Потом Василий поцеловал кончик моего носа. Точно так же, как он делал, когда я была маленькой девочкой.

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ

КОНСТАНТИН

Т

воздух был влажным. Окна были открыты. Музыка была громкой.

Какой-то духовой оркестр играет во Французском квартале, вероятно, конкурируя за внимание туристов. Мой стол располагался достаточно близко к окну, чтобы было видно улицу, но и достаточно далеко, чтобы меня не могли видеть прохожие. Не то чтобы они могли видеть сквозь тонированные стекла.

Мой телефон издал звуковой сигнал. Тот же неизвестный номер. Ублюдок!

Медленно, как будто каждое движение происходило на самой медленной скорости, я нажал кнопку воспроизведения.

Лицо моей сестры было зеркальной версией женщины, стоящей на коленях. Те же вьющиеся рыжие волосы. Единственным отличием были зеленые глаза. У Айлы были ярко-зеленые. Глаза женщины на видео были мертвы еще до того, как я нажал на курок.

Она смотрела куда-то вдаль, не видя меня. Она пропала для живых еще до того, как я ее убил. Папа позаботился об этом.

Хлопнуть.

Один чистый выстрел. Ее тело упало. Кровь текла из ее виска. Это было чертовски похоже на то, что случилось с моей матерью.

Это была не очень хорошая картина. Исла не простила бы меня.

Я смотрел видео и больше его не видел. Вместо этого на передний план моего сознания вырвались воспоминания двадцатидвухлетней давности.

Чувство дурного предчувствия пробежало по моей спине, когда я наблюдал за отцом с девушкой, которая, должно быть, была моложе меня.

В восемнадцать лет я выглядел намного старше большинства своих сверстников. Даже Максим, и его телосложение было похоже на мое. Наверное, будучи убийцей и правой рукой отца, я состарился.

Девушка, которой было не больше восемнадцати, поднялась по мраморным ступеням, похожим на торт, мой отец сжимал ее руку. Ее вьющиеся рыжие волосы сияли, как огонь, под русским солнцем, отбрасывая краски палящего заката.

Затем мой папа и его новая женщина остановились передо мной, и поводок остался у меня в животе, когда я заметил ее шишку. Она была моложе, чем я думал. Да, у нее была грудь, но все ее изгибы были следствием ее детской шишки. На лице у нее все еще был детский жир. У нее никогда не было возможности стать женщиной и избавиться от этого детского жира.

Я стиснул зубы и пристально посмотрел на папу. Как низко он упал!

С той ночи, когда он казнил маму, он перебирал женщин и шлюх. Он натворил кое-что, от чего я взорвался.

«Вот мой мальчик», — поприветствовал меня папа. Он не улыбнулся. Я не видела, чтобы он улыбался после смерти мамы. Нам с Максимом тоже не из-за чего было улыбаться. Максим то принимал таблетки, то пережил периоды депрессии. И я превратился в порождение сатаны. Я научился убивать человека, отключать все эмоции, и понял, что привязанности — это проблема.

Папа был более чем счастлив преподать нам этот урок. Отсюда и удивление, что ему удалось подбить женщину. Он был непреклонен и никогда не женился на другой женщине. Они были просто чем-то, что он трахнул, а затем выбросил, когда закончил с ними.

«Это Пикси. Она побудет здесь какое-то время, — проворчал он, когда мы все замолчали, а зеленые глаза Пикси остановились на мне и Максиме. Я видел в них страх и чертовски ненавидел его. Я мог убить мужчину, не задумываясь, но видеть страх в глазах женщин мне никогда не нравилось.

Мой взгляд опустился на ее живот, затем снова на ее лицо.

Папа, должно быть, проследил за моим взглядом, потому что добавил: «У нее будет ребенок, так что у вас двоих может быть брат или сестра. Еще неизвестно, мое это или нет. Мы сохраним ей жизнь, пока она не родит ребенка».

Папа даже не пытался говорить об этом тонко.

Ужас заменил страх в ее глазах, но она быстро попыталась привести в порядок свои черты лица, которые взорвались, потому что это означало, что она прошла через какое-то дерьмо.

«Она будет в гостевой комнате, ближайшей к моей», — приказал мне папа. Ему еще не удалось уделить Максиму ни единого взгляда. Один только взгляд папы заставил бы Максима заплакать. Иногда он терял самообладание и ломался, выбивая из него все дерьмо. Тогда я вмешался и принял на себя большую часть наказания, потому что Максим не мог с этим справиться. Здесь было радостное событие. «Она все еще может быть мне полезна». Затем его глаза встретились с моими. «Я не против поделиться ею. В конце концов, шлюху нельзя снова забеременеть.

Я стиснул челюсти так сильно, что у меня заболели кости. Я коротко кивнул, и я протянул ей руку для рукопожатия.

— Сюда, — процедил Папа, дернув ее вперед.

Бедная девушка. Она знала, что оказалась в куче дерьма. Я задавался вопросом, как она вообще могла связаться с кем-то вроде моего отца. Она была чертовски молода. Ей следовало бы учиться в школе, а не трахать такого старика, как мой папа.

Они с папой направились в дом и поднялись по лестнице, которую мама украшала для каждого случая, в том числе и летом. На каждом шагу у нее были бы цветы, наполнявшие воздух ароматом. Теперь это место представляло собой просто большой мавзолей, где люди Константина управляли своей империей.

Я следил за ними двоими, пока они не свернули за угол наверху лестницы.

«Она шлюха?» — прошептал Максим. Мой брат-близнец медленно умирал изнутри. Каждая хрень, свидетелем которой он стал, заставляла его умирать еще больше. Папа настаивал, что ему нужно стать сильнее. Хорошо, что его не было рядом слишком много, он был занят погоней за следующей юбкой, оставляя меня управлять империей и защищать моего брата от всего этого.

Той ночью я услышал ее крики. Той ночью я потерял самообладание и огрызнулся, а не мой брат.

Я добрался до комнаты Пикси как раз вовремя, чтобы увидеть, как Папа разорвал ее рубашку спереди, и ее полные сиськи выпали на свободу. Другой рукой он держал ремень и хлестнул им по ее беременному животу.

— Заткнись, черт возьми, — прошипел он, протягивая другую руку и сжимая ее грудь. «Ты думала, что раз ты беременна, значит, ты сошла с крючка. Ты будешь платить взносы, пока этот ублюдок не выйдет на свободу. Тогда я решу, мое оно или нет; оставлю ли я его живым или нет».

Ярость кипела у меня в глубине желудка. Ребенок был невиновен. За эту хреновую договоренность родителей не должен платить ребенок.

Мои глаза бродили по комнате, пока не остановились на пистолете моего старика. Тот самый пистолет, из которого казнили мою мать. Я потянулся к нему, схватившись за ручку. Я научился стрелять к семи годам, мое обучение началось вскоре после смерти моей мамы.

— Отойди от нее, папа.

Он обернулся и посмотрел на меня, его глаза были расфокусированы. Он был пьян как пиздец. Алкоголь и шлюхи были его механизмом выживания после смерти мамы.

— Ты тоже хочешь ее трахнуть?

Его штаны были расстегнуты, член болтался, как вялый хот-дог.

Я не думал; Я просто отреагировал, нажимая на спусковой крючок без малейшего колебания.

Хлопнуть.

Пуля попала ему в сердце, маленькая красная точка увеличивалась с каждой секундой. Он шлепнулся обратно на кровать, поверх Пикси. Его руки сомкнулись на груди, над раной, и он изо всех сил пытался дышать.

Я шагнул к нему, мое отвращение росло с каждым шагом. Именно этим он и занимался с тех пор, как убил маму. Насилуют женщин, молодых и старых, добровольных и невольных, шлюх и девственниц. Не имело значения, кем была Пикси. Она боролась с ним, но он отказался отступить.

Глаза Папы вылезали из орбит с каждой секундой приближения смерти. Он был моей плотью и кровью, но это не освобождало его от грехов. Его страх питался моей кровью, но я не чувствовал раскаяния, наблюдая, как жизнь утекает из его глаз.