены окружили ее, она обвила руками свою тонкую талию. Она была одна, где-то в другом месте, где больше никто не принадлежал.

Куда-нибудь, где она не почувствует ничего, кроме онемения. Она запечатала свое сердце и свою душу. Она думала, что это конец.

Это было только начало.

ШЕСТЬ

ТАТЬЯНА

Ф

пять стадий горя.

Возможно, я все еще застрял на первом этапе. Я не знал. Все, что я мог чувствовать, это боль. Такой, который разорвал твою душу на куски. Хотя проблеск надежды был. До .

Красное пятно угасло эту надежду.

И тут я подумал, что я на пути к выздоровлению.

Вдалеке послышались тихая болтовня и скрежет столового серебра. Персонал метался туда-сюда между кухней и столовой, где гости ждали своей еды. Тихая мелодия успокаивающей музыки разносилась в воздухе.

Я скучал по старому Адриану. Тот, с кем я вырос. Того, кого я знал до того, как между нами все осложнилось. То, как он готовил мне завтрак или водил на спектакль русской оперы, борясь с желанием задремать. Я любила не так уж много русских вещей, но опера была одной из них.

Черт, я скучаю по нему. Между нами все было хорошо. Пока мы не поженились. Потом что-то пошло не так, и мне еще предстояло разобраться, что и почему. Я не мог забыть все хорошие годы, которые у нас были. Всем доверия и счастья. Но сейчас я остался без него. Тяжело видеть, как люди вокруг меня обретают свое долго и счастливо, в то время как я упускаю это из виду.

Я избегал своей семьи, как чумы. Изабелла и Аврора были неумолимы: проверяли меня, водили на приемы к терапевту и врачу, который лечил мои травмы. Их глаза всегда были прикованы ко мне, с беспокойством следили за мной и давали советы. Мне ничего не нужно. Я просто хотел, чтобы эти этапы были завершены, чтобы мне не было так больно. Почему потребовалось так чертовски много времени, чтобы пережить это горе?

Сегодня я думал, что получу отсрочку. Василий и Саша предложили отвезти меня на последний осмотр, а затем решили угостить обедом.

Итак, я был здесь.

Мои эмоции изменились, превратившись из гнева в боль.

Мои пустые глаза смотрели на меня. Подобно океану, отражающему душу, запертую в его глубинах, где скрываются монстры. Чем сильнее я тянулся к поверхности, тем быстрее я тонул.

И никто не мог меня видеть. Никто не мог меня услышать. Мои крики смолкли.

Мое лицо было бледнее обычного. Синяки сошли на нет. Но внутри я все еще чувствовал их. В моем сердце, в моей душе, даже в моих костях. Все это было больно.