— И что потом, Артемон? — крикнул я. — Куда мы направимся из Александрии после того, как все сделаем?

— Я не могу раскрыть это сейчас, Пекуний, по очевидным причинам. Что, если кто-то из нас решит уйти? И что, если одного из нас схватят? Ни один человек из нас добровольно не предал бы своих товарищей, но мы не можем рисковать. Пока рейд не закончится, то место куда мы направимся должно оставаться в тайне.

Я кивнул; — Вполне справедливо. Но разве царский флот не ринется за нами в погоню? И что заставляет тебя думать, что они вообще позволят кораблю, полному бандитов, войти в гавань?

— Как и вся Александрия, гавань практически безлюдна.  Все, что царь еще делает, это то, чтобы маяк Фарос продолжал работать. Нам будет дано разрешение войти в порт и пришвартоваться. Мною были приняты соответствующие меры.

— Ты хочешь сказать, что купил всех взятками! — рассмеялся Уджеб.

Артемон улыбнулся: — И принял дополнительные меры, чтобы гарантировать, что никто не будет преследовать нас, когда мы уйдем.

— Короче, дал еще больше взяток! — сказал Уджеб.

— А что, если какой-нибудь безрассудный капитан царской флотилии все равно решит преследовать нас? — спросил я.

Артемон скрестил руки на груди: — Если такое произойдет, нам просто придется полным ходом уходить от них, если только ...

Он резко вздохнул и прикусил язык, но он только притворился, будто бы чуть не оговорился, дразня нас загадкой этой оборвавшейся фразы. И чтобы мужчины могли дать волю своему воображению.

Той ночью я ворочался на палубе, не в силах заснуть. Многие другие тоже не спали. Я слышал их шепот повсюду вокруг меня. Никто не говорил о том, что что-то может пойти не так. Вместо этого они говорили о том, что произойдет после рейда, когда мы отплывем из Александрии и попадем в легенду.

Они обсуждали одну из версий возможного будущего: с состоянием в золоте и компанией верных людей Артемон провозгласит себя царем беззаконного отобранного Крита, затем отплывет с армией пиратов и разбойников в Кирену, изгонит римлян и сядет на трон, который по праву должен принадлежать ему. А затем, как повелитель Крита и Кирены, Кукушонок захватит и Египет, а затем вступит в союз с другим дерзким лидером, царем Понта Митридатом, и они вдвоем прогонят римлян обратно в Италику и разделят мир между собой.

Услышав подобные идеи, высказанные вслух, я прикусил язык и промолчал, подумав, что нет идей настолько возмутительных, чтобы эти мужчины не восприняли ее.

Я обнаружил, что смотрю на каюту на корме. Была ли Бетесда внутри и со своей Исменой? Она спала или бодрствовала? Знала ли она, что я рядом? Могла ли она слышать речь Артемона? Знала ли она, что завтра мы прибудем в Александрию?

Я увидел тень, приближающуюся к двери каюты. По форме и размеру я понял, что это, должно быть, Артемон.

Он долго стоял у двери, держась за щеколду. Почему он колебался? Я не мог разглядеть его лица, которое было скрыто в темноте. Наконец он открыл дверь и вошел внутрь.

Мое сердце бешено колотилось. Мой разум лихорадочно соображал. Что происходило в той комнате? Я поднялся на ноги и уже собирался пройти по переполненной палубе, когда дверь каюты тихо открылась и вышел Артемон, закрыв ее за собой.

Он увидел меня, стоящего среди моря закутанных в одеяла мужчин, и неопределенно помахал мне в знак приветствия. Я снова уселся на палубу рядом с Джетом.

Что, если я решу не участвовать в рейде на следующий день и вместо этого останусь на корабле? Артемон сам предложил такой выбор. Смогу ли я найти способ спасти Бетесду и сбежать с ней? Это казалось маловероятным. На борту оставят людей для охраны судна, а также для охраны Бетесды. Когда налетчики вернутся, я буду вышвырнут с корабля, из банды Кукушонка. И они отплывут в неизвестном направлении, забрав с собой Бетесду.

Перспектива того, что я, совершив полный круг мучений, вернулся в Александрию только для того, чтобы снова и навсегда потерять Бетесду, была невыносима.

Что произойдет, если я все-таки приму участие в рейде? Предположим, я выживу и вернусь на корабль, какая у меня будет возможность спасти Бетесду? Я представил себе безумный сценарий: как только «Медуза» выйдет из гавани мимо маяка Фарос, я ворвусь в каюту, схвачу Бетесду и вытащу ее на палубу. Крепко держа ее, я прыгну с ней в воду. Пока Артемон будет грозить мне кулаком, «Медуза» уплывет, а мы с Бетесдой доплывем до берега.

Но была еще одна проблема: я не умел плавать. Сможет ли Бетесда доставить нас обоих на остров Фарос живыми? Я представил, как мы выбираемся на берег, задыхающиеся и перепачканные, но, наконец-то, свободные.

И если этот притянутый за уши сценарий окажется невозможным, что тогда? Бетесда и я уплывем вместе с остальными, находясь во власти Артемона более полной, чем когда-либо. Эта перспектива тоже была невыносимой.

Мне казалось, что моей единственной надеждой была Исмена. Она проявила сочувствие к моему тяжелому положению. Она помогла мне пережить посвящение. Какие планы у нее были насчет себя? Какие планы, если таковые были, у нее были в отношении Бетесды и меня?

Я уставился на звездное небо над головой и вознес молитву Фортуне, чтобы ведьма помогла нам.

Незадолго до восхода солнца меня разбудил женский крик. Я подумал о Бетесде и в мгновение ока вскочил на ноги.

Но кричала не Бетесда. Кричала Исмена. В слабом предрассветном свете я увидел ее на крыше каюты на корме, в том месте, где Артемон стоял, обращаясь к нам. Ее глаза были закрыты. Она подняла руки над головой, сложив ладони вместе и направив их к небу, как у ныряльщика, а затем начала кружиться, все быстрее и быстрее. Свободная ткань и кисточки ее плаща взметнулись в воздух.

Те, кто бодрствовал, разбудили тех, кто спал, и вскоре мы все смотрели на Исмену. Казалось невероятным, что кто-то из смертных может двигаться таким образом по собственной воле. Казалось, какая-то внешняя сила управляла ею, вращая ее, как ребенок может вращать юлу.